— Это все твоя гордыня, господин советник Благого двора.

Тут Джаред понял, что уже темно, а он стоит, опершись о зубчатую стену Черного замка, смотрит туда, куда уехал король. И что он опять начал говорить вслух. Мысли советника никогда не предназначались для посторонних ушей. Такое с ним случалось редко, только тогда, когда он был совершенно уверен в своей безопасности.

Когда эту уверенность в него вливал начальник замковой стражи.

— Что хотел Фаррел? — беззаботно спросил Алан, не дождавшись ответа.

— Наш небесный красавец жаждет нарисовать вполне определенную волчицу.

Джаред обернулся, окинул взглядом Алана и понял, что тот выглядит неожиданно взволнованно. Вряд ли это волнение было заметно кому-то, кроме Джареда, но оно несомненно присутствовало.

Уверенность от начальника замковой стражи расходилась будто сама собой, просто вокруг, и Джаред сам не заметил, как начал успокаиваться, отстраняться мыслями от уехавшего Майлгуира. Был у него повод волноваться о Доме и поближе.

— Алан, скажи на милость, чем тебя тревожит затянувшийся визит Фаррела? Прочие небесные, насколько я успел заметить, тебя не интересуют вовсе, а тут…

Договорить, впрочем, ему не дали.

— Мэй приезжает, возвращается ненадолго, впервые, да ты знаешь, — Алан теперь выглядел еще более непривычно: взволнованно-счастливым. — Я не видел его так давно! Но я не хочу, чтобы он оказался посреди ссоры, которая неизбежно случится, если Фаррел начнет вспоминать всех своих друзей и подруг юности. Ты понимаешь, ты помнишь, для небесных картины, как дети, рождаются только по любви.

Советник постарался упорядочить тот ворох сведений, которые на него вывалил взбудораженный одновременно чем-то плохим и хорошим Алан.

— То есть, ты хочешь сказать, если я тебя правильно расслышал и память меня не подводит, что Фаррел писал картину, как-то связанную с твоей нынешней семьей?

Одного укоризненного взгляда Алана хватило, чтобы Джаред устыдился: как можно было оговориться так глупо? Пусть близко к действительному положению вещей, но не в шатком положении Алана.

— Это я погорячился, забудь, — заглянул тому в глаза. — Не со зла, случайно обмолвился.

— Да за что ты извиняешься, — Алан особенно мягко улыбался, как всегда, когда думал о Дженнифер или Мэе. Своей почти жене и своем почти сыне. — Я был бы счастлив, Джаред, окажись твои слова когда-нибудь правдой, боюсь только, не доживу.

— Алан!

— Что «Алан»? Черный замок каменеет все больше.

Даже Черный замок — сам по себе волшебство — все больше каменеет, а лишившись его подпитки, умрет и Алан. Это подстегивало Джареда в поисках снятия проклятия, но по всем его дугам выходило, что снимать его могут только дети, рожденные после падения порчи на земли Нижнего мира. Дети, которых почти нет.

— Опять стало хуже? — Джаред бессознательно перевел взгляд на пышный воротник рубашки Алана.

Там, под несколькими слоями пышно собранной ткани, прятался, изнурял и временами конвульсивно сжимался неприятно черный ошейник. Мало того, что пьющий силы волка, подобно пиявке, вытягивающий природное волшебство ши, так еще и ограничивающий свободу Алана настолько прямо, что прямее некуда. Начальник замковой стражи, почти всесильный в пределах стен своей крепости, за этими же стенами начинал задыхаться и делать верные шаги к могиле, если Алана обратно быстро не возвратить.

— Не стоит упоминания, — Алан беспечно отмахнулся. — Я чувствую себя прекрасно. Разве что меня беспокоит присутствие Фаррела. И без того неясно, вспомнит ли меня Мэй, узнает ли, подойдет ли, а если у него сразу по приезде образуется и законный родитель, мои шансы выглядят вовсе призрачными.

Советнику захотелось глупо приоткрыть рот и наивно похлопать глазами, как в очень, невозвратимо далеком детстве: нет, он, конечно, догадывался, что Алан имеет к Фаррелу какие-то претензии, но чтобы настолько личные?

— Хм, Фаррел на днях жаловался, что никак не может найти трапезную, и ему приходится блуждать на задворкам Черного замка в поисках еды… — Джаред побоялся продолжить. — Алан, тебе есть что мне сказать?

