И вот тут он меня совсем огорошил.

– Понимаешь, – сказал он, – эта белогвардейская старушка никогда не была на родине и не видела, например, мой красный завод. Как же у нее могут глаза открыться? Как же она может узнать, что коммунизм – это счастье для всех людей в мире?

– Конечно, – согласился я. – Конечно, не может.

– Но мы это поправим, – папа снова энергично махнул рукой, словно давая кому-то по шее. – Мы ее увезем с собой в Москву, я ей покажу завод, и глаза у нее обязательно откроются.

А тут как раз подошли мама, княгиня и Клара, которая под влиянием Зинаиды Андреевны стала поживее и перестала без конца пялиться в телефон. Папа орлиным взглядом окинул атлантический закат и сделал свое предложение.

– Я всю жизнь мечтала побывать на родине, – сказала княгиня. – Но, к сожалению, у меня недостаточно для этого средств.

– Средства?! – захохотал папа. – Мы, коммунисты, всегда готовы прийти на помощь своим товарищам!

– Боюсь, – сказала княгиня, – слово «товарищ» ко мне не очень применимо.

– Папа щедрый, – пискнула Клара. – Он и господам помочь может. – Щеки и лицо стали у нее цвета заката, потому что фраза получилась довольно глупой.

В общем, так или иначе, а княгиню мы уговорили, и я оттого, что она согласилась, преисполнился такого энтузиазма, что никак не мог заснуть, вылез в конце концов в окно и долго бродил по пляжу. Слушал шуршание прибоя и смотрел на яркие белые пятнышки в воде: то ли это звезды отражались, то ли какие-то фосфоресцирующие существа вели свою ночную жизнь.

– Я должна кое-что объявить, – сказала Зинаида Андреевна на следующее утро за завтраком, когда в окно лился свежий океанский бриз, сияла белизной крахмальная скатерть, а тосты с апельсиновым джемом упоительно хрустели. – Дав согласие поехать, – продолжила княгиня, – я поддалась чувствам, не в последней степени связанным с тем, что я привязалась к вам и полюбила вашу семью. Однако щепетильность подсказывает мне, что все-таки я не могу принять такое щедрое предложение без условий.

– Какие условия? – удивилась мама.

– Самые простые, – княгиня обвела нас всех взглядом. – Я поеду с вами, только если смогу отплатить чем-либо. Поэтому я предлагаю, – обратилась она к родителям, которые сидели рядом, словно собрались фотографироваться, – свои услуги в качестве бонны. Так это называлось прежде. На современном языке – если вы примете меня няней для ваших детей. Я могла бы кое-чему научить их. От манер, – я шмыгнул носом и моментально убрал локти со стола, – до французского, немецкого или арабского языка, которыми я владею свободно.

– Ах, – пролепетала Клара, а я с неуместным хрустом откусил еще кусок тоста, после чего замер. Я давно знаю: если начать слишком веселиться, то даже совсем близкая радость может улететь, как бабочка.

– В целом, – бидон маминого голоса зазвучал таинственно, и все поняли, что дальше она еще не придумала, что сказать. – В целом, – повторила мама и строго посмотрела на папу.

– А я не против, – произнес папа залихватски, словно собирался следом запеть или бросить шапку на пол. После чего подмигнул как-то всем сразу. – Мы, коммунисты, за знание и обучение. Это нам завещал великий Ленин. Кстати, – снова подмигнул папа, – и арабский пригодится.

– Да, – гулко подтвердила мама, поняв, куда ветер дует. – Чтобы общаться с угнетенными. Правильно?

– Правильно! – сказал папа. – А теперь купаться. Закаляйся смолоду! – В этот раз он подмигнул мне индивидуально. И мы пошли к океану.

Мы плавали и брыкались в волнах, которые тоже брыкались, как сильные рыбы, а на берегу в кресле, принесенном из отеля, сидела княгиня. Вся в белом. Я не описал ее толком, но если вы в состоянии представить себе стопроцентную княгиню – то да, вот именно так она и выглядела.

Мы вернулись домой. В нашу краснознаменную квартиру. Здорово было оказаться в своей комнате, увидеть все то же, что и всегда, но при этом понимать, что жизнь изменилась к лучшему. Это я, конечно, про княгиню.

