Мясо любых диких животных – прекрасный источник протеина, но чаще всего оно содержит мало жира и поэтому имеет низкую плотность энергии, вполовину меньше по сравнению с зерном в случае маленьких, жилистых млекопитающих. Ничего удивительного, что широко распространено предпочтение охотиться на крупных и сравнительно жирных животных. Единственный небольшой мамонт давал столько же годной в пищу энергии, сколько 50 северных оленей, а бизон равнялся 20 оленям (примечание 2.5). Именно по этой причине наши неолитические предки устраивали засады на огромных мамонтов, вооружившись простым оружием с каменными наконечниками, и по этой же причине индейцы равнин Северной Америки тратили много энергии на преследование бизонов (чтобы сделать потом из жирного мяса способный долго храниться пеммикан).
Примечание 2.5. Масса тела, плотность энергии и содержание энергии в пище в зависимости от видов добываемых на охоте животных
Примечание: я предполагаю, что в пищу пригодны две трети массы тела китов и тюленей и половина массы тела других животных. Средняя плотность энергии для китов была рассчитана с учетом того, что 25 % массы их тела составляет ворвань.
Источники: основано на данных: Sanders, Parsons and Santley (1979), Sheehan (1985) и Medeiros and co-workers (2011).
Но подход с точки зрения энергии не может дать нам полного понимания, как вели себя охотники-собиратели. Если бы принимались во внимание только энергетические соображения, тогда оптимальная стратегия выглядела бы так: собиратели и охотники пытаются максимизировать объем полученной энергии, одновременно минимизируя затраты времени и сил на ее получение (Bettinger 1991). Оптимальный способ добывания пищи объясняет предпочтение охотиться на крупных жирных мамонтов или собирать менее питательные растения, которые не требуют обработки, потому что орехи с высокой плотностью энергии трудно вскрыть. Вне всякого сомнения, многие охотники-собиратели так и вели себя, максимизируя полезную энергоотдачу, но другие экзистенциальные императивы часто действовали в обратном направлении. Среди наиболее важных – доступность ночного убежища, необходимость защищать территории от конкурентов и потребность в надежных источниках воды, а также витаминах и минералах. Пищевые предпочтения и отношение к работе тоже имели большое значение (примечание 2.6).
Наша неспособность реконструировать баланс энергии в доисторическую эпоху провоцирует появление недопустимых обобщений. Для некоторых групп общие усилия по добыванию пищи были сравнительно низкими, всего несколько часов в день. Подобные факты ведут к тому, что охотников-собирателей описывают как «исходно зажиточные общества», живущие в условиях материального изобилия, лени и праздности (Sahlins 1972). Самый известный случай – племя Добе! Кунг из пустыни Калахари (Ботсвана), процветавшее на диких растениях и мясе. Это племя считали прекрасным примером доисторических охотников-собирателей, живших вроде бы довольной, здоровой и энергичной жизнью (Lee and DeVore 1968). Это заключение, базирующееся на ограниченных и ненадежных данных, должно было – и подверглось сомнению (Bird-David 1992; Kaplan 2000; Bogin 2011).
При упрощающем теоретизировании по поводу процветающих охотников-собирателей не берется во внимание то, насколько тяжела и опасна работа по собиранию пищи и насколько часто стрессовые ситуации и инфекционные болезни посещают примитивные общества. Сезонная нехватка пищи провоцировала потребление негодных в пищу тканей растений и вела к потере веса, а часто к опустошительным эпидемиям. Результатом также была высокая детская смертность (включая детоубийство), а следовательно, низкий уровень воспроизводства. Ничего удивительного, что повторный анализ оценок энергетических затрат и демографических данных, собранных в 60-е, показал, что питание и здоровье Добе! Кунг выглядели в лучшем случае нестабильными, а в худшем говорили об «обществе на грани исчезновения» (Bogin 2011, 349). Как писал другой исследователь (Froment 2001, 259): «Сражающиеся с угрозами и несущие тяжелую ношу болезней, охотники-собиратели не живут – и никогда не жили – в Эдемском саду; они вовсе не богаты, они бедны, их потребности и возможности их удовлетворить ограничены».
