— Эй, проклятый, могу я выйти, не поджаришь с перепугу?

— Выходи, если не будешь своей дубиной размахивать, не поджарю.

Из дома осторожно вышел человек, весь замотанный тряпьем, как мумия, за исключением одних только желтовато-коричневых глаз, через плечо незнакомца была перекинута толстая цепь, на конце которой болтался шестигранный, шипастый набалдашник, весь покрытый кровью, за спиной висела объемная, зашнурованная сумка, из которой торчал обрезок деревяшки.

— Ну что, будем знакомиться? — поинтересовался Олег.

— Нет, проклятый, не будем, не в моих это правилах, я свое имя приберегу, да и ты не называйся, кому это нужно? Пересеклись случайно два человека и через десяток минут разойдутся по своим делам, вот ежели еще раз встретимся, тогда и представимся, значится, у судьбы имеются планы… — тирада прервалась полусмехом-полукашлем перемотанного. — Прицепился уже к кому, проклятый?

— Хм, — Олег оценил скалящегося оборванца, — имя называть, значит, не будешь, а расспрашивать незнакомца — пожалуйста?

— Кхехехе, — закряхтела мумия, — верно подметил, но то другое, ты, видимо, новенький тут, и раз уж свиделись, решил тебе подмочь немного, чем могу, например, вывести куда желаешь, а заодно присмотрюсь, кто ты есть, поближе. Проклятых немного, и все они особенные, тем, что непонятно, к чему их приход приведет и надо ли таким, как я, по норам прятаться или еще можно погодить. А вопросы — это так, из вежливости, я слыхал, так положено, как в детской игре: кидаешь человеку камешек-вопрос, а он тебе в обратную свой, и вроде как разговор получается.

— Ну ладно, давай поговорим, заодно проведешь меня к территории Цветов, раз такой добрый, и нет, ни в какой клан я не вступил, а что, хочешь свой предложить?

— Потопали, — безымянный махнул рукой дальше по улице, и в очередной раз прокашлявшись, прохрипел: — Не, в свой не предлагаю, да и нет у нас никакого вступления или лидера, который принимал бы новичков, тут проще: либо ты один из нас, либо нет, но что-то мне подсказывает — ты, проклятый, не желаешь мусорщиком становиться, — посипывающий смех раздался со стороны попутчика.

— Мусорщиком… И чем же вы тут занимаетесь?

— Ясное дело, чем, кхехе, сидим за стенами и гребем монеты, как другие; по названию, что ли, не понятно, насколько богат и важен клан мусорщиков?

— Ну, подловил, ладно, хотя я совсем не то имел в виду и твой сарказм тут мимо, интересуюсь, что такого ценного в этих руинах найти можно?

— Наверху? Ты прав, и ничего не найти, ну разве что шкуру с монстра содрать, только эти вот, те плевуны, и не стоят ничего, а те, что стоят, опасные, гады. Так чево это я… а, в канализации мы ищем, город древний — в туннелях столько всего схоронено, что еще на несколько поколений хватит, нижние ярусы и вовсе не хожены, да к тому через шлюзы по речке постоянно полезные вещи прибивает, опять же и харчеваться там сподручно, крыс внизу в достатке. Да не кривись, тебе же не предлагаю, какой брезгливый выискался, тут наверху куча народа, которая и плешивого гриба в день не имеет, а у меня мясо каждый день, какое-никакое, но все же мясо. Рыскать по канализации — дело, конечно, опасное, и искаженных там немерено, только умеючи можно и не попадаться, я вот например, уже восемь гласов под землей брожу и ничего, всего раза три серьезно пожевали, и то, видишь, даже руки-ноги на месте.

По непонятной причине общаться с мусорщиком было легко и приятно, несмотря на некоторые проблемы с запахом, ну да Сколотов уже немного притерпелся. Непонятно, почему перемотанный тряпками человек вызывал у него больше симпатий, чем все встреченные до этого разумные в городе. Может, потому, что Олег чувствовал — оборванцу совершенно ничего от него не нужно, никакого страха, никакой корысти, никаких негативных мыслей, в каком-то смысле мусорщик был счастлив в своей незамысловатой жизни, не сказать, что он не стремился к лучшему, просто не считал большой трагедией свое положение и вовсе не беспокоился о завтрашнем дне, даже перспективы собственной смерти не вызывали у него негативных эмоций. Воистину человек, живущий одним днем и не собирающийся тратить драгоценное время на всякую чушь вроде ненависти, зависти, горя, страданий.

