Ресницы Нэм, дрогнув, опустились, и она принялась с каким-то поистине маниакальным любопытством изучать собственные руки, покоящиеся на коленях и изуродованные множеством мелких порезов. Теперь на стене в ее комнате не висит старинное зеркало в ажурной раме — она разбила его вдребезги этим утром. А затем перепачкала весь пол кровью, пока, давясь беззвучными рыданиями, ползала по нему и собирала осколки.

— Я нахожусь в подчинении Хао, — тихий шепот пугливо слетел с ее губ, теряясь в пропахшем сушенной плотью воздухе, но это не помешало Голдве расслышать каждое слово.

— Я знаю, — шаманка пристыженно втянула шею в плечи, но когда вождь позвал ее по имени, покорно подняла голову. Тот, кажется, даже не злился — лишь дружелюбно щурился. — Сказал же — ты не сообщишь мне ничего нового.

— И вы знали, что он пытается сблизиться со мной, — Нэм не спрашивала — она утверждала, — потому показали, как создавать Хранителя Тайн.

Старый индеец сосредоточенно кивнул, вынимая откуда-то из глубины подушек излюбленную курительную трубку.

— Правда, я не ожидал, что ты попытаешься его убить. Это было… безрассудно. Очень смело, но безрассудно.

— Что вы еще знаете? — неловко поерзав на месте, поинтересовалась Нэмид. Беспокойство наконец начало ее отпускать. Голдва говорил тепло и успокаивающе, а значит, не злился и не считал предательницей.

— Что ты реинкарнация его первой любви, — индеец меланхолично заправил трубку травяной смесью и принялся ее раскуривать, — и что ты теперь тоже об этом знаешь.

Нэм почти не удивилась: слишком уж ясно Голдва дал понять, что его осведомленность обо всём, что происходит с ней и Хао, выходит за рамки случайного наблюдателя. Он следил за развитием событий с особым рвением и завидным самообладанием. Однако сама реплика отдалась тупой болью где-то под ребрами.

— Мне страшно, — честно призналась она, едва ли не до крови закусив губу. — Проснувшись, я взглянула на свое отражение в зеркале, но не смогла себя узнать. Будто это было чужое лицо. Знакомое, но чужое. — Вождь замер, так и не донесся подожженную лучину до чашки трубки. Взгляд его выражал искреннее беспокойство, и лишь это безмолвное участие заставило ее договорить: — Самое ужасное, что через пять минут это чувство ушло, а отражение осталось прежним. И это еще не всё. — Нэмид горько усмехнулась и схватилась за голову, грубо запуская пальцы в волосы и сжимая их в кулак: — Она всё время что-то тарахтит, навязывая свои мысли. Это как радио, которое жужжит где-то в черепной коробке, но его не выключить.

В комнате воцарилось молчание. Дым выходил из трубки неаккуратными облачками, пока индеец в задумчивости прикладывался губами к мундштуку. Девушка же, прикрыв глаза, прислушивалась к внутреннему голосу. Сейчас всё было тихо. Похоже, чужие мысли притихли, хотя до этого жужжали всё утро. Отправиться прямиком к вождю племени было тоже не ее идеей, но Нэм с ней согласилась. Нехотя, интуитивно понимая, что справляться со свалившимся бременем одна она больше не может, а единственный шаман, чьи мысли надежно защищены от Хао, это Голдва.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — сочувствующе вздохнул индеец.

— Ах, да? — не сдержавшись, фыркнула Нэмид. — Вы тоже узнали, что миловались в прошлой жизни с безжалостным убийцей, и теперь ваше второе я пытается вытеснить первое?

Сконфуженно кашлянув, вождь отвел взгляд. А ведь правда. Он понятия не имел, какие чувства одолевают Нэм, и мог лишь догадываться. Должно быть, это действительно ужасно в один прекрасный день проснуться и понять, что ты ничего о себе не знаешь. Что в тебе просыпается что-то новое, вытесняя все то, за что ты отчаянно хватался всю свою сознательную жизнь.

— Прости, — примирительно прикрыл глаза Голдва. — Я просто хотел быть вежливым.

«Не стоит ему грубить. Он на нашей стороне» — заметила Хоши, заставляя шаманку напрячься всем телом. Нашей. Она сказала «нашей». Снова.

— А то, что Магна и Нихром… — Нэмид замялась, закусив губу и насилу подбирая слова, однако спустя мгновение необходимость заканчивать фразу пропала.

