По дороге на пляж мы зашли в семьдесят четвертое почтовое отделение, где я получил долгожданный перевод из дому. В очередной раз мы разбогатели. Весь мир принадлежал нам. Несмотря на бессонную ночь и достаточное количество выпитого, мы чувствовали себя необыкновенно легко. В тот день, мы просто парили над землей. По пути нам встречалось много людей, и я улыбался прохожим, чувствуя к ним полное расположение. Неожиданно меня посетило то ли предчувствие, то ли мысль, что мы идем верным путем к кошмару. В том, что происходило было нечто такое, чего я толком не понимал, но был уверен, что все это окажется для нас фатальным. Но, как противостоять ходу событий? Никак, как бы ты не поступил, они произойдут. Намного позже я узнал, что в таких случаях надо реагировать немедленно, опережая события, ‒ следует лечь на дно и переждать беду. Все это пришло ко мне намного позже, а тогда, я просто отмахнулся от всей этой, навеянной похмельем чепухи.

Белый диск солнца стоял в зените. Жар становился все гуще, струистыми волнами накатывая на нас. Я не выдерживал и забегал в обжигающе холодную воду, пулей вылетал на берег, и падал на горячий песок под раскаленные лучи солнца, впадая в расслабляющую негу. Дивное затишье воцарилось вокруг и неожиданно мне показалось, что я и Ли, что мы не одни. С нами был кто-то третий! Здесь, на безлюдном пляже с нами вместе третьим присутствовал Шелли, ‒ Перси Биши Шелли! Перси, он был с нами.

Ему было жарко в его черной бархатной блузе, на тонкой цепочке часы с брелоками, один из них в виде серебряного якоря, — символ верности и надежды. Свободно отложенный ворот белоснежной сорочки слепил глаза. Зачем он сегодня так нарочито оделся? Чернее черного, белее белого? Черное и белое, и эти часы, к чему все это?

Странная «Философия», стихи любви и восторга перелитые в незабываемо пьянящие рифмы и образы. Да разве может поэт и философ, а это всегда одно и то же, смотреть на наш мир трезвыми глазами?

— Я живу в стране, над которой проплывают самые красивые в мире облака, — глядя в небо, задумчиво проговорила Ли. Ее голова лежала у меня на плече. — А больше в ней нет ничего хорошего.

— Ты ошибаешься, — тихо возразил я.

Облака, чудесная выдумка природы, они похожи на мечты, плывущие по небу. Живая, переменчивая вода Реки будоражила меня. Видно, за зиму я от нее отвык. Вода, стремительная, как мысль, изменчивей наших желаний. Но, кто сумеет объяснить, из чего состоят наши мысли? И почему, у человека есть потребность ими делиться? Наверно, из-за врожденного желания дарить.

— В ней много хорошего и прежде всего, это ты, моя прекрасная Леди. Ты для меня целая страна, со своей природой, народом, историей, настоящим и будущим. И ты одна царствуешь в ней, — я нежно поцеловал ее глаза.

— Не целуй меня в глаза. Ты же знаешь, это к расставанию… — отстранилась она. Ветер развивал ее волосы, белые среди весенней зелени.

— Прости, забыл, — глядя вдаль, думал я вслух. — При всей своей необъятности, мир вокруг нас не так уж велик. Вот, посмотри, он замыкается на верхушках верб, ограничивается кромкой воды, теряется в зарослях камыша. Но, это так, упрощенно… Для некоторых, мир измеряется вглубь. Для них даже воздух звенит гармонией беспредельного пространства. Этот звон колоколов с ними всегда. Тот, кто слышит этот звон, способен видеть сквозь стены, замечать и понимать невидимое, он одарен возможностью заглянуть в потаенные глубины души. Зачем? Чтобы показать миру суть человека.

Ли наклонилась надо мной, ища мой взгляд, и отыскав его, жадно заглянула мне в глаза.

— А дальше?.. Что ты видишь дальше, Андрей?! — глаза ее стали необыкновенно светлы, как крыжовник на солнце, на верхней губе поблескивал бисер пота.

