В этом и заключается Путь воина - Бусидо, благодаря которому он зарабатывает себе на еду, одежду и жилье и благодаря которому его сердце приходит в умиротворение, и он становится способным до конца отплатить по всем своим обязательствам своему господину и воздать должное, своим родителям".
Во многом самурайская культура стремилась копировать идеал конфуцианского "благородного мужа", который "без гнева строг", "мало обещает, но много делает", "благороден внешностью и строг нравом". В частности, особо высоко ценилась твердость самурайского слова, а нарушение своего обещания было равносильно величайшему позору - в Японии широко распространялись рассказы о том, как самураи, не сумев по каким-то причинам выполнить обещанное, не задумываясь, делали себе харакири. Даже само произнесение клятвы считалось чем-то недостойным истинного воина, ведь самурай должен выполнять все, что он говорит, без всяких дополнительных и тем более письменных клятв.
Чувство собственного достоинства воспитывалось у самураев с детства, уже с пяти-шести лет будущим воинам подробно объясняли, как себя вести, как выполнять свой долг перед господином и даже как правильно одеваться. Многие жесты, движения входили в сознание самурая на уровне рефлексов - отсюда столь характерная "горделивая осанка" воинов.
Даже внешность самурая должна быть подчинена все тому же принципу служению господину вплоть до своей смерти и готовность в любой момент вступить в бой. Тщательно ухоженное лицо и даже маникюр ногтей (!) имели в своей основе не стремление' к "красивости" (показные жесты вообще осуждались Бусидо), а чисто практическое назначение. Да, да, даже внешность была разделом боевого искусства! "Хагакурэ Бусидо" приводит пример некого идеального самурая, который "каждое утро принимал ванну, брился, душил волосы, стриг ногти, аккуратно шлифовал их пемзой и полировал токуса (хвощом). Также тщательно следил он за своим оружием, которое всегда содержал в чистоте, старательно очищая от ржавчины. Все это делалось не ради лишь внешнего блеска, но потому, что самурай хотел быть всегда таким чистым, каким он должен быть после смерти, ибо призыв к оружию мог раздаться в любой момент. Воин, чьи бренные останки находили в неряшливом состоянии, выставлялся на посмешище, если его труп попадал в руки неприятеля. Самурай, ежечасно готовясь к смерти, готовил себя и к тому, чтобы не стать посмешищем врага".
По сути, Бусидо регулировал не столько поступки, сколько саму суть мыслей самурая. И основным помыслом воина всегда оставалось желание смерти за своего господина. Вот характерный пассаж из кодекса "Хагакурэ": "Где бы я ни был - далеко в горном ските или даже похороненным под землей, везде моим долгом является соблюдение интересов моего господина. В этом - долг каждого человека из Набасимы. Это - позвоночный столб нашей веры, неизменная и вечная истина. Каждое утро настраивай свой разум на то, как правильно умереть. Каждый вечер освежай свой разум мыслями о смерти... Путь воина (Бусидо) - это путь смерти".
Бусидо во всех его вариантах был не философским трактатом или неким сборником дидактических наставлений, а носил вполне конкретный характер практических наставлений. Он учил воина реагировать на ту или иную ситуацию в соответствии с традиционными представлениями о долге. Например, чувство мести считалось вполне отвечающим традиционной морали. Один из кодексов Бусидо давал такое наставление: "Самурай, имя которого осталось неизвестным, был однажды оскорблен. Не сумев оружием защитить свою честь, он был лично опозорен. Если случается такое, что требует отмщения, действуйте, не теряя времени, даже если бы это стоило вам жизни. Вы можете потерять жизнь, но честь - никогда. Если вы задержитесь, чтобы обдумать, как лучше отомстить, вы можете не дождаться другого шанса. Считая врагов, вы можете навсегда упустить удобный шанс. Будь против вас хоть тысячи, решительно бросайтесь вперед, разите каждого, и вы достигнете того, к чему стремитесь".
Бусидо стал воплощением культа верности и преданности именно своему господину и как следствие - "долгу" вообще. В самурайских кодексах даже не допускалась мысль о перемене хозяина или тем более об измене ему.
Но посмотрим, когда в основном составлялись такие кодексы - это весьма важно для понимания самого характера Бусидо. Как уже упоминалось выше, знаменитый кодекс "Хагакурэ" был написан в начале XVIII в., приблизительно тогда же создан фундаментальный воинский кодекс токугавского режима "Букэ сехатто". Так или иначе, все самые знаменитые сборники воинских правил были написаны именно в тот период, когда время битв, заговоров и предательств давно минуло!
