– Как вы по ним взбираетесь? – причитал разводящий, перескакивая через дыры недостающих ступенек. – Она же вот-вот рухнет…
Добравшись до верха, он распахнул дверцу, заглянул внутрь и сразу же отпрянул, вскрикнув:
– О господи! Шур!..
У меня бешено забилось сердце. Палец лег на предохранитель автомата и перевел в боевое положение.
– Витек, что там? – встревожился Рыбалкин.
Агеев посмотрел вниз, явно довольный произведенным эффектом.
– Шучу! – сказал он.
После чего многозначительно кивнул, мол: «Ну, что я говорил?» Потом взгляд его устремился внутрь вышки, и на веснушчатой физиономии младшего сержанта возникла садистская улыбка. Он осторожно взял автомат Шуровича, занес его над головой, и через мгновение раздался глухой удар приклада о каску. Шур подскочил, ошарашенно глядя по сторонам. Он еще толком не понял, что произошло, а уже затараторил сонным голосом:
– Я смену ждал… пятнадцать минут осталось… сам не знаю, как так вышло…
Агеев с двумя автоматами спустился на землю, следом слез заспанный, угрюмый Шурович. Он было протянул руку за своим оружием, однако разводящий не отдал. Наоборот, Агеев отступил, перехватил трофейный автомат под мышку, а ствол направил на горе-часового.
– Ну что, пойдем! – сказал он.
– Куда? – Шурович захлопал глазами.
– Куда-куда… Сдаваться к начкару.
– Витек, ну чё ты гонишь? – снова затараторил Шурович. – Я смену ждал… Честное слово! Пятнадцать минут оставалось…
– Иди-иди…
Шурович засеменил впереди, оборачиваясь на каждом шагу и причитая: «Витек, да не гони… Я же смену ждал…»
Я тихонько, чтобы никто не заметил, вернул предохранитель автомата в исходное положение, дав себе зарок больше вообще никогда не читать ужастиков. «А чего я ожидал? – вертелась мысль. – Что Шуровича сожрали какие-то монстры?» Я набросил автомат на плечо и побрел следом за сменой. Роганин остался на посту, пробормотав нам вслед:
– Пост принял!
Пройдя метров десять, Агеев все же вернул Шуровичу автомат, пообещав, что в следующий раз, если тот будет так крепко спать, проснется на гауптвахте.
Второй пост располагался метрах в двухстах от первого в самой низине между сопок. Антон Трошников ждал смену у вышки.
– Чего молчишь? – спросил Агеев, когда мы подошли.
– Стой, кто идет, – лениво ответил тот.
– Раздолбай! – вздохнул разводящий. – Почему не на вышке?
– А так быстрее сменишься.
– Эх, еще по одному гауптвахта плачет…
– Как стоится, «живой труп, завернутый в тулуп»? – спросил я, стукнув Трошникова кулаком по бронику.
– Да ничё, нормально. Тепло и комфортно, – ответил Антон, вынимая из кармана бронежилета телефонную трубку. – На, держи. Пост сдал.
– Принял, – ответил я, пряча трубку к себе в карман.
– Ночь наступила, так что дальше службу нести патрулированием. В курсе, да? – сказал мне Агеев. – Как совсем стемнеет, не забудь включить освещение. Ну все, давай. Счастливо.
Смена отправилась дальше. Я проводил взглядом взбирающиеся на сопку четыре силуэта, которые постепенно таяли в надвигающихся сумерках. «Патрулированием так патрулированием…» – подумал я и пошел в свой излюбленный окопчик. Я лег на мягкий дерн, автомат и каску пристроил рядом. Сорвав травинку, сунул ее в рот и, положив голову на бруствер окопа, с наслаждением посмотрел в матовое, отливающее краснотой небо с замершими, словно на картине, похожими на клочки розового тумана облаками. Округу заполнили лишь стрекот сверчков, редкие покрики птиц, легкий шелест листвы да едва уловимое журчание далекой реки. Закат быстро угасал над сопкой, залив пурпуром верхушки деревьев. «Всю жизнь бы так лежал. Не то что в душной казарме. Вот сейчас бы красавицу Ладу сюда – и вообще рай…»
– Если нет голоса – пой душой, если нет слуха – слушай других… – распевно понесся над постами знакомый голос под гитарный аккомпанемент, усиленный чашей из сопок, как огромным динамиком.
