Как и маска на лице Катхара. В какой-то степени это было красиво, хотя немного жутко. Переплетения листьев и позолоты, изнутри обитое бархатом. На этой церемонии пришлось надеть ту маску, которая закрывала не верхнюю половину лица, а нижнюю. Катхар их не очень любил, ему казалось, его просто затыкали. Хотя на уроках в Башне магии ему рассказывали о сакральном смысле.
Вечный круговорот жизни. Рассвет и закат. Рассвет ударяет по глазам, мы начинаем видеть новый мир. Закат — это увядание солнца и жизни, последнее дыхание. На части ритуалов нужны маски рассвета, на части заката.
— А как же боги? — спрашивал Катхар, подперев голову рукой. — Почему у Фануира закрыт рот, а у Шаниры глаза?
— Боги — сами по себе рассвет и закат. Они меняются масками. Обрати внимание, на разных статуях изображают по-разному.
Катхар так и не обратил, а теперь ему нельзя войти в Храм. Хотя бы на сад правило не распространяется. Так что можно стоять в толпе жрецов, вдыхать сладковатый запах благовоний и слушать монотонную молитву. Катхар думал, ритуал будет проводить Иладейл, но ее тут не оказалось.
Жрецы были как лысые в оранжевых одеждах, так и просто в светлых, их как раз большинство. Они с Аэлем выделялись: оба в неброском темном. Только Аэль прицепил на ухо серьгу, демонстрируя связь со жрецами, а Катхару пришлось напялить официальную маску и тонкий венец на голову. Хвост и даже кончики ушей натерли золотой краской, а на темных волосах Аэля выделялась золотистая пыльца для церемоний — дворянам приходилось соответствовать церемониям.
— Мы заперты в темнице смертного тела, но возрождаемся из жизни в жизнь. Мы помним об этом, и страх смерти угасает.
Катхар не уверен, что если б он воспитывался во дворце все эти годы, то стал бы пылко верующим. Как он понял, и отец, и Арден верили в пророчества, во что-то магическое и таинственное, что связано с Храмом, но не очень в их идеи.
Жрецы считали, что тело умирает, но дух живет вечно и перерождается, накапливая опыт и становясь всё лучше, пока не получит возможность вознестись в объятия богини и самому стать подобным богу. Катхар в эту чушь не очень верил, хотя сейчас поймал себя на мысли, что про себя повторяет слова вслед за жрецом. И очень хочет, чтобы смерть не стала бездной и тьмой, как полагали маги.
Пусть в момент смерти не будет боли. Пусть я обрету мудрость возродиться и снова встретиться с теми, кого люблю.
Взяв тонкую палочку, жрец зажег на ней крошечный огонек и обошел каменное возвышение с телом. Вокруг него в лепестках прятались маленькие чаши с крошечными свечами. Жрец зажег их все, и они мягко засветились, будто принимая роль у закатившегося за горизонт солнца.
— Умри, чтобы возродиться и обрести себя! — возвестил жрец.
Остатком горящей палочки он аккуратно поджег сплетенную из ветвей звезду, что стояла над головой трупа. Видимо, до этого ее облили чем-то горючим, так что она ярко вспыхнула.
Звезда как символ неба и объятий богини Шаниры. Любящая мать, которая вместе со своим супругом танцует среди звезд.
Звезда догорала, жрецы постепенно расходились, тело продолжало лежать, и Катхар растерялся, не зная, куда деться и можно ли уже уходить.
— Пойдем, — Аэль кивнул в сторону одной из дорожек, и Катхар с радостью последовал за ним.
В последний раз покосился на тело. Мальчишки-служки осторожно заворачивали его в пропитанную чем-то ткань, пахнуло протяжно и смолисто.
Дорожки в храмовом саду петляли, разветвлялись, создавалось ощущение, что их прокладывали вокруг кустов, а не наоборот. Каменная крошка шелестела под подошвами сапог, и Катхар мог только доверять Аэлю, который вел весьма уверенно. Пару раз он вильнул на неприметные повороты, решительно шагнул чуть ли не сквозь тисовые заросли… и Катхар с удивлением понял, что они оказались у небольшого пруда.
Укромный уголок, который от остального сада скрывали разросшиеся кусты с белыми цветами и вроде бы можжевельник, но Катхар не был уверен. Для него все кусты с тонкими, будто иголки, листьями были похожи один на другой.
