– Успокойтесь, гражданочка! – привычно скажет надзиратель, навидавшийся за годы работы самых разных «концертов».
– Я успокоюсь, только если смогу все забыть, – ответит Инна не столько ему, сколько самой себе. – Если смогу…
Толстое стекло непроницаемо для звуков, но Алексей поймет, что сказала Инна, по движению ее губ, и слово «забыть» ранит его больнее всех прочих слов.
Забвение – худшая кара для любящих. Горечь и тлен, мрак и боль соединены в этом ужасном слове. Забвение страшнее смерти. Исчезая из памяти других людей, человек перестает существовать окончательно…
6
Несмотря на робкие протесты родителей и уговоры подождать до июля («Перейдете на следующий курс, поженитесь и уедете на море в свадебное путешествие – как хорошо!»), женились в январе, сразу же после экзаменов. «С корабля на бал, – шутила невеста, – главное, в ЗАГС вместо паспорта зачетку не взять, туда штамп не поставят». – «Главное – себя не забудь», – отвечал жених.
Свадебное платье (с одеждой тогда было напряженно, а уж с красивой – так особенно) Инне шила знакомая театральная портниха с чудесным, намертво врезающимся в память именем Конкордия Митрофановна, которое не менее чудесно сокращалось до «Корочки».
– Корочка шила императрицам и княгиням! – гордо хвалила подругу Иннина мать. – Нет, что я говорю! Корочка не шьет, она творит, создает образ! Пилявская и Лаврова одеваются только у Корочки!
Кто такие Пилявская и Лаврова, далекий от театральных кругов Алексей не знал, но по тону без двух минут тещи чувствовалось, что это весьма достойные женщины, прекрасно разбирающиеся в моде, знающие толк в одежде, и что абы у кого они одеваться не станут.
– Корочка может выправить любую фигуру! Живот уберет, грудь создаст, талию поднимет…
– Ну уж нашим дочерям, слава богу, выправлять нечего, – подал голос без двух минут тесть. – У них все на месте, наша порода.
– Ваша порода – полтора урода! – язвила без двух минут теща. – Дочери в меня такие красавицы…
Любой разговор родители Инны превращали в мизансцену, маленькое театральное действие. Поначалу это забавляло Алексея, но скоро приелось и даже стало немного раздражать. Создавалось ощущение ненатуральности происходящего, и вообще не было понятно, когда они шутят, а когда говорят правду. Взять хотя бы историю со свадебным платьем. Похвалы Корочкиному мастерству, возносимые Инниной матерью при каждом удобном случае, настолько заинтриговали Алексея, что ему не терпелось увидеть это чудесное платье, которому, по выражению без двух минут тещи, «позавидовала бы любая женщина современности». Инна, добрая душа, сжалилась и за два дня до свадьбы показалась жениху в только что полученном платье (заваленная заказами Корочка тянула до последних дней, но успела-таки). Под конец дефиле явились родители Инны.
– Ты что?! – с порога начала мать, увидев за спиной дочери без двух минут зятя. – Ка-а-ак можно показываться жениху до свадьбы в платье?! Это не к добру, совсем не к добру! Боже мой! Что теперь делать?! Ка-а-ак все исправить?! Инна, ну ка-а-ак ты могла?!
Сокрушалась она картинно, с заламыванием рук, страдальческими вздохами, прижиманием ладоней к груди и т. п. Алексей сначала удивился – какие глупости, но потом немного испугался – вдруг в этом запрете что-то есть. Инна тоже выглядела растерянной и смущенной.
– Воды! – голосом умирающей королевы потребовала без двух минут теща, рухнув (не опустившись, а именно рухнув) в кресло.
Муж тут же поднес ей стакан на большой тарелке, призванной играть роль подноса. Она медленно выпила воду, усмехнулась и сказала:
– Впрочем, глупости все это. Главное, чтобы вы любили друг друга…
– И умели прощать! – вставил без двух минут тесть. – Ну-ка, невеста, возьми жениха под руку и пройдитесь туда-сюда.
Жених и невеста с готовностью подчинились.
– А вы друг другу подходите, – «сделала открытие» без двух минут теща. – Подол, кстати, не мешало бы слегка подобрать…
Глядя на нее, невозможно было представить, что эта улыбающаяся женщина пять минут назад выглядела напрочь убитой горем. Вот зачем, спрашивается, надо было устраивать сцену в трагическом ключе, недоумевал Алексей, не догадываясь о том, какую сцену ему предстоит увидеть завтра. Даже не увидеть, а стать участником.
