***

Новости о танцах, к сожалению или к счастью — это уже как посмотреть — оказались правдивыми.

Первые десять секунд после объявления мысли ребят сопровождались ультразвуковым девичьим визгом, только после окончания которого они поняли, что к чему.

Эта жара была не сколько аномальной, сколько превращала в аномальных людей. С полностью аномальными мыслями.

Спрингер в тот вечер проявил обычно не свойственное ему красноречие.

Сначала решили собраться на открытом полигоне, выставив пару столов, стульев и старый граммофон, стоящий в кабинете Шадиса уже много лет. Это была бы хорошая идея, если бы танцы проводились поздно ночью, когда солнце точно бы не было. Но действие намечалось простым вечером, поэтому надо было найти место хотя бы с небольшим, но теньком.

На следующее утро объявили полностью свободный от тренировок и оставшихся лекций день. Курсантом даже удалось поспать дольше обычного, от чего для них все началось уже хорошо. Ненадолго, правда.

Всех нагрузили какой-то работой — перетаскиванием столов, расстановкой стульев, готовкой скудной, но вкусной закуски, бегом вокруг всей территории, специально для тех, кто случайно нарвался утром на заспанного Шадиса. Занимались всем этим, правда, только парни.

Прекрасным курсанткам было поручено выбраться в город и купить себе какие-нибудь красивые платья, чтобы порадовать инспекторов, что решили очень вовремя провести проверку, да и, в общем-то, парней.

Правда Бертольд решил тактично высказаться, что их помощь порадовала бы ребят куда больше.

Жан, чиня старый стул, вытащенный из кладовки, двенадцатый по счету, перевел его слова не очень прилично, от чего получил под зад от проходящей мимо Имир.

«Равноправие! Нет сексизму! Девушек в солдаты!» — еще издевательски вопил про себя Кирштайн, таща какие-то огромные ящики, посылая параллельно с этим милую улыбку каким-то двум девушкам из другого отряда, что направлялись в город.

А курсантки сто четвертого отряда еще утром занимались поиском денежных монеток, накопленных у них за весь период обучения. Все они по итогу были скиданы в хоть и небольшую, но кучку. Дальше деньги надо было распределить так, чтобы каждой из девушек досталось примерно одинаковые количество, после чего они смогли бы отправиться на покупки.

Энни вынудила все деньги, которые у нее есть и еще обшарила под всеми кроватями, прося, чтобы у нее забрали это все и больше не лезли.

Но Мина таки утащила Леонхарт в город, чуть ли не прыгая бодрым шагом по дорожке, пока Энни тащилась сзади, время от времени спотыкаясь.

— Мина, — не скрывая отчаяния в голосе снова заговорила Леонхарт, — Пожалуйста. Бери все, что у меня есть и отстань.

Мина ничего не ответила, только обернулась, покачала головой, сердито цокнув. Энни тихо заскулила.

Спасибо этой, так называемой, подруге хотя бы за то, что не решила идти с большой компанией. Иначе Леонхарт просто в отчаянии украла бы какое-нибудь ружье в одной из сувенирной лавок, больше всего на свете надеясь на то, что оно работает.

— Смотри, — остановилась Мина около какого-то магазинчика. Внутри было катастрофически мало места, так, что вместе с продавщицей они с Миной заняли бы всю площадь. То, что продавалось там — а это женская одежда — висело прямо на натянутых веревках у стены, как постиранное белье. Выглядело все, правда, симпатично и, завидев несколько миленьких платьев, Мина с горящими глазами забежала внутрь. Девушка и забыла про Энни, чему последняя была только рада.

Леонхарт скучно разглядывала улицу, на которую они пришли. Она была маленькой и определенно туристической — по этим невероятно узким дорогам вряд ли бы проехала какая-нибудь рабочая тележка. Одна вывеска была ярче и пестрей другой, словно они боролись между собой за внимание какого-нибудь дурачка-покупателя, который может даже не обратить внимание на то, насколько убогие товары там могут продаваться. Все здесь громко кричало о грязном и, может, нелегальном бизнесе. Энни даже почудилось, что она чувствует запах пота какого-нибудь старого криминального хрыща, вперемешку с дорогим, но адски вонючим одеколоном.

