— Мэллин!

Крик ворвался в сон и порвал его, как осеннюю паутину. Мэллин аж подскочил на лавке, подобрал к себе три одеяла, которыми его кто-то укрыл, огляделся, но ничего не увидел.

— А? Что? Где? Сегодня у нас что? День Проклятья? Или гулять можно? — голова соображала плохо, время смешалось в один тугой ком.

— Какого еще Проклятья, Мэллин? — очень молодой Мидир подходил ближе и улыбался, окутанный слепящим светом. — Нет никакого Проклятья и не было никогда.

Мэллину стало нехорошо.

— Э, ты чего удумал, не подходи, и ты кто вообще? — отполз по лавке, предсказуемо упал, треснулся спиной. — Приснится же такое!

Только поднялся, отряхиваясь, как подпрыгнул от грозного рыка:

— Мэллин!

— Так! А теперь-то что? — Мэллин осторожно поднялся и оказался нос к носу темным контуром не пойми кого. — Ты чего?

— Я тебя сколько раз просил! Просил! И ты никак не запомнишь! Просыпаться надо с третьего раза, но быстро!

— Мидир? — пригляделся Мэллин.

Лицо Мидира стало звериной мордой, при этом не волчьей, а драконьей.

Волосы на голове зашевелились, Мэллин рванулся назад.

Все окутал мрак, Мэллин сел-упал, а открыл глаза в белый полдень.

— Если сейчас я опять услышу… — осторожно произнес он.

— Мэллин!

Мэллин зажмурился, с головой закрываясь одеялом. Стало темно и глухо, звуков не было вообще. Мысли шумели, топотали крохотными ножками и подкрадывались с той стороны одеяла. Следовало, конечно, бояться своего воображения, но и спасти могло только оно. Мэллин вспомнил-представил Фелли, тут же показавшегося рядом, обнял игрушку и воскресил в памяти настоящего Мидира, который теперь Майлгуир, с его новым лицом и серебристой прядью в черных волосах.

— Мэллин, — совсем иначе прозвучало над ухом. — Ты просыпаться собираешься или нет?

— Да я и не сплю! — Мэллин радостно содрал все одеяла с головы и улыбнулся брату. — Ты нормальный!

— Я-то нормальный, — постучал его по плечу Майлгуир. — А ты чего скачешь, как олень? И зачем ты споил Антэйна? — понюхал вино и сморщил нос, как обычно, аристократически красиво. — Как ты мог!

— С трудом, братец, — притворно пригорюнился Мэллин. — Но я очень старался! И кое-что узнал!..

***

Вечером муж — ну надо же, муж! — занес ее на руках в отдельные покои, что использовались для разминания уставших волков или полного отдыха. Мэренн вдохнула знакомый запах, и дыхание стеснилось в груди. Она, вздрогнув, крепче прижалась к Майлгуиру.

— Что?

Сильные руки опустили ее на лавку, подняли подбородок.

— Согрета и покормлена, мой король, — прошептала Мэренн и опустила глаза. Сейчас начнет согревать лишь потому, что должен. Как она уже поняла, ради долга «ее король» может делать многое.

И вздрогнула от поцелуя в шею.

— Мало, — опалил он ее жарким дыханием.

— Не стоит, мой король, — отодвинулась Мэренн еще немного.

— Очень даже стоит, — придвинул он ее к себе. — Хочу, — прозвучало глухо и тяжело.

У Мэренн слезы навернулись на глаза. А на что она рассчитывала? Именно на это «хочу». Холод Колыбели, оскверненной драконом, вновь дошел до сердца, выморозил надежду на жизнь, оледенил веру в будущее, снежными пальцами коснулся любви — и заставил сомневаться во всем.

Теплые ладони Майлгуира приняли ее лицо, словно чашу. В темно-серых глазах играли желтые блики от множества свечей.

— Люблю, — прошептали губы беззвучно и замерли подле ее губ. — Не думал, что и в этом нужно будет убеждать тебя, — низкий хриплый голос прошептал, как заклинание: — Судьба может лишить нас всего, но помни одно: любовь никто не отнимет.

— Не говори так!

— Разве нет? — Майлгуир вздохнул, посмотрел непонятно и вновь завернул Мэренн в простыню, отодвинул от себя. — У меня не осталось ничего: ни имени, ни чести.

