Постепенно его движения снова стали нарастать и убыстряться. В груди сдавливало сильнее, лёгкие начали настойчиво требовать воздух, и дракон бился, пытаясь вырваться из пут, но не ради свободы, а для того чтобы отвлечь, обмануть своё тело и разум. Только мозг всё настойчивее посылал сигналы, требуя вдоха, желая вдоха, который Мирдал не мог ему дать, содрогаясь и дёргаясь на якоре, словно наживка на крючке.
Зажмурившись, Мирдал снова запищал тонко и жалостливо, мотая головой и выпуская пару малюсеньких серебристых пузырьков из сморщившегося носа. Мягкий тенор, некогда лучший в молитвенных песнопениях, был способен сейчас лишь на бессмысленные мычания, до которых и хаосист не додумается, восхваляя Хаос. Невинный, чистейший ангел мучился сейчас глубоко в бездне, пока множество драконов на поверхности грешили со всеми радостью и самоотдачей.
С каждым мигом отчаяние Мирдала увеличивалось, а воздух улетучивался. Писк перерос в хрипы, бульканья, вода забила ему в нос, пасть и уши, подведя дракона на грань гибели. Задыхаясь, он бился уже изо всех сил, неосознанно дёргался и выгибался, как можно дальше от проклятого якоря — и снова прижимаясь к нему. Всё тело словно скрутило, внутренние органы горели огнём, и само сознание Мирдала терялось где-то в пучине собственного моря. В безумии ангелок выдохнул особенно крупную гурьбу пузырей, высвобождая их на поверхность, в долгое восхождение в серебристой цепочке, параллельной тёмной стальной. От этого животик сильнее напрягся, вдался очерчивая рёбра. Пупок словно немного увеличился, когда мышцы живота вогнулись изящным изгибом. Глаза уставились вверх, на поверхность, пасть приоткрылась в последнем добродушном оскале, словно дракон прощался с миром, который оставлял. Эффект съеденного орешка не позволял ему даже распасться на энергию, что иногда помогало выбраться из самых безвыходных ситуаций. Сейчас Мирдал был простым драконом, тонущим в тёмной бездне, которая окружала его и вбирала в себя.
Золотой самец вдруг услышал величественное море как мощную, торжественную симфонию собственной панихиды, он увидел собственные пузырьки, бурления, стоны и звон цепей хрустальными переливами красок, переплетающихся друг с другом в замысловатых узлах. Смерть вовсю игралась со своим питомцем, гладила его, ласкала и заводила, кружила сознания и горячило нутро, особенно бедный животик. Мирдал покрутил мордой, чувствуя, как невидимые лапы обнимают, поглаживают его, как играют с ослабевшим телом, стянутыми лапами… Он чувствовал эти прикосновения, и отвечал на них, поглаживаясь в ответ, отодвигаясь от особо настырных, прижимаясь к якорю. Хвост его бился то бился, то почти замирал, сознание затухало, словно на солнце надвигалась туча, закрывая собой весь свет…
Тело его зажило дикой, необузданной жизнью — его сдерживали уже не воля и совесть, а только путы. Мирдал выгибался навстречу морю, как дорогой любовнице, плясал перед ним, хлопал крылышками и царапал пальцами, покусывал и крутил головой, извивая шею. Горячий жар заполонял его, но тем лишь сильнее подстёгивал добиваться связи с морем, тем сильнее тянул его навстречу, словно не было никаких пут, не было тяжести якоря за спиной, лишь безграничное и беспредельное чувство… И гаснувшее сознание, выхватывающее и подставляющее образы из прожитой жизни, словно издеваясь над беспомощностью тела. Страдания перемешались с удовольствием и стали едиными с ним. Смерть возбуждала, жар в опустевших лёгких взводил и взвинчивал в недостижимом для живых существ удовольствии. Мирдал невольно залюбовался, как дёргаются его лапы, вьётся хвост и качаются бёдра и таз. Затуманенный взгляд видел реальность через призму желаний. Мирдалу казалось, что зависший в безграничной, спокойно, тихой и пустынной водной глади он и сам становится частичкой воды… Которая обнимала его и нежно целовала во все неприкрытые местечки, словно уговаривая быстрее принять в себя. Напряжение в груди доходило до предела, скручивая и растворяя последнее оставшееся самосознание, создавая в разуме дракона сплошное безумие. Последней его связной мыслью было то, что его жертва была не напрасной — он получил желанную награду, окупившую все его страдания сполна. Но этой наградой Мирдал считал сами свои мучения… А потом он уже ни о чём не думал, достигнув высшей степени свободы, преодолевшей все путы и ограничения.