«Рыбалкин, придурок! Начкар услышит – прибьет, – засыпая, подумал я. – А все-таки петь у него здорово получается…»
Проснувшись, я обнаружил, что уже стемнело. От недавнего закатного зарева у черной сопки осталась лишь узкая огненно-красная полоска, а небо начало мерцать ранними звездами. Первый и третий посты уже сияли по периметру фиолетовыми огнями фонарей. Я выбрался из окопа, съежившись от ночной прохлады, подошел к столбу и повернул тумблер на щитке. Фонарь над головой стал медленно разгораться.
Посмотрел на часы – 11:05. Вернувшись к окопу, я напялил каску, взял автомат и побрел по периметру. Дойдя до столба с точкой связи, вынул трубку, воткнул штекер в разъем. После недолгого треска в трубке раздался сонный голос Шуровича:
– Караульное помещение.
– Второй пост, проверка связи.
– Отключайся.
Я сунул трубку обратно в нагрудный карман.
И тут что-то меня насторожило. Взгляд тревожно метнулся по черной непроглядной стене леса за ограждением, затем по светлой, посыпанной песком дорожке, застилаемой легким туманом. Что-то не так! Прислушался. Действительно, откуда-то раздавался едва уловимый шум – такой, как если бы выпускали воздух из батарей. В голове мелькнула мысль, что до ближайшего населенного пункта – почти вымершей деревеньки Речки – около пяти километров. Кто тут может быть? Хотя, возможно, просто на болотах какой-нибудь газ выходит. К тому же в окрестности часто бродят залетные рыбаки-охотники. Мало ли кто или что шумит…
Да только меня вдруг поразил новый факт. Какие, на хрен, охотники и болота? Ведь шум раздается со стороны склада! Может, Петрович?..
Это был единственный человек, который, как говорят, за последние пять лет подходил к складу. И он же, похоже, единственный знал, что хранилось в этой кирпичной не имеющей окон коробке, которую мы охраняли. Мы же о ее содержимом строили разные домыслы, правда, ни на чем не основанные и ничем не подтвержденные. Офицеры неоднократно под самогонку пытались выпытать у Петровича: что там? И им это часто удавалось. Однако, как потом выяснилось, смотритель склада каждый раз сообщал разные факты: то говорил, что там хранится оружие времен Великой Отечественной, то – провизия на случай атомной войны, то – секретные документы. Хотя чаще он просто с загадочным выражением лица уходил от ответа, типа военная тайна. В общем, даже по пьяни из Петровича не вытянули ни одного слова правды. Он только еще больше всех запутывал и нагнетал интерес. Некоторые решили: Петрович и сам не знает, что там, оттого и канифолит людям мозги. Ведь за пять лет караулов ворота склада ни разу не открывались – даже невооруженным глазом было заметно, насколько поросли они травой и кустарником.
В чем заключалась работа Петровича? Он каждый день заходил на территорию, с важным видом прогуливался вокруг склада и уходил, опечатав ворота внутреннего ограждения. И все! Похоже, хранитель склада просто изображал видимость работы, чтобы начальство знало – он исправно несет службу и не задаром жрет казенные харчи. Признаться, Петрович мог бы даже этого не делать – уверен, никто бы и не заметил. Ведь, как я уже сказал, всем давно уже было наплевать на этот склад. И все же не было дня, чтобы хранитель не совершил обход.
Жил Петрович за счет караулов. С каждой новой сменой ему из части привозили провизию. Кстати, я слышал, как-то один офицер навел справки и выяснил, что на балансе нашего полка Петрович не числится. Выходит, кормили его, скорее, из жалости! Активно обсуждался вопрос, откуда вообще взялся Петрович и как попал на эту должность. Никто даже из старослужащих офицеров его появление вспомнить не мог. Ходили слухи, что Петрович заведовал этим складом еще до того, как мы стали его охранять – с тех пор, когда тут неподалеку располагалась воинская часть. Когда же ее расформировали, Петрович почему-то остался.
Сам Петрович все эти слухи не опровергал, но и не подтверждал. Он просто жил где-то в лесу неподалеку, каждый день приходил прогуляться вокруг своего склада и часто, видимо, от скуки поил начальников караула, а иногда тайно – даже солдат. Благо со спиртным у хранителя склада проблем не бывало. Он гнал отменный самогон – во многом благодаря начкарам, которые заботились о своевременном снабжении Петровича сахаром и дрожжами. Еще бы, ведь пьянки с Петровичем для офицеров были единственным развлечением в этом скучном карауле. В общем, к Петровичу все привыкли, и сейчас, наверное, караул без него был бы не караул…