Когда читаешь многие японские произведения того времени, создается впечатление, что практически каждый самурай был одинаково образован в военных и гражданских дисциплинах. Да и западное представление об этих воинах, сильно идеализированное, отвечает все тому же образу некого универсального человека, способного в равной степени прекрасно фехтовать на мечах, управлять горячим боевым скакуном, слагать изящные строфы, составлять аранжировки из цветов и находить философскую глубину в чайной церемонии. В реальности же самурайские правила, сам дух Бусидо устанавливали примат именно военного, а не культурного начала. Важнейший воинский кодекс периода Токугавы "Букэ сехатго" ("Уложения о боевых лошадях, или Княжеский кодекс"), являвшийся стандартом de facto поведения самураев, однозначно требовал совершенствоваться в боевых искусствах даже в период мира.
"Необходимо постоянно упражняться в искусстве мира и войны, включая стрельбу из лука и вольтижировку на лошади. С глубокой древности правилом было "практиковать искусство мира левой рукой и искусство войны - правой", и в обоих следует совершенствоваться. Стрельба из лука и вольтижировка являются важнейшими для воина. И хотя оружие зовется инструментом зла, бывает время, когда все же следует прибегнуть к нему. И в мирное время мы не должны забывать об опасности войны. И разве не должны мы готовиться к ней?"
Чтобы стал ясен внутренний подтекст этого пассажа, напомним, что во времена написания "Букэ сехатто" Япония, объединенная мощной рукой Токугавы Иэясу, пребывала в мире, никаких крупных войн не только не велось, но даже и не намечалось. Самураи, лишенные своего единственного занятия, предавались обычным человеческим слабостям, воздавая должное вину, женщинам и азартным играм. Те, кому удалось получить сравнительно систематическое образование, действительно, обратили взоры к изящным искусствам, но таких было меньшинство. Резко падала дисциплина в армиях местных дайме, уменьшалось количество школ кэн-дзюцу, по сути, рушилась основная идея, на которой веками держалась самурайская культура. А, следовательно, возникла необходимость напомнить воинам об их основном занятии - не случайно требования "готовиться к войне" зазвучали настойчивее всего именно в самый мирный период за всю историю Японии, продолжавшийся почти более трехсот лет.
Действительно, идеал "одновременного достижения мастерства в военном и гражданском", "единства меча и кисти" существовал среди самураев испокон веков, но это было именно идеалом. Обратим внимание на то, что воин, мастерски владеющий мечом, и аристократически утонченный самурай, слагающий поэтические строфы и в тихом восхищении взирающий на горы и водные потоки, принадлежат к разным эпохам. "Универсальный самурай" не существовал никогда, если не считать редких исключений, обязанных своим происхождением легендам. .Впрочем, наряду с легендами об идеальных самураях мы можем встретить в японской литературе того времени и вещи абсолютно противоположные.
Например, в конце периода Эдо особую популярность приобретают романы-пародии о подвигах самураев, созданные по мотивам знаменитых произведений. Так, на мотив знаменитого эпоса "Гэндзи моноготари" (X в.) самураем Рютэем Танэхико (1783-1843) была написана повесть "Нисэ Мураса-ки Инака Гэндзи", которая разошлась небывалым для Японии тиражом в 10 тысяч экземпляров. Основной герой повести принц Мицудзи действует как настоящий ниндзя - хитрый, безжалостный и подлый (впрочем, последнее определение может показаться весьма спорным, ибо в Японии были свои представления о нравственности). Самое главное в этой истории - ненавязчивое подчеркивание особого изящества души Мицудзи, которое, впрочем, не мешает карать врагов направо и налево. Как-то к Мицудзи был подослан ниндзя с приказом убить сына сегуна. В тот момент Мицудзи сидел в уединении и упоенно играл на струнном инструменте кото. Свет луны делал его игру еще более Прекрасной и романтичной, и, казалось, Мицудзи не замечал ничего вокруг, унесенный звуками музыки в непроглядную даль космических сфер. И именно в этот момент у него за спиной тихо появился убийца. Далее произошло нечто, что должно было вызвать у японского читателя восхищение не только самообладанием Мицудзи, но, прежде всего, его соответствием всем ритуальным нормам: "Не сказав ни слова, загадочный человек, чье лицо было целиком закрыто, немного вытащил свой меч. Мицудзи же, без малейшего промедления, протянул к нему левую руку, в то время как правой продолжал играть на кото. Вошедший, будучи несколько смущен его поведением,