Повиснув, обмякнув в верёвках, дракон замер. Тело всё ещё пыталось жить, кровь струилась, пустая и бесполезная, ноздри ещё не вдохнули воду, лишь едва-едва пустив её, как и распахнутая пасть — вода плескалась у самой границы, готовая в любой миг преодолеть последний барьер. Вдыхая воду и изливаясь, Мирдал почувствовал облегчение, негу и истому. Один жар сменился другим, а может быть, несколькими. Сознание угасало совсем не так, как раньше, когда артефакт распадался на энергию — больше похоже на сон, морозный, долгий и чёрный. Свет внутри и снаружи потух, звуки исчезли.
Комментарий к Корабль
Гибель Мирдала от Пикселя: https://sun9-62.userapi.com/c855728/v855728373/152635/tm5Y_7SGA3I.jpg
========== Хватит войны ==========
Несмотря на то, что Мирдала Инанна не назвала бы другом, её больно уколола его потеря. Но спасти дракона не было никакой возможности — первые же удачные залпы повредили корму корабля Неяты в отвратительное скопище обломков и тел, лишив того управления, но оставшаяся на месте махина отстреливалась из всех орудий, а драконы сцепились в схватке в небесах и на палубах.
Сжимая саблю покрепче, Инанна с ненавистью смотрела вниз. Превосходство в воздухе — лучшее, чего можно достигнуть на войне, и большинство зарядов пролетали мимо и под «Азнавелой». Но вытащить Мирдала было невозможно: стрельба была беспорядочной, но такой плотной, что и безумец не мог бы через неё пролететь. По этой же причине нельзя было слететь вниз и отрубить голову этой проклятой самке — всё, что могла теперь сар-волод, это наблюдать за битвой, пока другие сражались за неё. Клокотавшая ярость была такой сильной, что её когти, вцепившиеся в фальшборт, чуть позеленели — и всё же архидемоница удержала контроль над собой.
Неята же наоборот… Почему-то почувствовала, что сдала. Приказы команде отдавал первый помощник, сама архидемоница застыла, сжимая в лапе кулон своего отца. Синий камешек пульсировал, постепенно угасая, свидетельствуя о том, как медленно умирал отец по её приказу. Горечь, охватившая Неяту, была ей знакома, но никогда она не чувствовала её так явственно и сильно. И чего она добивается? Власти? У неё своя страна, чего ещё желать? Силу демонстрирует? А зачем? Драконы лишь гибнут, сражаются за двух своих правительницей и кроют друг друга разрушительным оружием, вместо того, чтобы использовать его для своей защиты…
Останется ли в этом мире кто-то, кем можно править, если каждый будет убивать друг друга по праву сильного? Так рано или поздно придётся переключиться на собственных детёнышей, а потом… Драконы вымрут! А может, и все разумные. Доказательством последних предположений стал яркий блеск кристалла — и через миг он рассыпался голубым песком, упавшим под лапы Неяты.
Ни отца, ни матери… Ни детей. Никто не мешает жить. Никто вокркг не живёт.
Внезапно она увидела рыжую комету — Инанна всё же сорвалась вниз, ударила саблей одного дракона, выпустила рукоять, слетая на противницу и приземляясь рядом с ней, готовая рвать Неяту одними когтями. Длинная кровавая полоса на щеке лишь придавала ей демонического блеска.
Неята развоплотила меч, развела лапы и крылья в стороны.
— Наверное, ты лучшая архедемоница, чем я.
— Что? — Инанна остолбенела. — Поднимай якорь, живо! А если собралась сдаться, сбрось плащ с плеч!
— Плащ останется у меня. Ты ведёшь свой народ и без него. И якорь сама поднимай, или прикажи кому-нибудь.
— Совсем сдурела! — Инанна указала на сражающихся драконов. — Если хочешь остановить это, то надо действовать вместе! Приказывай сбросить оружие, а я…
Внезапно вода вспенилась. Якорь, вырвавшись из моря, словно его выплюнула гигантская рыбина, взмыл в воздух, обливая драконов срывающейся с него водой,. После чего перевернулся и упал на палубу в нескольких метрах от Инанны, проламывая её и круша внутренние переборки.
