Прищуренные глаза разглядывали меня. Тысяча иголок. Я встретилась с ним взглядом, пытаясь выглядеть невинно. Как Элиза. Бывшая чирлидерша, свободная от картинок мертвых девушек.

— Что-то в тебе есть, — сказал он и схватил меня за запястье.

Он трогал меня. Трогал! Мозг беспомощно лепетал. Фрагмент принесло в меня ледяной волной. Я тонула… тонула в глубинах синевы.

«Дыши. Возьми себя в руки», — ковры и серый стол возникли передо мной.

— Что-то не так? — сказал он, его голос зазвучал странно, как в классе Канэко-сенсея. Я думала, его глаза были карими, но сейчас вокруг его радужки сияли тонкие бирюзовые кольца.

— Нет, сэр, — сказала я, вдохнув. Его фрагмент наполнил мой живот. Казалось, что я переела васаби. Я резко встала, оттолкнув стул. Я ощущала тяжелое присутствие мертвой девушки, ее холодные стеклянные глаза.

Хайк посмотрел на свою ладонь на моем запястье, нахмурился и отпустил мою руку, потер ладони, словно бился ими, а не держал меня за запястье. Я сжала лямку сумки, желая, чтобы между нами были мои острые локти. Я отпрянула на шаг, голова кружилась от запахов и видений, которые я не понимала.

Я не должна была покидать дом этим утром.

— Я… пойду, — пробубнила я. Вдруг я ощутила раздраженную энергию. Словно я выпила эспрессо Грега и Ред Булл. Хайк смотрел на меня странными глазами, но не двигался, пока я шла к двери. Как хищник, который пока что позволил добыче сбежать.

Спину покалывало, кожа ждала острый нож из его фрагмента. Я повернула ручку, и облегчение охватило меня жаркой волной. Побег.

— Принесите переводы через неделю, мисс Пирс, — сказал Хайк.

Я кивнула, закрыла осторожно за собой дверь и выдохнула, услышав щелчок. Напряжение из живота тут же перешло в виски, запульсировав болью.

«Что это было? Я не в себе, — профессор попросил меня перевести слова, а я перепугалась. И он коснулся меня. Может, я получила еще фрагмент. Нужно было убегать, будто он был серийным убийцей? Я сглотнула. — Плохое сравнение», — но он не проверял орудия пыток.

Я посмотрела на бумаги в руке. Он просто хотел перевод диалекта. Этим фразам не было эквивалента на английском. «Ощущение воспоминания, которое когда-то ты знал, но забыл» и «сильное удивление», и «острота эфемерной красоты перед тем, как она пропадет».

Я прищурилась, глядя на последний лист. Там были научные названия. Растения? Я могла справиться со своими знаниями диалекта и черным поясом по поиску в Гугле.

Но мне было плохо не от этого. Я покачала головой. Было просто убежать от неловкой ситуации. Было сложнее остаться и справляться с глупой паранойей. И я решила не выбирать больше легкий путь.

Отчаянный голос Марлин зазвенел в моей голове: «Не сдавайся паранойе, Кои-нэ-чан», — я издала странный высокий смех. Пора было послушаться совета Марлин. Отправиться домой и успокоиться безопасностью своего убежища.

Автобус был людным, и мне нужно было сосредоточиться на дыхании и замереть, чтобы никого не задеть. Я была в улице от дома, и в голову сквозь туман пробилась мысль.

«Кен. Блин», — и Марлин привезет папу. Блин. Даже дома не было спокойствия.

Я глубоко вдохнула. Все по порядку. Ужин, потом другие проблемы. Я могла заглянуть в магазин, сделав крюк, и взять готовые пулькоги, которые любил папа. Я надеялась, что Кен не был вегетарианцем.

Как-то Кен и овощи не вязались. Я представляла его, отрывающего мясо с ребрышка и вытирающего соус с уголка широкого рта.

Внутри «Торговца Джо» я замерла, сердце гремело без повода, и парень с двумя малышками в коляске врезался в меня.

— Простите, — выдохнула я. Он растерянно посмотрел на меня. Я взяла корзинку и пошла в менее людный ряд закусок. Я думала о своих встречах, о Кене, и как я не боялась его, хоть думала, что он преследовал меня. Снаружи кофейни, когда он коснулся меня, спасая от Хайка, я не дрогнула. Будто в глубине меня не было страха перед его фрагментами. Его ладонь на моем локте была источником тепла.