Храм возвышался совсем рядом, будто еще одна защита от посторонних глаз или ушей. На воде тихонько колыхалась зелень, слышалось кваканье. Одна жирная лягушка сидела на плоском камне рядом со скамейкой и маленьким алтарем.
Катхар стянул с нижней половины лица маску и хмыкнул:
— Тут хотя бы нет трупов.
— Радуйся, что ритуал вокруг прощания, а само погребение только для высших посвященных. Там уже будет руководить Иладейл.
— Это особо красиво, и это не для простых смертных?
— Как сказать… это называют воздушным погребением. Увозят тело далеко в скалы, расчленяют и скармливают диким птицам. Жрецы служат живым существам и после смерти.
Катхара невольно передернуло. А еще он подумал, что очень многого не знает о церемониях жрецов, особенно тех, что скрыты от глаз большинства. Какой должна быть Иладейл, если руководит этим воздушным погребением? Наверняка есть специальные люди, которые делают грязную работу, но Катхару живо представилась Иладейл, которая взрезает трупу грудь кинжалом с золотой рукояткой. А потом серпом вытаскивает внутренности.
Аэль подошел к алтарю, который представлял собой обычную каменную подставку, потертую и поросшую мхом. На верхней площадке расположилась статуэтка двух переплетенных, неделимых богов, а перед ней маленькая глиняная лампадка с маслом и фитилем. Аэль не торопясь зажег ее, и Катхар заметил, как шевелились его губы. Видимо, воздавая привычные молитвы, но вслух Аэль сказал другое:
— Огонь символизирует свет осознания. Маги и жрецы и здесь не очень отличаются, просто первые ищут знаний в этом мире, а вторые осознания, что с этим миром всё не закончится.
Катхар не был готов к подобным разговорам, поэтому счел за лучшее просто усесться на каменную лавку, положив рядом маску. В сумерки вплетался спокойный свет лампады и кваканье лягушек. Аэль не стал садиться. Вместо этого достал что-то из кармана, наклонился к огоньку. По воздуху поплыл горьковатый землистый запах.
— Откуда у тебя эта штука? — удивился Катхар.
— У меня есть друг, через которого проходят грузы из Килана.
Катхар слышал, что некоторую траву можно высушивать, измельчать и курить, завернув в листья. У магов был запас, но она дурманила лучше вина. Говорили о киланской траве, которая вроде как обладала приятным вкусом и вовсе не дурманила.
В мягком полумраке была хорошо видна поблескивающая золотая пыль на темных волосах Аэля и горящий огонек скрученной травы у него в руках. Он остался стоять, и поплывший дым будто размывал его фигуру.
— В такие вечера Храм почти похож на Башню магов, — сказал Аэль.
— Говорят, у них один источник силы. Одна магия.
— Только они никогда этого не признают. Несут пафосную чушь, а на самом деле, непримиримы, потому что каждый хочет себе кусок власти. Жрецам повезло больше, они расположились под боком у короля. Твои предки явно считали, что пророчества и благословения богов куда важнее, чем разломы и обученные маги.
— Они всё равно на службе короны.
Аэль хмыкнул:
— Ты ведь жил в Башне. Ну, и насколько король в курсе дел Совета магов?
Катхар знал, что не очень. Башня стояла удаленно от основных городов и дорог, чтобы любое вышедшее из-под контроля исследование никому не навредило. Башню полностью отстраивали трижды, а ремонтировали бессчетное количество раз, так что предосторожность не была лишней. Она же развязывала руки Совету магов, который хоть и подчинялся королю, но, как и Храм, мог играть в свои игры.
Храм прикрывался таинствами. Башня — расстоянием.
— Совет хочет урвать часть земель, которые сейчас во владении жрецов, — продолжил Аэль. — Еще бы в идеале налоги не платить. Это давняя борьба, но сейчас она встает особенно остро. Верховный маг Алаканор амбициозен. Поэтому и тебя использовал.
— Зачем ты мне рассказываешь?
— Это не секрет. Король в курсе. Ты принц, и вы с братом во многом и средство, и цель для магов и жрецов. Кто сможет подчинить будущего короля, тот и станет диктовать условия. Не важно, подчинит силой, шантажом или страхом.