— Только то, что в гостевых спальнях полно печенья, — начальник стражи, по чьему повелению замок мог водить гостей кругами бесконечно, лишь отмахнулся. — Его жизни ничего не грозило.

— Фаррел и… Дженнифер? - решил Джаред забыть о небесном госте.

Алан поежился, потер свое, словно от холода.

— Да, видишь, какое обстоятельство, Фаррел когда-то, примерно двести девяносто шесть лет назад, писал портрет с Дженнифер.

— А Мэй, как я полагаю теперь, родился где-то примерно двести девяносто пять лет назад? — картина складывалась, все вставало на свои места.

— Ох, Джаред, я всегда говорил и снова повторю: советник ты неспроста, твоей проницательности можно только позавидовать, а главное, ничего объяснять не надо.

Тут улыбка Алана стала подозрительно мягкой от прямого взгляда на него, Джареда. — Я рад, что могу назвать тебя своим другом…

— Если тебе резко стало хуже, так и скажи! Сразу! Где болит? — Джаред просто ненавидел разговоры, напоминающие прощальные.

— Нет-нет, я о другом, все как обычно, — Алан замахал на советника руками, что косвенно подтверждало его слова: в периоды буйства проклятого ошейника у начальника стражи почти не действовала левая рука.

— Знаю я тебя, «обычно», — проворчал назидательно, но смилостивился. — И о чем же ты тогда?

— Я о том, что теперь тебе не нужно многословно пояснять все причины моего несвоевременного беспокойства.

— Скажешь тоже, «несвоевременного», как будто такое время можно выбрать, — снова оценил взъерошенно-взбудораженный вид друга. — Тут волноваться, а там не волноваться, а здесь поволноваться впрок, чтобы потом время не терять! Даже у меня не получается.

— Ну, если уж даже у тебя не получается, Джаред, — голос Алана оставался серьезным, а в глазах плясали отблески внутренней искры.

Джаред был уверен, что искра, внутренняя суть Алана, его душа, если говорить словами жителей Верхнего мира, окажется такой же невообразимо нелогичной, противоречивой и удивительной, как сам Алан. То есть попросту дерзкой, насмешничающей над приличными советниками и невоспитанной вдобавок!

— Если даже у тебя…

— Не продолжай! Тебе же будет лучше! Нет, Алан!

Но тот, конечно, не удержался.

— Если даже у тебя не получается, Джаред, то нам, простым, неидеальным волкам вовсе не на что надеяться.

— Вот поэтому, Алан, к тебе и липнут всякие неприятности, включая проклятья, — Джаред смиренно вздохнул и назидательно поднял вверх указательный палец. — Потому что ты не слушаешь дружеских предупреждений и часто действуешь во вред самому себе!

— Не больше, чем ты, — Алан рассмеялся так же мягко, как улыбался, негромко и заразительно. — Помнится, вам, господин советник, тоже многократно приходилось выбирать лучшее не для себя. Не тебе меня учить, Джаред, не мне тебя осуждать.

— Ты как всегда, — советник досадливо поморщился. — Прекращай вести себя, как седой мудрец, утомленный годами и слишком высокомерный, чтобы не поучать каждым словом. Пыльный, нечесаный, в паутине и воспоминаниях про былое величие королевств!

— То есть как наш Хранитель?

— То есть как наш Хранитель!

Теперь засмеялись они оба, хотя Джаред пытался сдержаться.

— В самом деле, Алан, я серьезно, — Джаред продышался и вернулся к беседе. — Прекрати отступаться от того, что хочешь, можешь и будешь продолжать считать своим! К тому же, не понимаю, отчего ты боишься за Дженнифер и Мэя: насколько мне известно, Фаррел испытывает на сей раз терпение нашего короля и его внезапной королевы.

— Ты уверен? — Алан недоверчиво свел брови. — Я не очень-то доверяю ветреным натурам небесных. Его слова могут легко разойтись с делом, а рисковать понапрасну я все-таки не любитель.

— Вряд ли Фаррел вспомнит о Дженнифер ближайшие двести лет, — иногда знать всю подноготную каждого ши было лично приятно. — Сейчас он активно пишет созерцательные полотна и отвергает предложения о браке одно за другим. Просто поветрие какое-то — выходить замуж за небесных.