Среди слов мусорщика Олега заинтересовал один момент:

— Слушай, мумие, а что тут, деньги в ходу, ну, что за монеты, которые ты упоминал?

— Ты видно, в свободных городах только бывал? Да, там без этого обходятся, вот недотепы, правда? Все им хочется каждого накормить — вот у нас цивилизация, говорят, прям как в древней империи — один жрет от пуза, два едят досыта, десяток живут впроголодь, а сотня дохнет от голода. К чему это я… а, да принимают тут монеты, с другими городами сторговываются, потому деньга в ходу, самые ценные старые имперские золотники, да их ты вряд ли встретишь, серебрушки всех королевств, что чеканят, в ходу, а вот медяки только Халдрея бери, остальные тут по цене металла идут. Халдрейские узнаешь, у них сзади кривой парусник выбит, а на лицевой морда короля, морды разные бывают, правители-то меняются, но верным признаком, что харя толстая, если щекастый вычеканен, значится, их монета. Стой!

Забинтованный резко остановился и рукой прижал Сколотова к стене, сам заглядывая за угол, Олегу было дико любопытно, что такого там углядел его проводник, но, осознавая вероятную опасность, послушно заткнулся, одновременно сканируя местность и готовя парочку кастов.

— Можешь глянуть одним глазком, тебе полезно будет, ток аккуратно, — шепотом прохрипел проводник, отходя от угла, уступая место Сколотову.

— Я по-своему сделаю, не кипишуй только, — Олег нырнул в тень и заглянул за угол.

Там из открытого люка выбирался человек, закутанный в темно-коричневый балахон, который представлял из себя цельный чехол, закрывавший все тело полностью, не оставляя даже намека на телосложение незнакомца. У одежды отсутствовали рукава, пуговицы и вообще хоть что-нибудь связывающее это чудо с нормальной одеждой, зато на голове неизвестного был надет тяжелый, искусно выкованный, бронзовый шлем, лицевая пластина была выполнена в виде человеческого лица с разинутым в безмолвном крике ртом. Каждая морщинка, каждая линия бронзовой головы тщательнейшим образом подражала реальному образу застывшего в момент агонии человека, в коротких бронзовых волосах виднелся украшенный обруч, усеянный острыми шипами, загнутыми внутрь, так, что они впивались в металлическую поверхность шлема; похожее кольцо обнаружилось и ниже, на шее, частично скрытое складками балахона. Пугающая фигура наконец выбралась из люка, не обращая внимание на то, что опирается на вываленные потроха полуголого трупа, валяющегося прямиком у самого спуска, еще несколько человеческих тел лежали в отдалении вперемешку с разорванными тушами монстров. Окинув взглядом побоище, фигура неспешно направилась в дальний от Сколотова проход, скрывшись за горой мусора.

Вынырнув из невидимости, Олег, стараясь унять дрожь, обратился к мусорщику:

— И что это была за хренотень?

— Без понятия, проклятый, местные назвали их жуть, появились у нас совсем недавно, с десяток дней назад, запомни, как выглядят эти твари, и не попадайся им на глаза, могут, конечно, и мимо пройти, а могут остановится, глянуть на человека, и у того без причины кожа сползает, как старая тряпка отвалится, потому не связывайся с ними, пусть и ты кое-что умеешь, только на жутях свои способности не пробуй, лучше мерзость какую сторукую из канализации забори, если повыпендриваться уколет, безопасней это.

— Ну так что, эти монстры так и будут бродить, выкашивая людей, и никто ничего не сделает?

— А да, ты про тех, — кивнул мусорщик за угол, — да не, о чем бишь я, эти не жутями убиты, то рабы Сун-Ган, жути их у того клана покупают и незнамо зачем гонят под землю, монстры их разодрали, видно, для того они и нужны, чтобы тварей отвлекать. Мы последнее время частенько с ними сталкиваемся, и скажу тебе, иногда с заглотом приятней встретиться, чем с этими истуканами. Ладно, нече торчать, пошли далее.