Меньше всего на свете она хотела бы быть сейчас здесь. Но, поскольку, Мина считала ее своей подругой, так просто взять и уйти было бы очень некрасивым.

Пусть Энни считают, кем хотят. Ей что, жалко что ли?

Энни не знала, как будет себя вести на этих танцах. Она никогда не умела танцевать. И сложно сказать, почему вдруг ее так волновал этот вопрос.

Она может уйти просто спать в казарму. Это же, в конце концов, не тренировка и присутствие не столь обязательно. Однако, что-то подсказывало Леонхарт, что она все равно точно там будет. Неважно, по своему желанию или нет.

Мина уже очень много времени торчала в этом магазине. Энни хотела пойти и проверить ее, но вовремя остановилась, подумав, что брюнетка затащит ее в эту черную дыру за собой. От этой мысли аж передернуло.

Девушка обреченно вздохнула, запрокидывая голову и подставляя ее прямо под горячее солнце. Было уже не так жарко — погода начинала потихоньку приходить в себя. Или, может, блондинке просто так думалось потому, что сегодня она была в легких хлопковых штанах и кофте без рукавов, а не в душной солдатской форме.

Непривычно было так свободно гулять в гражданской одежде. Энни иногда казалось, что она слишком открыто одета, когда мимо нее проходили люди, иногда случайно задевая ее плечом, поскольку народа сегодня было очень много. Кто-то даже с интересом заглядывался на нее, отчего блондинка обнимала себя руками, надеясь, что так ее меньше видно. И краснела.

Очередной человек, который с ней столкнулся, представлял собой маленького мальчика. Он был очень невысоким даже для невысокой Леонхарт, дотягиваясь ей примерно до живота.

— Простите, — невнятно извинился малыш. Энни сухо взглянула на него, пожала плечами и отвернулась.

Мальчик распахнул глазки, подошел к Энни снова и начал дергать ее за низ кофты.

— Ты что делаешь? — недоуменно спросила Леонхарт. Она чуть наклонилась, встречаясь взглядом с грустными карими глазами.

— Простите, — снова повторил малыш, на этот раз шмыгнув носом и утерев его после рукой.

— Ладно, — только выдала Энни, переводя взгляд на свитер мальчика.

Он был большого размера, так, что свободно болтался на ребенке. Эта вещь была в три широкие яркие полоски — красную, синюю и зеленую и цвета эти на солнце умудрялись слегка переливаться, от чего Энни просто, как завороженная, рассматривала всю эту красоту.

— Тебе нравится мой свитер? — не выговаривая некоторые буквы, любопытно спросил мальчик.

Энни коротко кивнула головой и перевела взгляд на его лицо.

— Ты что-то хотел? — спросила девушка. Почему-то, от этого обыденного вопроса мальчик вдруг ненадолго замолчал.

Он во все глаза глядел на блондинку, а после так быстро затараторил, что некоторые слова было сложно разобрать:

— Да! Я хочу себе большую красивую комнату! Хочу работать вместе с папой на полях! Хочу, чтобы мама испекла пирог! Хочу конфет! Хочу пить! Хочу новый свитер! Хочу!

После своей громкой речи мальчик вдруг резко успокоился, а потом, снова схватив Энни за низ кофты, вновь завелся и начал еще топать поочередно ножками по земле.

— Никто не дает мне конфет! И папа не пускает к себе работать! И свитера у меня нового нет! — возмущался ребенок, уже привлекая к себе внимание прохожих. Кто-то проходил мимо, бросая укоризненные взгляды на Энни, а кто-то шептался за ее спиной, говоря что-то в духе:

«До чего бессовестная мать! Совсем о своем ребенке не заботится!»

Энни, которая была одной из лучших курсанток, которая всегда сохраняла полное хладнокровие и которой всегда было все равно на то, что происходит вокруг нее, сейчас полностью потерялась в пространстве, искренне не понимая, что она вообще здесь делает.

Что-то подсказывало ей, что нужно успокоить малыша.

Что именно? Инстинкты будущей матери? Или злая бабушка сбоку?