========== Глава 3. Слизеринские забавы ==========

Как дошла до гостиной, Гермиона помнила плохо. Очнулась только на пороге, уже готовая во весь голос выпалить возмущённое: «Малфой меня поцеловал!» — но вовремя прикусила язык. С него станется соврать, будто она это придумала. Гарри и Рон, конечно, поверят её версии, но вот остальные — не факт. Ещё не хватало потом ловить отовсюду шепотки, будто она настолько мечтает о Малфое, что грезит поцелуями с ним. Но даже друзьям, по некотором размышлении, Гермиона ничего не рассказала: нарочно болтать они не станут, но во время очередной перепалки могут в сердцах это припомнить. Нет, хватит с неё унижения от самого факта. К сожалению, в таком случае она фактически замалчивала веское доказательство того, что Малфой находится под Империусом — если прежде и были какие-то сомнения, то теперь их не осталось: в здравом уме он так никогда бы не поступил, — но всегда можно найти другое, благо, теперь ей точно известно: оно должно существовать. Гермиона утешила себя тем, что, вероятно, кто бы ни заколдовал Малфоя — а вот это как раз наверняка был один из настоящих пожирателей смерти, — он рассчитывал на быстрое разоблачение, раз велел ему вести себя подобным образом, значит — молчание играет на руку светлой стороне, и дело было вовсе не в том, что ей не хотелось на закономерный вопрос друзей «Ты ему врезала или прокляла ублюдка?» отвечать позорную правду: застыла с раззявленным ртом, как распоследняя дура. Уж лучше бы её стошнило прямо на дорогущие ботинки Малфоя, тогда бы он не свалил с такой неимоверно довольной рожей и видом победителя. Настолько унизительной беспомощности и потерянности Гермиона не ощущала с первого курса, но на этот раз рядом не было Рона, чтобы одной фразой вовремя отрезвить и заставить собраться.

Хотя бы самой себе нужно признаться: то ершистое, щекочущее и неуютное чувство, прокатившееся от желудка до кончиков пальцев, заставившее сердце биться в несколько раз чаще и застрявшее в горле, когда Малфой схватил её за мантию, было слишком похоже на ощущения, которые испытываешь, стоя на самом краю Астрономической башни и глядя вниз, если при этом не держишься за перила. Выброс адреналина, спровоцированный страхом. Гермиона просто-напросто испугалась, и, что самое ужасное, это был страх иррациональный, инстинктивный — она не подумала в тот момент, будто Малфой собирается откусить ей нос или вроде того, нет, голова была абсолютно, просто до кристального звона, пуста — и оттого намного более стыдный.

Гарри, конечно, заметил её состояние, но слишком обрадовался, что экзекуции над его дорогим учебником не продолжились, и приставать с расспросами особенно не стал, удовольствовавшись невнятным «всё нормально».

В спальню Гермиона ушла раньше обычного, не запомнив ни слова из того, о чём перед этим больше часа читала в гостиной. Она умылась трижды, но на губах всё равно чудился противный кисло-сладкий вишнёвый привкус позора.

К текущему списку тем для поисков в библиотеке, помимо обнаружения и снятия заклятия Империус, на всякий случай добавился ещё один пункт: использование человеческой крови в зельях и заклинаниях.

Спала Гермиона плохо — за ней по всему Хогвартсу гонялись гигантские пирожки, норовившие укусить за всё, до чего могли дотянуться — и проснулась в таком сумрачном настроении, что Рон после первой же фразы о её нездоровом виде, на которую получил пятиминутную отповедь, предпочёл молчать всю оставшуюся дорогу до Большого зала. Гарри тоже сообразил, что лучше Гермиону сейчас не раздражать.

Есть не особенно хотелось, но она заставила себя положить на тарелку парочку тостов и яичницу, даже взяла в руки вилку, но так и застыла, краем глаза уловив за слизеринским столом печально знакомую личность. Голова повернулась сама собой, взгляд упёрся прямо в Малфоя, и он это заметил. Гермиона пережила бы нарочито громкие саркастические замечания, легко проглотила бы глумливое хихиканье, не дрогнула бы при виде издевательской усмешки, но он посмотрел с лёгкой, даже дружелюбной полуулыбкой, подмигнул и отвернулся. Это её доконало, и она, кажется, потеряла над собой контроль.

— Гермиона? — Гарри глядел на неё с большим удивлением, как и ещё половина гриффиндорского стола, голос у него был неуверенный. — Ты сейчас что, рычала?

