- А приказ? - крикнул из рядов неуверенный голос. - В канцелярии приказ об отправке лежит, знаем!
- Приказ? - изумленно поднял брови полковник. - Это вам какой же... оратор... эдакую подлейшую ложь? Никуда и никогда рота не тронется. Не только что на фронт, но и на улицы: из казармы ни шагу. Честным словом удостоверяю, и вот, крестным знамением. - Полковник перекрестился широким крестом, не снимая папахи. - На обман взял вас немецкий шпион, подосланный, не иначе. Под расстрел обманом подвести честных солдат: нас тут горсть, притом безоружных, а в Питере двести тысяч верного царского гарнизона. Своих немцев хотел выручить: Вильгельму ж конец приходит, бьют его союзники насмерть, не сегодня-завтра мир, всем, за родину честно стоявшим, великие от государя императора будут награды. А вам... Казни такому мерзавцу мало!
Мартьянов шевельнул винтовкой. На штык взять полковника?.. Но солдатские лица вдоль по шеренге насуплены и растеряны, глаза в землю. Мир. Награды. По двести штыков против каждого. И оружия, действительно, нет.
Сразу надо было. А теперь - похоже, что поздно.
Поздно. Полковник улыбнулся, покивал благодушно.
- Ну, господь с вами: грех да беда на ком не живут. Замутили вам было головы, вижу. Да к честному никакая вражья, изменническая зараза не пристанет. Я вас, слава богу, не первый день знаю: честные вы, отечеству истинно преданные ребята. Накатило - прошло! Так и быть, взыскивать ни с кого не буду. В казарме сейчас отец Георгий молебен служить будет по случаю победы над немцами: кстати и свое прегрешение замолите. Налево кругом, марш!
И сам двинулся первый, с левой ноги, по-строевому. Четко отбил поворот фельдфебель, в шеренгах - минутная дрогнула как будто заминка, но тотчас мотнулись в одном, в другом ряду, обертываясь на месте, папахи, перемешались лица с затылками, затопотал шаг, с десяти на сто, на двести, на четыреста ног. Колонна двинулась, подравниваясь на ходу, к дверям казарменного помещения. Фельдфебель на фланге вышагивал, радостно вынося в такт ноге руку, приговаривая ласковым, поощрительным баском:
- Ать, два! Ать, два!
От дальнего флигеля гурьбою спешили, оправляя револьверные кобуры, офицеры. Перед ними трусил в епитрахили, с крестом и евангелием в золотом, кованом переплете, волосатый и чернявый поп.
Последним повернулся дежурный винтовочный взвод. Молча, друг на друга не глядя. Не все, однако, пошли: часть сбилась в кучу. Примкнувший к задней шеренге, когда стали строиться, Ивасенко подошел к Мартьянову.
- Ты чего ж это... сдал?
Мартьянов ответил угрюмо:
- Все равно не вышло б дело. Не тот в ребятах заряд... Казарма - она казарма и есть...
- Ну и что? - обидчиво откликнулся голос. - Мы разве против народу? А только на рожон переть действительно смыслу нет. Зазря шею сломаешь...
- Зазря! Развесил уши! - гневно крикнул Ивасенко. Мартьянов, поджав губы, молчал. - Он же обманет, полковник твой.
- Обманет - тогда и разговор будет: все равно пропадать, - ответил солдат. - А я так думаю: расчету ему обманывать нет.
Кучка вкруг Мартьянова понемногу редела: один за другим отходили солдаты, особо осторожно как-то неся винтовки, словно боясь брякнуть, особо осторожно ступая по снегу. Кто-то за мартьяновской спиной цокнул языком сожалительно:
- Что ж теперь будет? Заберут тебя, Мартьянов, как пить дать.
- Ну, это брось! - оборвал другой. - Не выдадим!
- Выдашь! - резко сказал Ивасенко. - Уж раз дошло, что стадом назад, молебен петь, - теперь до последнего докатится рота.
Мартьянов вскинул винтовку на плечо.
- А ну, кто со мной? Я в помещение назад не пойду. Пусть лучше в бою убьют, чем на задворках где расстреляют.
Солдаты кругом дрогнули, переглянулись.
- Куда? Пропадешь пропадом... Нас тут действительно, если считать, горсть. Что мы супротив всего гарнизону. На каждого по десять тысяч придется... Так, брат, и богатыри не воевали...
- А рабочие? - оборвал Мартьянов. - Рабочие у тебя не в счет.
- Рабочие что! С голыми руками ходят.
- То-то и есть! - загорячился Мартьянов. - С голыми руками - и то идут. А у нас подсумки полные: боевой комплект патронов начальство выдало, не поскупилось. За кого рабочие встали? За себя, что ль, одних? За всех, и за нас, за весь народ. Так что ж это: безоружные в бой, на смерть пойдут, а мы с оружием за стенкой ждать будем?.. Неволить я, между прочим, никого не неволю. А за себя пойду!
Он двинулся к воротам. Еще трое отделились от кучки, пошли к казарме. Ивасенко махнул рукой остальным.
- Баста языком трепать. Двум смертям не бывать, а одной - не минуешь. Марш!
Дневальный у ворот посторонился, пропуская тянувшихся гуськом солдат.
- В наряд, что ли?
- В наряд, - кивнул Мартьянов, подсчитывая глазами вышедших следом за ним. Семнадцать... трое, кажется, еще догоняют... С ним, стало быть, всего всех двадцать один.
Надо принимать команду.
- Стройся. На плечо! Шагом - арш!
- К Гостиному, к своим. Может, послушают, а, Ивасенко?
Ивасенко не ответил. Маленькая колонна, заходя левым плечом, обогнула Конюшенный корпус, перешла мостик, второй и по набережной канала зашагала к Невскому.
Глава 29
Удача полковника
Полковник вышел из помещения четвертой роты веселый.
- Ну, никто как бог! На сей раз пронесло.
Теперь к командующему Хабалову на Гороховую, в градоначальство. Штаб временно переместился туда - ближе к месту действия и связь прямее с полицией: руководство войсками и полицейскими ныне объединено. Доложить генералу о происшедшем, испросить приказания двинуть к Конюшенным корпусам надежную и сильную часть с пулеметами, окружить, арестовать солдатню. Сопротивления не будет, дежурный взвод ружья составил, и к пирамидкам приставлены по отбору фельдфебеля особо надежные люди: разобрать винтовки бунтовщикам не дадут. Ну, а с зачинщиками расправа недолгая: в городе военное положение.
Мартьянова, между прочим, в роте он после "укрощения строптивой" на молебне как будто бы не видал. И фельдфебель двадцати не досчитался винтовок: куда-то запрятали, наверно, солдатишки. Может быть, и сами запрятались. Ладно, разыщутся. На полторы тысячи человек двадцать - не страшно.
