Маршал, ещё в глаза не видя своей жены и, даже ничего про неё не зная, похоже начал её ревновать. Многим показалось это забавным и послышались смешки.

— …После сделанного криминального аборта, Голда стала бесплодна.

С Климентом Ефремовичем, чуть не случился припадок или что, ещё похуже! Покраснев, с вытаращенными налившимися кровью глазами, он лапал-царапал кобуру и задыхался, хватая воздух ртом — как рыба выброшенная из воды в микроволновку.

К счастью, Ворошилов скоро успокоился и видя всеобщее недоумение коллег — с раззявленными хлебальниками наблюдавшими его истерику, извиняюще пояснил приложив ладонь к сердцу:

— Прошу прощения, коллеги, за мою несдержанность! Понимаете… «В той» жизни у нас женой тоже не было детей. Только, уже с моей стороны. Вроде, всё нормально «функционирует», всё путём и… Пока туда-сюда, пока надеялся, лечился… Поздно стало — уже у неё, из-за болезни сердца…

Маршал, обречённо махнул рукой.

Поёрзав, стараясь не смотреть Маршалу прямо в глаза, Вождь попробовал утешить своего наркома:

— Зато, у вас есть приёмный сын Петя — четырнадцатого года рождения и вы воспитываете двух детей Фрунзе — Тимура и Таню. Ну, эти вообще — малыши!

Вздохнув, Ворошилов обречённо:

— Был у меня уже приёмный сын… Плохая наследственность — как подрос, запил и… Убили в подворотне его же дружки.

— У этих, наследственность хорошая! — заверил Вождь, напрягая память.

Ну, Тимур Фрунзе — тот, ясно! Лётчик-герой — погиб в 42-ом под Харьковом. А про Петю и Таню, ничего не мог вспомнить.

— Как, кстати, ту жертву «сталинского режима» зовут? — полностью успокоившись, с холодной мстительностью спросил Маршал.

— Авель Енукидзе… Единственный из «жертв», кстати, которому было предъявлено обвинение в совращении малолетних[12].

Оглядев зал, Ворошилов свирепо сказал, обращаясь ко всем:

— Коллега Сталин был прав! Репрессии надо начинать, как можно раньше.

Потом, одёрнув гимнастёрку, к самому «коллеге»:

— Вождь! Этот педофил — МОЙ!!! Что хочешь потом проси, но ЭТОТ(!!!) — мой!

«Кажется, я знаю с чего начнётся «великая чистка» и кто возглавит список «съезда расстрелянных», — с удовлетворением подумал тот, кто вселился в тело Сталина, — история мутноватая, конечно и всеми — кому не лень сфальсифицированная, но кажись и «в реале» репрессии начались с этой мрази, которая — когда за …опу взяли за сексуальные преступления, всех сдала»!

— Он — НАШ!!! Не надо жадничать, коллэга Ворошилов.

Практически всех без исключения попаданцев не по-детски напрягала необходимость встречи с семьёй — с родителями, с жёнами, детьми и прочими. Из «бета-вождей», особенно убивался Берия:

— Блин, а я же по-грузински ни слова! Как я с ней? …А, если она?! Мать…, — схватился за голову будущий «английский шпион».

— Ты — мегрел, а не грузин, Лаврентий, — поправил Сталин, — хотя, если честно — не понимаю какая между ними разница…

— А мне, думаешь легче? Я и, по-мегрельски ни хрена не шарю… Мать, твою…

— Ладно, хорош причитать, «эффективный менеджер»! Я тоже — из грузинского знаю только «генецвале», «кацо» да «Сулико»… Ну и, песенку из «Мимино» запомнил… Как там… Ээээ…:

— У тебя жена — русская, коллега Вождь!

— И, что? От этого намного легче? — пришедший в себя Ворошилов, — как они друг друга при интиме зовут? Это — только один из вопросов! Ндаааа…

Правда, Сталин утверждал, что он более «подкован»:

— Все мы в одинаковом положении, короче… Правда, я про «это» время и моего… Моего «реципиента», всё досконально знаю. Специально изучал и, достаточно всерьёз!

Он, обвёл соратников пронизывающим взглядом:

— Про вас всех, тоже — достаточно хорошо знаю и, охотно поделюсь информацией… Так что, прорвёмся!

— Спалимся — как пить дать, спалимся…, — в этот раз паника охватила Молотова.