— Это у меня в животе бурчит, — процедила она сквозь зубы, схватила тост и выбежала из-за стола, со всей силы бросив вилку, которую судорожно сжимала. — Я в библиотеку.

— Кто бы сомневался, — хором простонали прекрасно её знавшие Рон и Гарри.

*

После завтрака Паркинсон затащила Спайка в один из пустовавших классов, расположенный по пути к кабинету чар, нагло проигнорировав его слабые попытки сопротивления, мотивированные тем, что они могли опоздать на урок.

— Мы быстро. Что ты такого сделал с Грейнджер? — её глаза сияли от любопытства.

— Я? С Грейнджер? — попытался изобразить удивление Спайк, но по выражению лица Паркинсон понял, что она не поверила. Умная девочка. — Мы вчера столкнулись по дороге в библиотеку и мило пообщались.

— Ну да, и именно поэтому от одного взгляда на тебя она пришла в неописуемое бешенство и вылетела из Большого зала, точно за ней гналось стадо гиппогрифов?

— Действительно? — такого мощного эффекта он точно не ожидал. — Я был чрезвычайно мил, возможно, немного нахален, но некоторые вещи никогда не меняются. Так что это она просто с непривычки от нового хорошего меня.

Спайк невинно улыбнулся.

— Мне понравился эффект, — фыркнула Паркинсон, ненадолго задумалась и хитро прищурилась. — Тоже, что ли, попробовать?

— Почему нет.

— Боюсь, у меня не получится быть милой с Грейнджер. Понимаешь, это же Грейнджер!

— Поттер?

— И того хуже…

— Значит, не выйдет.

— Ну, есть ещё Уизли. Он хотя бы чистокровный, и мне будет не так противно.

— Ты шутишь? Или издеваешься? Уизли самый ужасный из них.

— Это в тебе до сих пор ревность говорит?

— Не говори глупостей, Паркинсон. С чего бы мне к нему ревновать? Мне не нравится Грейнджер. За ней забавно наблюдать, вот и всё, к тому же они даже не встречаются.

По её лицу он понял, что ляпнул что-то не то.

— Вообще-то, я имела в виду Поттера.

— Вообще-то, у меня нормальная ориентация, — надулся Спайк.

— Разве? — удивилась Паркинсон и с лёгким смущением пояснила: — Я раньше не поднимала этот вопрос, но мне показалось, что тебя наконец-то попустило, ведь мы перестали постоянно обсуждать, какой Поттер идиот и насколько у него ущербные друзья.

— Не вижу смысла в тысячный раз обсуждать очевидные факты.

— Вот именно! — она торжествующе подняла вверх указательный палец и хитро сверкнула глазами. — Но раньше эти факты были не менее очевидны.

— Ладно, в чём-то ты права, — Спайк тяжело вздохнул: Драко Малфой действительно был зациклен на Гарри Поттере в такой степени, что это уже становилось нездоровым. К счастью, без всякого сексуального подтекста: лишь уязвлённая гордость и ущемлённое самолюбие.

Так странно: оказывается, Паркинсон всё-таки умеет молчать, если это действительно важно. А знал ли он её на самом деле? И хотел ли узнать? Или все эти годы просто эгоистично пользовался? Что ж, она заслуживала откровенности хотя бы в этом, раз уж он не мог посвятить её во все свои тайны.

— А сейчас я поведаю тебе «Историю об отвергнутой руке, или Худшем дне в жизни Драко Малфоя», — сказал Спайк нарочито торжественно, но Паркинсон не поддержала веселья, оставшись серьёзной: она слушала внимательно и не перебивала. Вероятно, думала, что так, в виде шутки, ему легче открыться, но на самом деле Спайку не было тяжело, скорее забавно и немного грустно.

— И что изменилось? — спросила она, когда он закончил.

— Теперь я знаю, что есть вещи намного более важные, чем глупая детская вражда из-за мелочной обиды. И намного более страшные, — даже сам Спайк почувствовал, что вышло как-то слишком уж мрачно.

— Что-то плохое случилось этим летом? — Паркинсон выглядела так, словно на самом деле не хотела знать, но не могла не спросить, не из любопытства, а потому что должна; голос у неё был тихий и неуверенный. Он вполне мог сделать вид, что не понял, и отшутиться, мол, вырос, мозгов прибавилось, но какого чёрта? Вместо этого Спайк молча закатал рукав мантии на левой руке. Дружба ведь предполагает максимально возможную степень откровенности, так? Если она останется с ним даже после этого, о лучшем друге нельзя и мечтать.