— Ведь я знаю… ‒ голос ее дрогнул, ‒ Ты сам говорил, тебе дано открывать двери будущего. Как будет у нас с тобой? Скажи, Андрюша?!

— Далеко-далеко, за рекою и морем, нас ждут зеленые поля травы, ‒ я всматривался в даль за Днепром, где зелень Хортицы встречается с небом. ‒ Когда над ними веет ветер, то кажется, ты среди зеленого океана. Нас ожидает живая трава, высотой… Вот с эти деревья. Там очень красиво, тихо и спокойно. Там будет наш дом, а крышей у него будет Радуга.

‒ Мы поедем в Африку?

‒ Да. Когда-нибудь.

Десяток порций мороженого и две бутылки шампанского, которые мы через рваные промежутки времени выпили в расположенном на берегу пляжа павильоне «Ветерок» ушли, как в песок. Нам было весело и мы хохотали по любому пустяку. Я все не мог опьянеть и находился во взвешенном состоянии, уже не трезвый, но еще не пьяный.

Никому бы не удалось сосчитать, сколько часов, суток или недель длился тот день, но неожиданно, наступил вечер. Солнце стало клониться к закату, голод и жажда победили, и мы простились с рекой. Уходить не хотелось, здесь мы были счастливы, мы были здесь, как в раю. Уходящее солнце превратило воду в реке в литое золото, а потом, — в кровь.

Отклонив мое предложение, отужинать в ресторане, Ли привела меня в «Чебуречную».

— Лучше только что снятых с огня чебуреков ничего нет и быть не может, а под пиво, это пища богов, — убежденно сказала она.

— «Let it be»⁵², — словами Джона Леннона согласился я.

Сегодня ее день и любое ее желание для меня закон. А может, ту, знаковую песню сочинил и спел не Леннон, а Пол Маккартни? Рассуждал по дороге я. Не важно, жаль, конечно, что они распались. Мы их любили. Тем памятным маем, в семидесятом, мы только об этом и говорили. Они были наши кумиры, ‒ символ молодости и свободы. Наши кумиры повзрослели, не поделили места у корыта, рассорились и разбежались. В голове не укладывалось, как такое могло случиться, мы не понимали, не хотели и не способны были понять, насколько легко можно потерять дружбу. Чувство беспричинной тревоги неожиданно охватило меня.

И тут во все вмешался случай. Случайность ‒ движущая сила судьбы. Самое страшное в жизни пересечение двух случайностей. Сегодня в «Чебуречной» аншлаг, минут через десять я протиснулся к стойке. Такого скопления народа здесь давно не было, выдался жаркий день, и здесь было не просто душно, стоял тяжелый липучий банный дух. Пока я брал пиво и чебуреки, а Софа рассказывала мне об очередной хохме, случившейся с одним из здешних забулдыг, Ли за одним из столов успела выпить стакан водки. Я поздно это заметил, подошел, чтобы ее увести, но усадив ее к себе за стол, ее не отпускали. Это были немые.

Злобно поглядывая на меня, они все разом стали переговариваться на своем языке жестов, самые горячие даже «заговорили», подкрепляя свою жестикуляцию горловыми хрипами и мычанием. Ли поднялась, чтобы идти, но один из них, высокий красавец с выхоленной черной бородой, как у Педро Зурито из фильма «Человек-амфибия», взял ее на руки. Он стоял и держал ее на руках, она не сопротивлялась, а только смеялась, глядя ему в глаза. Он поцеловал ее в шею, в засос, присосался, как вампир. Ее лицо, глаза!.. Взгляд ее затуманился, я хорошо знал это выражение ее глаз. Он засмеялся мне в лицо и с злорадным торжеством победителя снова усадил ее за стол, на этот раз не на стул, а к себе на колени. За столом все смеялись, некоторые аж покатывались со смеху, поглядывая на нее и на меня. На шее у нее багровел большой, с фестончатыми краями кровоподтек от поцелуя.

Мне стало холодно в душном зале. Ли срывалась в штопор, целый день на солнцепеке, а теперь еще накатила водкой. Сердце тревожно заколотилось и горло свело от предчувствия беды. Преодолев спазм в горле, я с трудом овладел дыханием и протянул ей руку.