Петроградский Совет Рабочих
и Солдатских Депутатов".
Соколов встал, собирая исчирканные листки:
- Ну, товарищи... позвольте вас поздравить: в истории русской армии вы открываете историческим приказом этим новую страницу: конец царской армии - начало армии народной. Завтра приказ будет распубликован: через несколько минут мы утвердим его на заседании Исполкома.
Иван нахлобучил шапку.
- Ну, я поехал. Ежели б машину, товарищ Василий. А то до мастерских я в час не доберусь. Пока суть да дело - не опоздать бы.
- Машину? - с сомнением покачал головою Василий. - Не так нынче просто: не тот уже день... Идите лучше сразу: тут с хлопотами дольше провозимся
Глава 52
Лакейские мысли
Бубликов, комиссар путей сообщения (во все министерства Думский комитет немедленно после соглашения с Советом назначил своих комиссаров до вступления в должность новых министров), встретил Гучкова и Шульгина на перроне вокзала посмеиваясь.
- Пожалуйте: поезд составили, сейчас будем отправлять. Удалось - во всей тайне: у рабочих и подозрения нет. Доедете со всеми удобствами. Я, видите, распорядился - шикарнейший салон-вагон, из великокняжеских. Как же иначе: историческая миссия! Вдвоем поедете? Михаил Владимирович так и не собрался?
Гучков мрачно посмотрел на золотых орлов, врезанных в синие матовые стенки вагона.
- Собственно, безопаснее было бы снять эти... эмблемы. Проезжать придется по беспокойным местностям. Особенно Луга: там какой-то табор бунтовщицкий, по-видимому: офицеров перебили и посажали. Кронштадт в миниатюре...
- Да, Кронштадт! - покачал головой сокрушенно Бубликов. - Царство небесное адмиралу Вирену, полковнику Стронскому и прочим убиенным... Разгулялась окаянная матросня. Но сейчас и там ведь обошлось, спасибо Совету; недаром сам второй товарищ председателя, Скобелев, ездил: обмаслил... Вот уже действительно по-прутковски: и терпентин на что-нибудь полезен... А в Луге - ничего особенного, смею заверить. Тамошнюю историю раздули, можете не беспокоиться. Снять орлов - жаль стиль портить, честное слово... Ах, неисправимый вы все-таки республиканец, Александр Иванович!
- Поклеп! - добродушно рассмеялся Гучков и колыхнул брюшком. - Без монархии Россия не может жить. С нынешними царями у меня, действительно, обострились отношения: помилуйте, вконец загноили империю. И раньше было не государство, а конюшня, а сейчас даже слова не подобрать. Но доброму конституционному монарху я первый принесу присягу на нерушимую верность. Не хуже Василия Витальевича, а уж он у нас - до мозга костей монархист.
Он поклонился в сторону Шульгина, и улыбка сошла с губ: всем известно - ненавидят они друг друга смертно.
Шульгин не ответил. Войдя в вагон, он сел к окну и демонстративно раздернул синие шелковые занавески. Неуместно послу от Думы к царю прятаться. Это уж пусть Гучков на брюхе ползет... чтоб "демократия" караул не кричала...
Поезд тронулся. Семафор. Унылый запев сигнального рожка у стрелки. Сплетение путей. Вереница вагонов. И потом - простор. Гудок. Полный ход.
Проводник, седой, в галунной ливрее придворного ведомства, принес чай на серебряном тяжелом подносе. Оглядел неодобрительным, осуждающим взглядом: царю представляться едут, а одеты совсем не по форме. В прежнее время - церемониймейстер и на порог бы дворца не пустил в эдаком кургузом виде: как на рынок за провизией.
Тот, круглый, Гучков - из купцов, сразу видно. Совсем приличий не знает. Мимо плевательницы плюнул. И по вагону бродит, как карманник какой: шарит. А глаз беспокойный. Прокудливый, а робливый, прямо надо сказать, глаз. Ежели б по другому времени, не по смуте, на высочайший выход такого удостоить - как лист бы дрожал от императорского величия.
Императорское величие. Старик даже глаза закрыл.
За тридцать лет службы лакеем в Зимнем дворце, до перевода сюда, на особо доверенное место, - сколько он их видал, высочайших выходов... а каждый раз - дрожь. Никаким словом не описать.
Кавалергардский караул: мундиры алого сукна - цены ему нет! - черные двуголовые орлы во всю грудь, на касках серебряные двуклювые птицы, распяливши крылья. Палаши без малого в рост человеческий - блеск и вес! Ботфорты лакированные с раструбом выше колен, перчатки белые с крагами по локоть. Не люди - монументы! Штандарты - на них Спас и богородица, золотом шитые, с кистями, с орлами золотыми на древках. Придворные чины - по всем залам, на десять верст по пути следования - стеной: узорчатое золото - от бороды и до пояса, и по заду, звезды и ленты - глазу не стерпеть. Фрейлины в русских платьях - сарафан на бальный манер: шелк, парча, жемчуга на кокошниках, бриллианты. Генералитет. Митрополит в мантии лиловой, с серебром, клобук белый с алмазным крестом, посох пастырский, рогатый, с парчовым оторочьем юбочкой, белое и черное духовенство в ризах парчовых... Вся государства сила! Церемониймейстер выйдет, подымет жезл золотой:
- Их императорские величества!
Взгремят трубы. И побегут скороходы: туфли персидские носами острыми вверх. За ними арапы придворные, черные, в чалмах, степенно, руки на груди крестом. За ними пажеского его величества камер-пажи. Все замрут, ни в ком дыхания нет: их императорские величества следуют.
Д-да, было!.. А сейчас - изволь видеть: в пиджаках. Прямо свету конец. У господина Шульгина хоть лик скорбный. Ну, дворянин.
Посмотрел еще раз на Гучкова, старательно давившего золоченой, с гербом, ложечкой лимонный ломтик в стакане, и вышел.
Глава 53
Помазанник божий
До самого Пскова Шульгин и Гучков не обменялись словом.
На Псковском вокзале не было встречи, - к поезду вышел один комендант. Гучков хмурился обиженно. Если почетного караула не выставили, то хотя бы кто-нибудь свитский или из старших чинов. Никого. Вдалеке, робкий, жался начальник станции в загалуненной красной фуражке, да на окраине платформы кучкой стояли рабочие.
Даже шпиков не видать. "Помазанник" до такой меры брошен?
Царский поезд увидели сразу. Он лежал в тупике застывшим, окаменевшим, огромным ящером, завернув по закруглению пути хвост.
В тупике, в темноте. Неужели в самом деле кончено? Шулыгин стиснул зубы.