— Смотря перед кем…, — Сталин задумчиво рассматривал собственный портрет — висящий рядом с ленинским справа на стене, между окнами, — перед «ближним кругом»: семья, обслуга — естественно «спалимся»… Враз, поймут что мы — «не те». Так и, что? Мы ж, не просто люди, мы… Символы, что ли… Символы и гаранты. Если твоя жена, товарищ Берия, заметит что с тобой что-то, не то… Что ты — «какой-то, не такой»… «Не от мира сего» — так сказать. Она побежит в НКВД? К психиатру? Ну, предположим ей поверят — что, в тело её мужа, кто-то «посторонний» вселился… Она, разве не понимает, что после этого — она и её дети всего лишатся? Общественного положения, «кремлёвской» квартиры? «Кремлёвского пайка» и всех прилагающихся к нему номенклатурных ништяков? «Крыши», в этом опасном на каждом шагу времени? Наконец, ПЕРСПЕКТИВНОГО БУДУЩЕГО?!

— Наркомы НКВД на дурочках не женятся! — многозначительно заметил Ворошилов.

— Конечно, нет: женщины, они гораздо прагматичнее нас, — нетерпеливо махнул рукой Киров, — да и, думаю… Мы тут — далеко не мальчики и, грамотно проехаться по ушам женщине сможем… Давайте об серьёзном, корллеги!

Кирову, как и всем впрочем, не терпелось «пилить заклёпки».

— Может, закосить на потерю памяти вследствие удара по голове? — «снизошло» на кого-то «рядового» попаданца, подошедшего из зала к столу плеснуть себе ещё чайку и, невольно подслушавшего разговор вождей, — или, при падении с лестницы…

— Думай, что говоришь! — Сталин показал на зал, — столько народу и, все с черепно-мозговыми травмами! НЭ ПРАВДОПОДОБНО!!!

— Может, на какой-нибудь научный эксперимент — над нами проводящийся?

Сталин, постучал по столу:

— Эксперименты, коллега, ставятся на белых мышах, ушастых кроликах и эфиопских мартышках! В крайнем случае — на узниках концлагерей или приговорённых к смертной казни преступниках. Покажите мне пальцем — кто из присутствующих попадает под это определение?!

— В исключительных случаях, можно будет и, под амнезию закосить — если, уж вообще деваться некуда, — высказал своё мнение Маленков-Мозговед из зала, — но, это — стопроцентный писец карьере… Остаток жизни в психушке — стоило ли, ради этого «попадать»?!

— Всегда можно сослаться на предельную усталость — в связи с утомляемостью на работе…, — выдвинул более приемлемый вариант Ворошилов, — ещё и, пожалеет и приласкает. А там, привыкнется — по новой слюбится!

Долго ли, коротко — но под чаёк, все успокоились а сама обстановка устаканилась… У всех, как с души камень свалился и, после короткого оживления и обмена слегка пошловатыми — сугубо мужскими остротами, убедившись, что — все напились чая, Вождь подошёл к телефону звонить своему личному секретарю:

— Товарищ Бажанов? У мэня для Вас есть одно малэнькое — но, очень отвэтствэнное поручение… У Вас имэится спысок лиц, с которыми я сэйчас имею удовольствие заседать? …Как, это «нэт»?! Вы, ваще, чем там занымаетэсь?[13] Кормушку для себя нашли?! …Бэгом ко мне!

Народ в зале угорал, а соратники, слегка забеспокоились.

— Не перебарщиваешь, товарищ Сталин? — спросил Молотов, — как бы он раньше времени не свалил…

Вождь, сделал знак, что всё «окей»:

— Я его так зашугал, что он ничего не соображает! А, значит — ничего не заметит.

«Мозговед», с умным видом подтвердил:

— Хороший психологический приём! Может сработать. Но, советовал бы часто не злоупотреблять… И, почаще чередовать «кнут и пряник», коллега Сталин!

Буквально, через минуту в дверь постучали… По знаку Вождя Чекист открыл дверь и, в зал совещаний несколько опасливо зашёл запыхавшийся «Гнида».

На одетом в «цивильный» костюм очкарике, как лучи прожекторов ПВО на ночном самолёте-нарушителе, скрестились ничего хорошего не сулящие взгляды попаданцев… Тот, аж завертелся растеряно, оглядывая себя — что там у него не так, но Сталин его одёрнул сурово: