Этого было достаточно. Сердце Кет сначала болезненно сдавило, а потом оно забилось как птица в клетке. Застыв, стояла и смотрела на ребенка, пока пальцы сами собой сжимались и разжимались. Несколько секунд в комнате не было слышно ничего, кроме шороха тростника на полу, а затем лицо Кейтилин исказила гримаса, и, развернувшись на каблуках, она бросилась вон из комнаты, взмахнув юбками. Огорченный, Нед, опустился на пол и взял младенца на руки.

- Что ж, Джон – шептал он в черную шевелюру, обращаясь скорее к самому себе. – Для нее это будет тяжело, я знаю. Я ни в чем не виноват, но буду наказан. Мне придется ей солгать и причинить ей боль, но по-другому я не могу. Будем надеяться, что она тебя полюбит, как люблю тебя я. Лианна, Лианна… Почему благородные поступки всегда причиняют кому-нибудь боль? Бедная моя Лианна. Бедная Кет.

Кейтилин не помнила, как оказалась в спальне. Там ее ждал кастелян замка сир Родрик Кассель, мейстер Лювин и девушка, назначенная ей в услужение. Слезы ее к тому времени уже высохли, и она достаточно взяла себя в руки, чтобы улыбаться им, задавать вопросы и внимательно слушать ответы. Сир Родрик был человек уже в летах, основательный, и его рассказ о том, как устроено хозяйство Винтерфелла, откуда привозят мясо, рыбу, муку, овощи, как варят эль, сколько человек здесь служит, чем они занимаются и какую плату получают, затянулся надолго. Когда он, наконец, ушел, мейстер не менее подробно рассказал ей о знаменосцах лорда Старка, многие из которых будут на сегодняшнем пиру – их владения, состояние и характер каждого, их отношения с семьей Старков и между собой. Кейтилин прикладывала все усилия к тому, чтобы запомнить все это, но на самом деле едва его слушала. Сердце словно кипящей смолой заливало гневом и обидой.

Наконец, ушел и он. Кейтилин, желая остаться наедине с самой собой, чтобы дать выход душившим ее чувствам, вместо этого принялась вместе со служанкой разбирать сундуки и раскладывать по местам вещи в спальне и ее личном солярии. Закончив, она переоделась в платье понаряднее и спустилась в большой зал Винтерфелла. Там царило праздничное настроение – повсюду горели свечи, на столах красовались блюда с цельными зажаренными на вертелах тушами кабанов и оленей, ковриги хлеба, служанки разливали эль. При ее появлении Нед встал, спустился с высокого места, на котором стоял их стол, подал ей руку и проводил на ее место рядом с собой. Свою новую госпожу знаменосцы, домашние гвардейцы и другие гости приветствовали поднятыми кубками эля и криками.

Пир длился долго – гости от души ели, пили, пели песни, которые по мере того, как откупоривались новые бочки эля и вина, становились все менее приличными. Кейтилин старалась не краснеть и принимать все как должное, но простота здешних нравов ее все же коробила, она-то привыкла к более утонченным южным нравам – в Риверране, как и в Близнецах и других богатых замках Речных земель, подражали либо Бобровому утесу, либо столице. Здесь же все было по-другому – люди кидали объедки под ноги собакам, во все горло хохотали, щипали служанок за зад, а какой-то огромный человек в мехах – мейстер потом сказал ей, что это был Большой Джон Амбер – затеял драку. Ее муж вел себя так, как будто происходящее было в порядке вещей – отвечал поднятым кубком и добрым словом на каждую здравицу, и время от времени сажал за стол кого-то из знаменосцев для отдельной беседы. Больше того, он и с Кет вел себя совершенно невозмутимо, как будто не было этой отвратительной сцены в детской всего несколько часов назад.

Свечи догорели почти до основания, когда гости, наконец, угомонились и стали разбредаться по своим комнатам, а кое-кто из тех, кого свалил крепкий эль лорда Старка, остался спать прямо в Большом зале на скамьях. Слуги уносили остатки еды на кухню и собирали грязный тростник с корками и костями. Наутро, знала Кейтилин, здесь будет так же чисто, как было до пиршества. Сама она чувствовала себя очень усталой – не столько от самого пира, хотя у нее и шумело в ушах, сколько от того, что приходилось сдерживаться изо всех сил, скрывая, до чего ей больно и тяжело, насколько она чувствует себя униженной и опозоренной.