Примечание 2.6. Пищевые предпочтения и отношение к труду
Пищевые предпочтения убедительным образом демонстрируют различия между схожими во всем остальном группами охотников-собирателей. Племя! Кунг Басарва (Ботсвана) обязано своей популярности в антропологической литературе тем, что зависит от питательных и часто встречающихся орехов монгонго, которые обеспечивают лучший уровень энергоотдачи из задокументированных объектов собирательства. Но /Аисе, другая группа басарва, имеющая доступ к орехам, не употребляет их в пищу, поскольку находит вкус монгонго отвратительным (Hitchcock and Ebert 1984). Схожим образом, обитатели морского берега южной Австралии получают пищу с высокой плотностью энергии с помощью рыболовства, но через пролив от них, на Тасмании в отходах ее прежних обитателей не обнаруживают рыбьей чешуи (Taylor 2007).
Прекрасный пример вариативности культурной реальности – упрощенные энергетические модели (Lizot 1977), где сравниваются две обитающие рядом группы индейцев яномами (северная Амазония). Группа, живущая в лесу, потребляла менее половины количества энергии животной пищи и белка, чем их соседи, живущие в среде, хуже обеспеченной дикими свиньями, тапирами, и обладающие такими же охотничьими инструментами и навыками. Объяснение следующее: люди первой группы были просто намного более ленивыми, охотились редко и предпочитали есть меньше. «Одну из недель… мужчины не охотились ни разу, они только собирали их любимые галлюциногены (Anadenanthera peregrina) и проводили целые дни, употребляя наркотики; женщины жаловались, что мяса нет, но мужчины их не слушали» (Lizot 1977,512).
Это общий случай основной вариации энергии, добываемой с помощью охоты, при котором вариация не связана ни с доступностью ресурсов (наличие животных), ни с затратами энергии во время охоты (учитывая простое, одинаковое оружие), но является только функцией отношения к труду. Другой пример действий, не имеющих энергетического объяснения, приходит из анализа данных по дележу мяса среди танзанийских хадза (Hawkes, O'Connell and Jones 2001). Лучшее объяснение широко распространенному дележу мяса больших животных – снизить риск, неизбежный при охоте на крупную дичь, но дележ хадза не мотивирован снижающей риск взаимностью, он совершается в первую очередь для повышения статуса охотника как желаемого соседа.
Примерные расчеты для небольшого количества групп охотников-собирателей XX века показывают наиболее высокий возврат полезной энергии при собирании некоторых корней. На одну затраченную единицу энергии в этом случае приходится 30–40 единиц энергии от полученной пищи. И наоборот, охотничьи вылазки, особенно за маленькими древесными или наземными млекопитающими в тропических дождевых лесах, ведут к потере полезной энергии или в крайнем случае имеют нулевую эффективность (примечание 2.7). Типичный выигрыш при собирательстве – в 10–20 раз, тот же самый, что при охоте на больших млекопитающих. В доисторические времена он был, без сомнений, выше, поскольку экосистема содержала больше биомассы, что и определило постепенное увеличение сложности общества.
На самом деле многие общества охотников-собирателей достигали уровня сложности, обычно ассоциируемого с более продвинутыми сельскохозяйственными обществами. Они жили в деревнях с высокой плотностью населения, у них были солидные запасы провианта, социальная стратификация, разработанные ритуалы, зарождалась культивация злаков. Охотники на мамонтов верхнего палеолита на территории Моравского лёссового региона могли похвастаться умело построенными каменными домами, изготавливали множество отличных инструментов и могли обжигать глину (Klima 1954). Социальная сложность групп, населявших в верхнем палеолите юго-запад Франции, определялась сильным атлантическим влиянием, что означало прохладное лето, но исключительно мягкие зимы. Благодаря такой погоде удлинялся сезон вегетации и повышалась продуктивность наиболее южной на континенте тундры, покрытой характерной для степи растительностью и способной поддерживать стада травоядных, более многочисленные, чем где-нибудь еще в ледниковой Европе (Mellars 1985). Сложность этих палеолитических культур лучше всего доказывается их замечательными скульптурами, резьбой и рисунками на стенах пещер (Grayson and Delpech 2002; French and Collins 2015) (рис. 2.3).
