- Доходит, бесспорное дело. Да ты ж сам видел. Тебя как звать-то, к слову? А то разговор неловкий.
- Меня? Иваном.
Солдат вскинул голову.
- Да ну? Это что ж, выходит, мы с тобой тезки. Меня тоже Иваном звать.
- По революции - тезки, выходит, - засмеялся Сосипатр. - Иваном меня - по-партийному, по-нелегальному кличут. А по крещению я - Сосипатр.
- Чего?! - удивился солдат. - Да разве есть имя такое? Ну, удружил родитель.
- Отец ни при чем, он Семеном хотел крестить, по деду. Да с попом, видишь ли, в цене за крестины не сошлись: поп у нас в приходе - жаднюга, ну, как пастырю полагается, а у отца какие доходы: айвазовец тоже был. Поп, отцу назло, заместо Семена, когда в воду меня окунал, и хватил: "Крещается раб божий Сосипатр во имя отца и сына..." Отец его за руку: "Стой, очумел? В какого беса крестишь?" Да уж ничего не поделаешь - успел поп "святого духа, аминь" договорить. Стало быть, крышка. Так и записали Сосипатром.
Иван сокрушенно покачал головой.
- От-то пакостник, скажи на милость. Вредный они вообще народ - попы. У нас в полку, к примеру. На исповеди, на духу, обязательно пытает, не погрешил ли против начальства - "еже словом, еже делом, еже помышлением". Солгать солдат боится - кто на исповеди солжет, известно, после смерти в ад, на вечные муки. Притом, по закону божию, поп тайну исповеди обязан хранить: только к божьему сведению. А наш поп выспросит таким способом, и - по начальству. Мы сначала понять не могли, чего это у нас - то одного, то другого берут: кого в дисциплинарный, а кого и вовсе в арестантские роты. Потом обнаружили.
Сосипатр-Иван с особым вниманием глянул на солдата:
- Брали у вас, стало быть, солдат? За политику?
- Обязательно, - кивнул Иван-солдат. - Полк у нас вообще рисковой: осенью даже на демонстрацию выходили, ты разве не слышал?
Опять засмеялся Сосипатр.
- Чего мне слышать: я на себе видел. Хороший у вас, стало быть, полк?
- Чтоб очень хороший, так этого я не скажу, - раздумчиво ответил Иван. - Конечно, на начальство он лют, но я так полагаю: какую воинскую часть ни возьми - всюду сейчас солдат против начальства. Не может он против начальства не быть. Очень уж солдатская жизнь тяжела, товарищ Иван. Хуже всякого собачьего положения. Народу в казарме набито - не продохнуть. Койки в три яруса, по-вагонному, до самой крыши люди лежат, как кладь. В ночь дух такой, что хоть топор вешай. Грязь, клопы, вши. Что ни делай, в чистоте себя не удержишь. Опять же пища: только звание одно, что обед. Раньше хоть хлеба давали в полную порцию, а нынче за корочку сухую солдаты дерутся. А строгости!
Во взводе у нас не так давно рядового Игнатьева не за провинность какую, а за то, что заболел, на ученье не вышел, - под ружье поставили, он два часа постоял - да и помер. Конечно, терпим, - потому, куда солдату податься. Однако, я говорю, ропщет солдат.
- Так что, ежели по ротам у вас поискать, ребята найдутся... подходящие?
- Подходящие? - Иван-солдат сдвинул папаху, почесал затылок. - Как сказать... Ребята, конечно, есть, а вообще... Темный у нас, признать надо, народ: плохо еще разбирается, что к чему. Взбурлит, и опять в лямку... Смотри-ка, никак задавили кого, что ли: люди стоят.
У лавки, на углу, действительно, негустая сбилась толпа. Подошли.
Перед дверями, загораживая туловом вход, стоял человек, худощавый, с козлиной бородкой, в белом лавочном фартуке. За его спиной парень в тулупчике ввертывал неумело в железные петли дужку тяжелого висячего замка.
- Нет и нет! - вразумительно и степенно говорил лавочник, разводя жилистыми руками. - Сказано вам: кончился хлеб. И будет ли завтра, окончательно не могу сказать. Что я сделаю, ежели оптовики отпуск сократили. Мне, по моему обороту, на полторы тысячи душ нужно, на худой конец, а хлеба мне отпущено нынче пять пудов. Я ж, прости господи, прегрешение (он перекрестился), не Христос Иисус, тремя хлебами десять тысяч насытить...
- Да, тот бы расторговался, по нынешним временам... - отозвался голос из толпы. - Однако небось и у тебя поискать по кладовым да подвалам нашлось бы. Прячешь муку, несытая душа! Ждешь, пока еще круче цены взлезут... Народ - околевай, только б тебе барыш был.
- Действительно! - с укоризною покачал головою лавочник. - С таким барышом - находишься нагишом. Мне такая торговля не то что в убыток, а в разор.
- Разорился один такой! - выкрикнул тот же голос. - Пристукнуть бы тебя, ирода... Дети, пойми, голодом сидят... Вконец извелись дети, слышишь!
Замок щелкнул наконец. Хозяин принял ключ. И тотчас зашумела толпа, запричитали визгливые бабьи голоса.
- Это что ж, опять с ночи в очередь становиться? Опять до дому с пустой кошелкой!
Лавочник властно раздвинул рукою стоявших перед ним.
- Посторонись-ка, православные...
Он выбрался из толпы, пошел неторопливо, подволакивая ногу. Люди, переговариваясь и ворча, стали расходиться. Двинулись дальше и Сосипатр с солдатом. Солдат шел, покачивая головой.
- Как посмотришь... горя народного!.. Ввек, кажется, не вычерпаешь его...
Сосипатр промолчал. Только зубы стиснул теснее. За углом приостановился.
- Налево бери, под ворота. Пришли. Сейчас я тебя с неким человеком сведу... Я от него, в свой час, тоже - прямо сказать - жизнь увидел. Только смотри: ни на духу, ни без духа - ни слова никому. Я к тебе доверие имею - дважды ты мне на выручку ходил, но, смотри, насчет языка - ни-ни!
- Зря говоришь, - отозвался Иван-солдат и оправил поясной ремень. Что я, сам не понимаю. Сюда, под вывеску, что ли?
На вывеске, над крутым дворовым крыльцом, было написано: "Рабочее общество потребителей Выборгского района".
- Сюда, - кивнул Иван. Он взял под руку солдата и тотчас отпустил: со ступенек подъезда быстрым шагом сошла черноволосая девушка, в пуховом поверх шубки платке. - Шагай пока что один, там за дверью, на лестнице, обожди чутку. Я сейчас.
Иван-солдат ухмыльнулся понимающе, оглянул девушку на ходу, скрылся за дверью, хлопнув створкою особо гулко. Мариша пожала руку Сосипатру.
- Из Народного? Выступали? Рискуете вы все-таки, новоявленный товарищ Иван... Я даже поволновалась сегодня, честное слово...
- Ну? - заулыбался Иван, не выпуская руки Мариши. - Вспоминали? То-то меня нынче - как ангела на воздусех... И толк, кажется, есть: вот, солдата привел: ежели свяжемся... А насчет риска - это вы напрасно. Я же не знаменитый какой. По первому разу провал, - в охранном и личности моей нет... У вас как? Очень мне охота опять с вами на работу, как на заводе было. Товарищ Василий ничего вам не говорил? Я просился, чтоб меня по вашей линии направили: к женскому дню подготовку проводить... агитатором.
