— В самых тяжёлых случаях, — проявил инициативу Мозговед, — на первой встрече с семьёй, могу присутствовать я…

Где-то, через полчаса — «вожди» успели сбегать «отлить» без очереди, в дверь предельно вежливо постучали…

После своего мимолётного посещения, несколько человек вышколенной кремлёвской обслуги на столе у «вождей» оставили пузатый — старинного облика, облепленный медалями медный тульский самовар, с полсотни стаканов в подстаканниках и, что-то накрытое салфетками, источающее пьянящий запах свежего хлеба, сыра, колбасы и сдобы.

Сидящих за «председательским» столом, кремлёвские халдеи обслужили и тут же удалились, а остальные попаданцы — рангом пониже, оказались на «самообслуживании», разливая чай и разбирая снедь с блюд самостоятельно.

— А китайский чаёк то, КЛАСС!!! — первым отведал Вождь, — сразу видно — фирменный, не «самопал»!

Присоединившиеся к дегустации соратники, высказали то же самое, даже — в более восторженных тонах.

— Соскучился порядком по таким…, — с ностальгией воскликнул Киров, разглядывая подстаканник, — как в старые добрые времена… Как в поездах, помните? Чай проводники в таких пассажирам разносили!

— Нет, не в таких…, — не согласился с ним Молотов, — эти, ещё царские. Серебряные!

— Хорошо жили «слуги народные»!

— А, то ты будто не знал — когда в Институте марксизма-ленинизма, лапшу на уши студентам развешивал?!

— Знать то, я знал… Да, так не жил! Совесть имел…

Прислушивающийся в диалогу Сталин, спросил:

— Так, что? …Пэреходим на «ты», коллэги?!

Ворошилов высказал общее мнение:

— Конечно, переходим! …Может, о деле поговорим? За чаем?

— Конечно, поговорим! За чаем — в самый раз, о делах поговорить! Если, водки нэт…

Вожди, дружно поржали…

— Меня интересует, как мы будем «переигрывать» Великую Отечественную… — осторожно закинул удочку нарком обороны, — в коментах то, мы смело срались-сражались, а как будет на самом деле?

Соратники, вопрошающе уставились на Вождя.

— Как бы дровишек не наломать…, — вдумчиво произнёс Молотов.

— Сами напросились — нечего теперь жаловаться! — коротко хохотнул Ворошилов с лёгким оттенком истерики.

— А я, если честно, особенно то не удивился нашему «попадалову», — уставившись куда-то в пространство сквозь своё — всем известное песне, невидящими глазами, сказал Берия, — «если идея овладевает массами, она становится материальной силой…»

— Я тоже, что-то такое — всё это время ждал… Как только с вами связался…, — поддержал его Киров, — самовнушение, может быть, какое?!

— Скорее — «обратная связь», — уточнил переселившийся за стол Маленков и ввернул какой-то мудрёный медицинско-психологический термин, который никто не понял.

Сталин, не торопясь вдумчиво помешал ложкой в стакане, громко швыркнул несколько глотков крепкого, горячего чая и, начал:

— Конечно, придётся «прогрессировать» — куда же деваться?! Или, кто-то из уважаемых коллег-попаданцев желает застрелиться? …Повеситься? …Утопиться, или закопаться заживо? Ждать, когда за вас «это», кто-то — с вами же, сделает?

Угрюмое молчание…

— …Переодеться бабой, наклеить бороду и сбежать в Гондурас? — продолжал перебирать варианты суицида Сталин.

— Хм, хм…, — грустно-иронически, хмыкнул Молотов, — отставить тему бородатых женщин: «Евровидение» ещё не выдумали!

— Так или иначе, но придётся прогрессировать! — продолжал Вождь, — ведь, мы не сможем пошагово воспроизвести всё то — что, предпринимали в «реальной» истории наши «реципиенты», в телах которых мы оказались! Значит, что? Придётся, гнать какую-нибудь «отсебятину». И, лучше уж «гнать» какую-нибудь целенаправленную — осмысленную «отсебятину», чем гнать — что придётся и, гнать куда попало и стать в результате — самим гонимыми…

— Хахаха!!! — дружно заржали соратники.

Сидящие в зале, к ним присоединились — даже те кто, ничего не слышал.

— Хреново, вот — что, ничего из памяти «реципиентов» не сохранилось…, — попивая вкусный китайский чай, проговорил Берия, — неправильные мы с вами, попаданцы «вселенского» типа, какие то!

