Эти узкие витражные окна выходили на тихую набережную Айрюснс. Стены и потолок Большой гостиной художник одел в уютные, терракотовые и кремовые фрески, то есть в роспись, дробившую стены лоскутами-панелями, кантами, простоватым орнаментом. Травянисто-зеленые портьеры добавляли летней свежести, тканые шпалеры изображали сцены охоты, на полу лоснилась поливная золотисто-зеленоватая плитка. Еще не стемнело. Маргарита уж давно отменила странную особенность севера – здесь летом вечер был чрезвычайно долог, рассвет же мог настать в третьем часу ночи. Рагнер обещал, что на следующий год она вообще увидит в Ларгосе чудо – ночью будет светло, как днем, однако Конец Света не случится.

В Большой гостиной закуски брали с двух буфетных столов у стен, там же прислужники наливали напитки. Три скамьи, на значительном удалении друг от друга, встали буквой «П». Кроме того, можно было занять табуреты с разноцветными подушками на сиденьях.

– Мы нашли дом, что нам понравился, – рассказывала Маргарите Марлена. – Там есть два дворика и – не поверишь: храм Благодарения рядом! Правда, весьма маленький и простой. Это в Солнечном городе, в Мягком крае Малого Лабиринта, близ Нового Вала.

– Так себе округ, – отозвался Эккварт. – Там есть добротные дома, но порт крайне близко.

– Ну и что, что порт… – пожала плечами Марлена. – Я в портовом городке выросла. Меня возчиками и моряками не испугать.

Появился незнакомый для орензчан гость – белокурый красавец Эгонн Гельдор. Рагнер отсутствовал в гостиной, и представлять себя граф не стал, даже не кивнул головой Эккварту – поставил свой табурет у скамьи королевы и сел так, чтобы видеть Мирану.

Спустя минут девять в гостиную шумно ввалились Рагнер, Аргус и Лорко. А у Маргариты заболели глаза – камзол Лорко был зеленее зеленой зелени! Эгонн Гельдор презрительно хмыкнул и брезгливо скривил лицо, хотя Аргус, напротив, оделся со вкусом – приятный лицом, широкоплечий и с властным взором темных глаз, он выглядел как небогатый аристократ. Лорко, низкорослый, рыжеватый и со ртом как у шута, рядом с ним и с черной фигурой Рагнера смотрелся особенно несуразно в своем крикливом облачении. При всем том Лорко нимало не смущался. В мутных, каре-зеленых глазах плясали искры. Маргарита поняла, что он сильно нетрезв, впрочем, как и двое других из их веселой троицы.

– Бабуля, это мои братья, Аргус Нандиг и Иринг Мавборог, – громко представил их Рагнер. – Аргус – мой единокровный побратим. И дня не хватит, чтоб перечислить всех его заслуг. А Иринг умудрился самого принца Баро пленить. Да вот такусеньким ножичком. Словом, удачливее сего мужа мир еще не знал.

Лорко подмигнул Миране.

– Красы падобнай мир яща не знал – ее я увидал, с тях пор ни есть, ни пить не стал! Я погибал…

– Врет он, – жестко оборвал его Рагнер. – Через миг уж налопается! К моей Миране, моей дочке по сердцу, ни на шаг, Лорко!

– Эээ, – пьяно протянул тот. – Да я ж не ей… А вааам, Ваш Величество, – выдал он и галантно поклонился, припадая на колено перед белой королевой Маргрэтой. Старуха весело хохотнула.

– Он мне нравится, – изрекла она. – Быть вам сегодня моим застольным мужем!

– Ээ, – ошалел Лорко, но тут же нашелся. – Да я, да с вами, да под венец хоть щас! – заявил он. – Каковскай дурак откажется?!

– Лорко! – возмутился Рагнер. – К моей бабуле – ни на шаг!

– А вот и на шаг! – заметно повеселела та. – Право, я желаю продолжить общение и за обедом с этим смельчаком. Самого Баройского Льва, говорите, одолел? Да такусеньким ножичком? Мне нужно всё узнать!

Рагнер что-то недовольно промычал, пока Лорко еще раз кланялся, а потом показал на Эгонна Гельдора.

– Да, тут еще пустое место в золотом камзоле сидит. Его заслуги в том, что он брат королевы Хлодии.

Эгонн возмущенно поднялся на ноги.

– Тем не менее, герцог Раннор, я ваша семья, нравится вам это или нет, и вы себя оскорбили тоже.

Рагнер огляделся…

– Пискнуло вроде что-то… – нахмурился он. – А не, почудилось. Вроде как пустой золотой камзол моей семьей назвался… Друзья, – обнял он Аргуса и Лорко за плечи, – пошлите-ка пока к тем дамам и Эккварту!