— У тебя есть ты! Ты! И твой брат, и советник, и твои волки! — вскричала Мэренн. — И я! — и все-таки расплакалась, а потом сама кинулась на шею Майлгуиру. — И наши дети… — прошептала ему в грудь.

— Значит, надо сделать все, чтобы они родились, — твердо произнес Майлгуир.

— Мне страшно! Мне так страшно! Мне никогда еще не было так страшно!

— Потому что ты боишься не за себя. Твоя жизнь очень слаба, сомнения утоньшают ту нить, что тянется к предвечному огню. Прими мою любовь и раздели со мной эту ночь.

Сильные мужские руки сомкнулись за ее спиной, обогревая, спасая от холода ночи. Но у Мэренн все же вырвалось:

— Я ведь должна была уже умереть…

Майлгуир осторожно провел ладонями по плечам.

— И не только ты. Представь себе, в мире людей можно умереть каждый день по множеству причин. Мне казалось, я сам уже давно умер. Если бы не ты…

— Что же нам делать?

— Брать пример с людей. Жить так, словно каждый день — последний. Любить так, чтобы завидовали древние боги.

Майлгуир подхватил ее под спину и вновь положил на постель.

Тело Мэренн было слишком согласно с отчаянно бьющимся сердцем, от поцелуев, которыми ее осыпал король волков, кружилась голова, горячие ладони обжигали кожу.

— Я отчаянно хочу тебя, моя волчица, — хрипло прошептал Майлгуир. — Если тебе хочется знать почему, — прихватывая кожу зубами, произнес он, — то я скажу. И потому что мы вновь чуть не погибли, и потому, что единение тел — лучший способ восстановления. А еще потому, что ты прекрасна и храбра. Твоя душа пылает отвагой, а сердце полно любовью. Ты примешь меня? Не боишься?

Мэренн помотала головой, не став ничего говорить. А то еще вырвется рык вместо слов любви. Это ее король ткал сети из слов, в которые она попала давным давно. Рука Майлгуира раздвинула неожиданно сжатые колени, губы приблизились к ее губам.

— Целовать тебя, моя радость, особое наслаждение.

— Неужели? — решила поддразнить Мэренн своего волка.

— Губы у тебя нежны и вкусны… они сладкие, как гранат или вишня. Я очень давно не целовал женщину лишь потому, что хотел ее целовать.

Мэренн придушила поднявшую было голову ревность. Майлгуир — ее! И она никому не отдаст своего короля! А уж тем более, каким-то теням далекого прошлого.

Она зарылась пальцами в густые темные волосы, только ослепительно белая прядь выдавала то, сколько пережил ее муж. Он поморщился недовольно, откинул волосы назад, словно мысли и сожаления, и вновь прижался к ее губам. Мэренн переплела ноги за его спиной, подалась вперед, и огненная волна удовольствия от мощных движений и жарких поцелуев окончательно вымела все мысли и сомнения…

А когда очнулась, Майлгуира уже не было. Он, кажется, вообще не знал, что ночью можно еще и спать! Либо любил ее, либо занимался делами.

Мэренн поддернула повыше одеяло, потянулась на ложе, прислушиваясь к разговору — второй голос был определенно Лагуна. «Не нашли… пропал…», — донеслось сквозь сон, и Мэренн погрузилась в дрему, где Майлгуир вновь обнимал ее, ее тело трепетало в ответ, а душа наполнялась огнем, словно в светильник доливали масла.

Пожалуй, этот метод излечения от Майлгуира она готова была принимать вновь и вновь.

========== Глава 13. Змеиный зуб ==========

Когда Мэренн очнулась снова, было тихо. Так подозрительно тихо, как бывает глухой зимой, когда выпавший за ночь снег скрадывает все звуки мира.

Она распахнула глаза, подскочила на постели, но вновь ничего не услышала, даже ветра, хоть и тихого в Укрывище, но почти всегда шелестевшего свою мелодию. Прохлада мгновенно пробралась к телу, обняла совсем не так, как это делал Майлгуир, настойчиво напомнив, что время жизни волчицы предопределено и вот-вот закончится. Мэренн сжала зубы и помотала головой, не собираясь сдаваться. Никаких примет беременности она не ощущала и даже засомневалась, не ошибся ли Майлгуир. Нет, еще более сердито помотала она головой, он не может ошибаться, да и вереск, и сияние, видимое близким.

Жаль, что отец так отреагировал на случившееся, но, возможно, он еще смягчится. Если родятся дети — смягчится.