Сидя на краю постели, она расплетала волосы. Нед задержался в коридоре поговорить о чем-то с Джори Касселем, капитаном домашней гвардии, и она уже решила не ждать мужа и ложиться спать, когда он вошел в комнату, закрыв за собой дверь, и встал перед ней. Кет знала, что он смотрит на нее и чего-то ждет, но упорно смотрела на свои руки, сложенные на коленях.

- Его зовут Джон Сноу.

- Бастард – Кейтилин словно выплюнула это слово, и оно ядовитым облачком повисло в воздухе. Эддард поморщился.

- Да. Он будет жить здесь.

Тут она вскинула на него взгляд – потрясенный и злой – и Нед, хотя и был сердит на нее, себя и все происходящее, не мог не заметить, что гнев делает ее еще прекраснее. – Он будет жить здесь и воспитываться наравне с Роббом. Я не допущу, чтобы его сослали на кухню или на псарню как слугу.

- Но… - Кейтилин хотела возразить, но запнулась, не зная, что сказать. Это же невозможно, немыслимо и непристойно! Бастарды знати никогда не воспитывались как законные дети, самое большее, что мог сделать лорд, наградивший ребенком женщину, не бывшую его женой – это признать свое отцовство и дать какие-то деньги на его воспитание и прокорм, но не более того. Никогда еще не бывало, чтобы незаконнорожденный воспитывался вместе с первенцем как родной брат!

- Такова моя воля, и это не обсуждается. – холодно отрезал Нед.

В знак того, что разговор окончен, он отошел, чтобы раздеться. Когда они оба легли в постель – в напряженном молчании, не прикасаясь друг ко другу, он снова заговорил, уже мягче:

- Ты не обязана его любить, Кет. Но я не хочу, чтобы мальчик чувствовал себя хуже других только потому, что родился не с той стороны одеяла.

- Как прикажете, лорд-муж – сухим и отчужденным тоном ответила она, лежа спиной к нему. Эддарду не понравился ее ответ.

Он был уверен, что Кейтилин послушается его и выполнит свой долг, но ему было не по душе, что их семейная жизнь начинается с такой размолвки, и это после того, как они не виделись целый год и теперь только и начнут по-настоящему узнавать друг друга. Догадываясь, что слова здесь не помогут, и, осторожно протянув руку, погладил ее по спине. Не стоило ему этого делать – от одного прикосновения к шелковистым волосам и теплой коже под тонкой тканью его плоть напряглась, и им овладело желание. Жена все так же лежала к нему спиной, но, когда он погладил снова – уже более настойчиво – обернулась к нему, и с покорным вздохом обняла его за шею, притягивая к себе, а Нед, уже не сдерживаясь, стаскивал с нее рубашку и укладывал на спину, не переставая целовать.

Кейтилин же как будто раздвоилась: ее тело отвечало на ласки мужа, нетерпеливый огонь постепенно разгорался внизу живота, от его рук и губ по телу пробегала сладкая дрожь, и она на миг с остротой вспомнила пустоту и неутолимый голод, который после его отъезда не давал ей заснуть по ночам. Но одновременно с этим в ее сердце ядовитой колючкой засела боль, гнев и обида, и отрава растекалась по венам с каждым ударом сердца, заставляя ее сопротивляться собственному вожделению. Эддард взял ее дважды, прежде чем, уставший и удовлетворенный, скатился с нее и через минуту уже спокойно спал. А Кейтилин, хоть и утомленная его грубоватыми ласками, лежала без сна, и почти наяву ощущала, как яд проникает в ее сердце все глубже, и боль, утратив первую остроту, не утихает, а только усиливается.

***

Дни шли за днями, и Кейтилин заметила, что их жизнь как-то незаметно разделилась на две половины. Днем они вели себя как довольные своей жизнью, своим браком и друг другом молодые супруги, были друг с другом учтивы и дружелюбны, но искренними их улыбки были только в детской. По приказу Эддарда Робба поселили в одной комнате с Бастардом (она избегала смотреть на мальчика, заходя туда и старалась не называть его по имени про себя), и у них была одна нянька. С Роббом они нянчились вместе, но когда ее муж с не меньшей любовью глядел на незаконнорожденного, ее сердце словно скручивали невидимые тиски, и Кет поскорее уходила, стараясь не замечать, что мальчик тянет к ней ручки и улыбается, словно боялась изменить себе.