— Да! — виновато сознался Ворошилов, — ничего, из «его» сознания не помню… Знаю лишь был такой нарком обороны — «красный маршал», «первый красный офицер»… Не интересовался, понимаете! Жуков, Рокоссовский… Тот же товарищ Сталин, это — ДА!!! А, кто такой Ворошилов?! …Фигня, какая-то!

— Ты женат на еврейке, — «обрадовал» его Молотов, — и, ещё: Троцкий сказал, что твоя лошадь умнее тебя!

— Был б твой Троцкий, сам был бы умнее лошади товарища Ворошилова — не я бы здесь с вами сидел, а он! — несколько свирепо, впрягся Вождь за своего ближайшего сподвижника, — а, так Лев Давыдович сейчас чемоданы в Алма-Ату пакует и неальпиниста с альпенштоком поджидает…

— Троцкий, он вовсе не мой! — с лёгким, шутливым испугом отбоярился от обвинений в «оппортунизме» Лаврентий Павлович, — так, прикола ради…

— Ты с этим не шути здесь, Лаврентий! ВСЁ!!! Срач в Инете закончился и, я думаю — навсегда! Даже, со «своими» не шути так: в привычку войдёт — проколешься среди чужих…

Мельком бросив взгляд на явно прислушавшегося чекиста у дверей, Киров поправил:

— Не… Троцкий пока не «пакует» чемоданы — пока ещё выёживается, на что-то надеется. Но, скоро отчалит… Ещё в этом году[11].

Пропустив мимо ушей про «собственную» лошадь, Ворошилов поинтересовался начёт собственной жены:

— Да, ты что?! Еврейка, значит… А подробности можно? Красивая, хоть? Жена то, моя?

— А, я знаю? Знаю, что еврейка — больше ничего… Я, если что — чужими жёнами не интересуюсь.

— А «чужими» школьницами? — подначил Молотов.

— А в морду? — вспылил Лаврентий Павлович, снимая пенсне.

— Ви ещё подерытэсь, горячие попаданские парни! — интонацией рефери на ринге, охолонул их Вождь, — а вам обслуга точно чай налила?

Он взял стакан Берии, недоверчиво осмотрел его и обнюхал.

— Этому столику больше не наливать! — сострил ближсидящий «рядовой» попаданец.

— Драться я не буду, но если ещё кто-нибудь…

— Ладно, ладно! — примиряющим тоном, сказал Молотов, — про школьниц в твоём присутствии ни слова!

— А про школьников? — потроллил Берию какой-то «весёлый и находчивый» из зала.

«Блин, а ведь хотел Берию на пост наркома просвещения поставить…, — озадаченно подумал Сталин, — а теперь он хрен согласится».

— Коллеги! — всё никак не мог уняться Маршал, — кто-нибудь в курсе насчёт моей жены-еврейки?

— Да, какая она «еврейка», твоя Екатерина Давыдовна? — проявил осведомлённость в семейных делах своего наркома обороны Сталин, — она, ещё в ссылке православие приняла. Её кагал от неё отказался и заживо ей, отходную хором отпел. Могилку — как надо, на семейном кладбище оформили: типа, померла она для всего еврейского народа…

— …Серьёзно? Жуть!

— Религиозный экстремизм…

— А дети у нас есть? — Ворошилов, напрягшись замер в предвкушении ответа.

— Своих детей у вас нет…

Нарком, с яростью глубочайшего разочарования, ударил ладонью об стол. Получилось громко, как выстрел:

— Да, ЧТО ЗА ЧЁРТ!!! Да, почему же…

После недолгого молчания, Сталин негромко спросил:

— Тебе рассказать, коллега, почему у четы Ворошилова, не было собственных детей?

— Ну…

— Ты точно это хочешь знать?

— Всё равно же узнает! — заметил Киров, — уж, коль так захотелось.

— Не темни, коллега!

— Твою Екатерину, в девичестве Голду Давидовну Горбму (кстати, одесситку по месту рождения), в семнадцатилетнем возрасте — в ссылке соблазнил, «обрюхатил» и бросил один «пламэнный рэволюционэр» и жертва кровавого сталинского рэжима, заодно…

— Вот, пи…ор! — Ворошилов, учащённо засопел.

— Согласэн! Совершенно точно определение…