Веселая троица ушла, а Эгонн Гельдор молча сел на табурет. На его щеках проступили красные нервные пятна.

– Простите его, пожалуйста, – с жалостью в голосе тихо сказала Мирана. – Он просто выпил много…

– Мирана! – прикрикнула на нее королева. – Графа Гельдора я пригласила, а не ты. Роман читай лучше! А ты, Эгонн, вроде с Зимрондом дружишь… а Рагнеру до сих пор ответить ничем не можешь, как сопля!

Меж тем, у другой скамьи, Лорко, присев на табурет, посмотрел на игровой столик, точнее, на Енриити, и махнул ей рукой.

– Э, дча цкучашь, быкоглазая, – заговорил он на орензском. – Придчаливай сюды!

У Дианы Монаро и у Енриити широко распахнулись глаза. В следующее мгновение девушка встала, и направилась к Лорко. Тот довольно улыбался, но услышал:

– Я тебе не быкоглазая! Я баронесса Нолаонт! Ее Милость! А ты на себя лучше посмотри. Вырядился – шут шутом! Глаза мои аж слезятся – вот, небось, и покраснели, как у быка! Рот твой – как у дурака! А ты и есть дурак! Еще и рыжий! Мелкий, рыжий, дурак!

– Да дча я сказал-то, а? – обиделся Лорко. – Дажа похвалял ее глазья, а она…

– Дева Енриити, – вздохнул Рагнер, с укором глядя на Лорко. – Иринг Мавборог хотел сказать «волоокие»! Что у вас красивые, волоокие глаза!

– И всё равно… Шут шутом!

– Тъи! А тъы!.. Баранассыня!

– Аааах!

– Довольно! – встал Рагнер. – Дева Енриити, он вас обозвал – вы его трижды дураком обозвали, – ничья, и славно! А глаза у вас – волоокие! Не надо ругаться, крайне прошу. С утра уже ругаюсь… хоть час хочу передохнуть!

Тут прибыли Хамтвиры. Старик Хильдебрант вел, опираясь на трость, свою тучную жену, Валору. Когда-то Рагнер описал ее Маргарите как лесную кабаниху – и впрямь из-за маленьких глазок, потерявшихся в пухлых щеках, и надменной верхней губы, она на нее походила. Позади деда и бабушки, будто не шел, а махал длинными ногами граф Брант Хамтвир, старший брат Хильде. Он был темноволос и кареглаз, худощав и очень высокого роста, просто очень – пожалуй, только Ольвор не проиграл бы ему: даже Рагнер был ниже Бранта Хамтвира на целую голову. У самого же Бранта голова вышла маленькой, личико (именно личико) смотрелось детским и глуповатым, руки казались длинными жердями, ступни – гигантскими. Этот молодой мужчина, едва достигший восемнадцати лет, служил королевским оруженосцем у посадника Ксгафё (коменданта крепости), всё время проводил не на балах, а в боевых тренировках. Звезды щедро одарили его воинскими талантами, напрочь обделив изяществом и обаянием, тем не менее он с угрюмым упорством (ведь рыцари должны!) слагал каждый день по стихотворению и без слуха-голоса фальшиво исполнял на лютне по одной оде.

Брант Хамтвир, граф королевских кровей, оказался столь же заносчив, как и Эгонн Гельдор. С высоты своего роста он надменно глянул на дальнюю скамью, зато герцог Хильдебрант Хамтвир вежливо кивнул головой и даже улыбнулся гостям герцога Раннора, но старой королеве он не сказал ни слова, не кланялся, не кивал и тем более не улыбался. Заняв свободную скамью, напротив королевы Орзении, Хильдебрант Хамтвир и его жена вели себя так, словно ее не существовало – королева отвечала тем же. Вскоре к родне спустилась Хильде, и с ней пришла мона Фрабвик. Перед церемонией омовением рук появилась Соолма с Айадой (собака всегда обедала, возлежа на полу возле Рагнера).

За спиной Маргариты, параллельно скамье, стоял длинный стол с пятью чашами, великими и не очень: с мыльной водой, с обычной, с «белой», от какой исчезали чернильные пятна, опять с обычной. Последний кратер наполняли ароматной водой. Господа парами следовали к столу, по очереди опускали в воды руки, (мужчины и женщины делали это с разных сторон стола), после, вытерев руки салфетками, в ожидании других читали про себя молитву (сложив пальцы домиком, перекрестив мизинцы и «уронив лицо в руки» – поднеся большие пальцы к подбородку, а указательные ко лбу). Таким образом, хозяин и хозяйка дома молились дольше других. Более Маргарита не замечала, чтобы лодэтчане молились где-то еще, за исключением часовни, посещаемой в полуденный час Веры. Далее, после церемонии омовения рук, проходили в обеденную; там прислужники помогали рассаживаться гостям.