Зинаида Андреевна получила комнату недалеко от моей, и, по-моему, комната ей понравилась. А теперь спросите меня: чего это я, можно сказать, стал обожать странную белую старушку? Которая, если честно, совершенно не подходила, если можно так выразиться, к интерьеру нашей большевицкой квартиры, к нашему ясному и безоговорочному быту.

– Как интересно, – сказала она, когда по приезде мы все вместе впервые торжественно вошли в большую комнату, – как много красного цвета вокруг. В прежние годы у нас он в таком количестве появлялся только на Рождество. Но на праздник вообще все украшалось. А у вас, – она с нескрываемым удивлением снова обвела взглядом все вокруг, – такое ощущение, что праздник каждый день.

– Трудовые будни – праздники для нас! – ответили мы хором. Искренне, ведь эта веселая фраза означала просто, что у нас все хорошо и что у нас и в самом деле каждый день праздник.

– Поразительно! – Зинаида Андреевна подошла к окну и увидела Кремль. – Неужели это Кремль? – в этот раз ее удивление прозвучало восторженно, так что я возгордился и даже немного приосанился. – Значит, вы очень состоятельная семья, как я и думала. Но все-таки, – видно было, что она обдумывает фразу, – для настоящего праздника нужно предварительно много работать. Думать, делать… по крайней мере, прежде так было принято.

– Это мы тоже умеем, – папа тоже радовался произведенному впечатлению. – Кто не работает, тот не ест!

– Да? – в этот раз удивление княгини хвалебным не было. – Мне раньше не приходилось слышать столь оригинального высказывания.

Ну теперь-то вы хоть немного меня понимаете? Наша жизнь перестала быть окончательной, что ли, у нее, у жизни, открылись другие горизонты, распахнулись створки, и, мне кажется, вся наша семья стала больше думать. О чем? Сейчас расскажу.

Все началось на второй день, когда княгиня отчитала Дуню. Хотя начала с папы.

– Простите великодушно, – обратилась она к папе, который появился на кухне, как обычно, в тренировочном костюме, – но отчего у вас завтрак подают здесь, а не в столовой?

Не ожидавший такого поворота, папа ответил не сразу.

– Ну как же, – пробормотал он, – поближе к народу.

– Безусловно, – сказала Зинаида Андреевна ясно, – прислуга имеет свои права, но главное, как и у всех нас, это обязанности. Которые она выполняет не лучшим образом.

– Как? – изумление папы было так велико, что даже не могло перейти в раздражение. – Дуня наша помощница – она помогает…

– Я понимаю, – обратилась княгиня в этот раз к Дуне, – что быть кухаркой и горничной одновременно очень хлопотно, но отчего же вы готовите для всей семьи одинаковые блюда? Ведь вы, наверное, знаете, что для мальчика в гимназическом возрасте обязательны особые кушанья?

– Знаю, – если уж папа смешался от такого поворота событий, то что говорить о Дуне – она просто блеяла и растворялась на глазах.

– Замечательно, – похвалила княгиня кисель, в который превратилась Дуня. – Значит, условимся, что с завтрашнего утра наш юный герой будет получать гоголь-моголь.

– Какой еще моголь? – на кухне появилась мама, тоже, как обычно, одетая в спортивный костюм, только у папы он красный с полосочками, а у мамы красный с чем-то блестящим вроде сияющих бус.

И как это только удалось Зинаиде Андреевне? Она еще не сказала ни слова, но мамин великолепный наряд сразу поблек, словно попал под грозовую тучу, так что мама и сама слегка уменьшилась.

– Как говорят, – строго сказала княгиня, – этот десерт придумала графиня Потоцкая, но даже если и не она – значения не имеет. Просто он очень питателен и прекрасно подходит юным созданиям, овладевающим знаниями и идущим в жизнь. – Княгиня милостиво улыбнулась Дуне. – Я сейчас же научу вас, а вы, – обращаясь уже к папе с мамой, – вы, милостивые государи мои, соблаговолите выходить к завтраку одетыми как полагается. Глядя на вас, воспитываются ваши дети.