— Об их измене я тоже знаю, — не без горечи признался вождь. — Но до тех пор, пока они продолжают исправно выполнять свою работу и не противоречат правилам судей, у меня нет к ним нареканий. В конце концов, их мировозрения — их личное дело.

— Вы знаете, что в Совете сидят сторонники Хао, и ничего не делаете? — изумленно воскликнула Нэмид, ударив себя ладонями по коленям. — Но они же сливают всю информацию!

— Девочка, — Голдва с улыбкой не то умиления, не то снисхождения покачал головой, — ты очень наивна, если и впрямь думаешь, что от Хао можно что-либо скрыть. То, что ему рассказывают Магна и Нихром, он легко может прочесть в мыслях любого из судей. Более того, — его лицо резко стало серьезным, — он определенно уже в курсе заговора между командами.

— Заговора? — нечаянным эхом повторила Нэм, выпрямляясь и глядя на собеседника во все глаза.

— Участники договорились между собой, что больше не будет ни одного поединка с его командой, — спокойно произнес Голдва, махнув рукой куда-то в сторону окна, будто все, кто участвовал в обсуждении, столпились снаружи. — Каждая команда, поставленная с ней в пару, признает своё поражение еще до начала боя. И очень скоро «Хошигуми» ожидаемо пройдет в финал и отправится на континент Мю.

— Не понимаю, — покачала головой Нэмид. — Разве никто не собирается останавливать Хао, чтобы он не стал Королем Шаманов?

— Единственный шанс убить Величайшего, — вкрадчиво продолжил старик, — это подобраться к нему в момент инаугурации, когда он будет наиболее беззащитен.

На слове «убить» лицо Нэм побелело так, словно в нем не осталось ни единой капли крови, а в груди разрослось что-то большое и холодное, вгрызаясь ледяными кристаллами в сердце и легкие. «Это не мои чувства. Не мои мысли. Не мои. Не мои. Не мои» — повторяла она как мантру, пытаясь успокоиться и дышать ровно, но легче не становилось.

— А разве его не будет защищать весь Совет, чтобы никто к нему не подобрался? — спросила Нэмид, с досадой отмечая, как пугливо подрагивает голос на каждом слове, и, пристыженно опустив глаза, добавила: — Я солидарна с решением, что Хао должен умереть, но…

— Но Хоши считает иначе, да? — не дав договорить, закончил за нее Голдва и, тепло улыбнувшись, покачал головой. — Ты должна определиться, кто ты есть, дитя моё. И, главное, на чьей ты стороне.

— Я Нэмид, — с жаром проговорила шаманка, с неистовой решимостью сжимая ладони кулаки. — Дочь Канги и Иоки. Нэмид, что росла вместе с вашей внучкой. Помните, как вы злились, когда мы спрятали ваш роуч, чтобы вы не ушли и остались с нами поиграть?

Голдва, не сдержав улыбки, кивнул. Им было по пять и шесть лет. Две маленькие несносные пигалицы, из-за которых ему пришлось предстать перед вождями соседних племен без знаков отличия. Тогда гости решили оставить в стороне и свои головные уборы, после чего встреча прошла в неформальной дружеской обстановке. Они смеялись и весь вечер раскуривали трубку мира, а злосчастный роуч нашелся на следующий день в конуре у дворового пса Ронни.

— Вы же всегда были мне как родной, — голос Нэм затих, а уголки губ на мгновение дрогнули в нервозной полуулыбке. — Вы единственный, кому я смогла признаться, что это вина за мамину смерть лежит на мне, и вы единственный, кто нашел нужные слова, чтобы я смогла с этим жить.

Вождь помнил огромные наполненные слезами глаза, мокрые щеки, распухший красный нос и хриплый надрывный, полный отчаяния шепот: «Я не успела. Я могла ее спасти. Могла ей помочь. Но мамы больше нет. А я больше… не успею» — и много, много других пугающих своим не детским смыслом фраз, от которых у Голдвы сжималось и обливалось кровью сердце.

— Неужели вы думаете, что какая-то там Хоши заберет у меня вот это вот все? — горько покачала головой Нэмид, махнув рукой куда-то в сторону, а затем горячо зашептала: — Я сильнее ее. Моя память сильнее. Мои чувства сильнее. И, если понадобится, я задушу в себе всё, что она мне так настойчиво навязывает, а уж привязанность к Хао — и подавно. У меня достаточно причин его ненавидеть, и я буду поддерживать волю своего племени до последнего вздоха.