Я присела, чтобы взять любимые папины крекеры с кунжутом с нижней полки. Кен придет на ужин. В мою квартиру.

Пачка крекеров захрустела под моими пальцами. Подумаешь. Люди все время ходили в гости к другим. Это было нормально. Я любила нормальное.

«Сделать ужин, запереть дверь спальни и не добавлять себе еще паранойи», — Марлин обычно перегибала, а я была логичной. Я улыбнулась кассиру в гавайской футболке. Конечно, рядом была витрина с шоколадом.

Их черный шоколад оставлял горькое послевкусие, и я его не любила, но взяла пачку сушеной черники в шоколадной глазури.

Антиоксиданты были важными.

Снаружи я открыла пачку, съела пару штук и сунула остальные в пачку.

Бархатная горечь смыла соль и кардамон с моего горла. Я пошла по почти пустым улицам, не думая о моросящем дожде.

Кен сидел на скамье под двойным вишневым деревом у гаража здания с моей квартирой, когда я подошла с пакетом покупок.

Усталость пропала, и вместо нее возникло что-то подозрительно веселое.

Кен встал, улыбаясь. Он помахал, и улыбка стала робкой. Эта улыбка, белые зубы за губами, что-то сделала со мной внутри. Я нахмурилась.

Почему его вид ощущается нормальным?

— Не говори мне, — сказала я, — что ты ждал тут все время?

Он указал на свою одежду — уже не свитер, а рубашку с короткими рукавами и черно-белым узором.

— Не все время, — сказал он. Может, дело было в дождике, но он казался менее круглолицым, словно дождь придал ему острые черты.

Он потянулся к моему пакету.

— Все хорошо, — сказала я, прошла мимо него, скрывая то, что вздрогнула. — Я справлюсь.

— Я был осторожен, — сказал он. — Я бы не задел твою руку, — он глубоко вдохнул. — Почему ты… почему ты не признаешь то, какая ты?

Я развернулась. Я помнила Марлин на заднем дворе, отпрянувшую от меня, своей сестры, когда я рассказала ей, что мне снилось прошлой ночью.

Урок был выжжен в моих костях. Не говорить об этом никому. Даже мама избегала любых упоминаний моей странности, словно одна не могла с этим справиться.

«Отпусти. Веди себя так, словно все в порядке», — сначала Хайк, теперь Кен. Все, что я скрывала эти годы, грозило взорвать мою новую и улучшенную жизнь. Нет уж. Я доучусь. Я буду жить нормально, а не как запуганный отшельник.

Я развернулась, бросила Кену пакет. Он поймал его у земли. Большие карие глаза разглядывали мое лицо, словно на моей коже были написаны ответы. Мои щеки покалывало. Нужно было вести себя нормально.

— Идем, — сказала я, подражая маминому тону. Я взбежала по ступенькам на второй этаж и замерла у своей двери. Я же не бросила где-нибудь нижнее белье? У меня был бардак?

«Уже ничего не поделать», — я вставила ключ в замок.

Кен навис за мной, согревал мою спину в прохладном коридоре. Я уже касалась его дважды за день. Мне будут сниться его фрагменты этой ночью? Спина неловко выгнулась, пока я открывала дверь, чтобы не пятиться к нему.

Я не боялась его фрагмента. Не боялась касаться его. Как отшельник, я не хотела, чтобы в мое логово кто-то проходил.

«Только и всего».

Я повела Кена к моей кухне, и он стал доставать покупки. Он открыл холодильник и рассмеялся.

— Ты выживаешь только на кофе?

— Неделя была занятой, — и метро было дешевым.

Кен сел на один из моих барных стульев из секонд-хенда. Он сидел прямо, такую позу я видела только у людей, которые занимались йогой или балетом.

Я вытащила все из пакета, оставила крекеры на столе. Кен встал после мига тихих размышлений.

— Давай я помогу с ужином, — сказал он.

— Не нужно. Я просто подогрею пулькоги в микроволновке, и потом сделаю лапшу со шпинатом.

На моей кухне не было места для двух взрослых. Между нами было мало пространства, и оно было заряжено тем, как он нависал надо мной. Его длинные конечности были на барном стуле, он терпеливо ждал. Пока что. Сколько времени и пространства он мне даст, пока то, что сделало его острее, пока он сидел под дождем, выберется из-под его любезного вида?