7
Инга стояла у входа в аудиторию, чуть в стороне, чтобы не мешать проходящим. Девушки бросали на нее короткие, зачастую неприязненные взгляды – откуда свалилась на нашу голову эта красотка? Парни смотрели с интересом, некоторые даже останавливались и пытались завязать знакомство, но Инга не шла на контакт – молчала, смотрела на кандидата в собеседники, как на пустое место. Кандидаты сникали и отваливали. Некоторые оглядывались на ходу, надеясь, что она может передумать. Таким надеющимся Инга показывала кончик розового язычка. Оставь надежду, всяк мимо проходящий…
– Гляди – какая валькирия! – восхищенно выдохнул Борька. – К кому это она пришла, хотел бы я знать?
Сравнение было подобрано точно. Инга и впрямь выглядела скандинавской девой-воительницей. Высокая стройная блондинка с классически прямыми чертами лица и решительным взглядом. Короткая дубленка выглядела кольчугой, а узорчатая вязаная шапочка – шлемом. А вот Инну никто бы не назвал валькирией. Скорее уж русалкой, Лорелеей.
– Ко мне! – ответил Алексей, ускоряя шаг.
– Прости, не знал! – Борька тоже прибавил ходу. – Восхищаюсь и завидую!
– Это сестра, – пояснил Алексей.
Даже за пятьдесят метров он мог отличить Инну от Инги. Даже со спины. Сердце не екнуло и не забилось быстрее, значит – Инга.
– Познакомь! – загорелся Борька.
– Запросто!
Бедный Борька. Инга едва скользнула по нему взглядом и таким ледяным тоном сказала «Очень приятно», что Борьку как ветром сдуло.
– Что-то случилось? – обеспокоился Алексей, сначала решивший, что Инга пришла к нему в институт по какому-то вопросу, касающемуся подготовки к свадьбе.
– Что-то может случиться, – туманно ответила Инга. – Ты уже «отстрелялся» или… Нет? Тогда поторопись… Есть важный разговор. Все хорошо, не волнуйся, а то еще «банан» получишь.
Алексей «отстрелялся» быстро, и четверти часа не прошло. Вошел в первой тройке, взял билет и сразу же сел отвечать. Доцент Дробышев, знавший о том, что студент Кудрявцев в субботу женится (слухом земля полнится), выслушав ответ на первый вопрос, взял зачетку, поставил «отлично», многозначительно заметил, что главный экзамен еще впереди, и пожелал счастливой семейной жизни. Сам Дробышев был в некотором роде легендой – четыре развода в анамнезе, пятая жена из бывших студенток, четверть века разницы. Студентам было непонятно, что девушка могла найти в лысом, плюгавом, кривоногом, скучном пятидесятилетнем доценте. Анька Строкова, потомственная гадалка-ворожея и по совместительству первая дура на факультете, утверждала, что Дробышев умеет привораживать женщин. «Я когда рядом с ним прохожу, у меня все чакры вибрируют», – говорила она, гордо оглядывая однокурсниц, обладавших менее чувствительными чакрами.
Инга предложила прогуляться по Бульварному кольцу. Алексей согласился. До «Павелецкой» шли молча. Алексей терялся в догадках – что случилось? Появилось какое-то тревожное предчувствие. Он то и дело поглядывал на Ингу с нетерпением, с любопытством, но Инга, казалось, не замечала его взглядов. Шла, глядя прямо перед собой, как будто гуляла одна.
– Как Инна? – спросил Алексей, когда они ждали поезда.
Молчать дальше он не мог, весь извелся.
– Вся в предвкушении, – ответила Инга и усмехнулась каким-то своим мыслям.
Пока ехали до «Тверской», Алексей придумал подходящее объяснение происходящему. Разумеется, Инга переживает за сестру, беспокоится, правильный ли выбор она сделала. В конце концов, пять месяцев – не такой уж и большой срок. Для них с Инной большой, им кажется, что они знают друг дружку с рождения, но у них – любовь, а со стороны все кажется иначе. Наверное, Инга решила поговорить с избранником сестры по душам. Расставить точки над «i», ну и вообще – выяснить, понять, успокоиться. Разговор предстоит сложный, вот она и тянет время, собирается с мыслями. Милая Инга! Какая же она все-таки смешная! И трогательная! Хорошо иметь такую сестру. Инне определенно повезло. И вообще хорошо, когда есть брат или сестра. Алексею, единственному ребенку в семье, очень не хватало братишки или сестренки. С одной стороны, ни с кем не приходится делить родительскую любовь, с другой – скучно. Опять же, с братом или сестрой можно обсуждать то, что не обсудишь ни с родителями, ни с приятелями.
