В переднюю выскочили Алеша и Женя, мама расцеловала их обоих, спросила, как живут.
С момента, как мама вошла в комнату, мы, трое друзей, стояли затаив дыхание у дверей и смотрели на моих родителей. А они… эти двое, не видели уже никого и ничего. Просто стояли и молча смотрели, смотрели и не могли насмотреться друг на друга. Оба побледнели. Мама вдруг пошатнулась. Она бы упала, но отец подхватил ее и бережно посадил в кресло. И сам сел возле.
Я понял, что он забыл про Христину. Поняли это и ребята, и сама Христина. Она сделала попытку подняться и уйти, но силы ей отказали. Я заглянул ей в глаза: да это же пытка какая-то!
— Мама, — сказал я и еще громче: — Мама! Познакомься, это Христина Петровна Даль. Научный работник из института «Проблемы Севера». Я ее шофер. Христина Петровна, это моя мама Ксения Филипповна Болдырева.
Мама пожала ей руку и улыбнулась.
— Рада познакомиться. Андрюша мне много писал о вас.
— Хочешь кофе? — спросил я маму.
— Очень даже.
— Мы все выпьем кофе, не уходите пока, — попросил я ребят. Надо было дать время Христине прийти в себя.
Я пошел на кухню и сделал на всех яичницу, нарезал еще окорока, благо был, холодной оленины и «Алешиного хлеба». Приготовил кофе. Когда я на подносе принес все, что нужно к ужину, все сидели у стола и спокойно беседовали.
— Мама, как ты здесь очутилась? — спросил я, разливая дымящийся кофе по чашкам.
— Приехала снимать фильм.
— Какой? — поинтересовались мы вразнобой. Мама рассмеялась.
— Могу рассказать. Это будет документальный фильм, но очень поэтический. Само название фильма говорит за себя: «Солнечные блики на коре дерева».
— О чем? — осведомился отец, уже овладев собой.
— О чем?.. О советских людях в экстремальных условиях.
— И ты… — удивился я, — какое совпадение!
— Черта с два совпадение! Меня поразили твои письма, сыночек. Взяла два-три и с ними в дирекцию. И хотя перед этим мы крепко поругались из-за очередного отклоненного мною сценария на производственную тему, но тут мы сразу примирились. Мне выделили командировочный фонд. Заключили договор на сценарий. Да, сценарий я буду писать сама. Вот так-то.
— На сколько ты приехала?
— Как сниму. Год, полтора… Со мной оператор, ассистент, прочие сотрудники. Кстати, хотя мы забронировали номера, их почему-то поместили в коридоре. Даже оператора-женщину.
— До завтра, — пробормотал отец, — сегодня в гостинице иностранцы.
— Какие иностранцы?
— Свои. Входящие в СЭВ. Из Болгарии, Венгрии, ГДР. Завтра уедут дальше.
— Как они сюда попали, зачем? — удивилась мама.
— В Зурбагане создается лесопромышленный комплекс…
— Я хотела сюрприз Андрейке сделать… — тихо произнесла мама.
Мама обоим Андреям сделала сюрприз. Поняв кое-что, Женя первый поднялся, за ним Христина и Алеша. Когда они ушли, папа тоже было схватился, хотел переночевать в институте в кабинете. Но мама категорически возразила.
— Нет уж, мы поживем втроем. Самые интересные разговоры бывают перед сном. А ты можешь рассказать много интересного об этом крае, о его людях, о своих приключениях. Не забывай, я приехала ставить фильм о Севере, на котором отродясь не была. Раскладушка для Андрюшки найдется?
— Найдется, — смущенно пробормотал отец. Я не стал настаивать на пекарне, уж очень соскучился по маме.
Они говорили долго, я так и уснул под их разговор.
Засыпая, я думал, что никакой свадьбы у Христины через две недели не будет. Куда же наш Женя привезет Маргариту с Аленкой? Мне было по-человечески жаль Христину, но я, как маленький, радовался, что у меня теперь, наверно, будут папа и мама.
Утром я проснулся рано, быстренько оделся, отварил картошку к окороку, напек блинчиков (мама любит их с клубничным вареньем, но печь ей некогда, а может, лень), сварил кофе. Накрыв на стол, я вместо будильника поставил им пластинку Поля Мориа.
— Разве плохой у меня сын? — спросила мама, потягиваясь.
— Славный парень, — серьезно похвалил отец.
Мама накинула халатик, выбрала платье и пошла в ванную комнату переодеваться. Отец поспешно оделся. Он стеснялся своего протеза, может, думал, что мама не знает… Она знала. Я ей писал.
Мы весело позавтракали. Какое все-таки счастье, когда семья вся в сборе, когда семья нормальная: папа, мама и сын!
Мама уже знала о всех наших достопримечательностях. От секретаря обкома, из подшивки зурбаганской газеты, брошюр и моих писем. Первое, что она захотела посмотреть, — это наскальные рисунки эпохи неолита. Боялась, что зимой так занесет снегом, что ничего не увидишь.
Хорошо, что мне на радостях не спалось, и я разбудил их довольно-таки рано. Отец проявил оперативность и нам быстро подготовили вертолет. К истокам Ыйдыги летели отец, мама, оператор Мосфильма Таня Авессаломова, Кирилл, два кандидата наук из института «Проблемы Севера».
Кузькин меня охотно отпустил, Христина наотрез отказалась, сославшись на неотложный опыт (не было у нее никакого опыта).
Погода была солнечная, морозная, видимость прекрасная, но замерзшие стекла мешали видеть ту красоту, что проплывала под нами далеко внизу.
Я сидел рядом с Таней Авессаломовой. Когда она успела выучиться на оператора? На вид ей было не более девятнадцати. Худенькая, длинноногая, подвижная, хорошенькая, смуглая, с глубоко посаженными яркими серыми глазами, полными лукавства и задора, курчавая, как негритенок. Славная девушка! Мы с ней как-то сразу сдружились.
Вчера я спросил маму:
— А почему ты взяла с собой какую-то Авессаломову, а не Дениса Попова? Ведь он всегда ездил с тобой во все командировки…
— Как оператор он меня больше не устраивает, — вздохнула мама. Лицо ее омрачилось.
— Почему?
— Работает по шаблону, по старинке. А Татьяна Авессаломова — талант. Будет лучший оператор, если не вздумает заняться режиссурой. Надо дать ей шанс найти себя, как художнику.
— Жаль, что зима, летом мы бы больше увидели! — сетовала Таня, пытаясь протереть замерзшее стекло.
Вертолет опустился на песчаный берег Ыйдыги, слегка припорошенный снегом. Дул ветер и сдувал снег.
Мы попрыгали на землю раньше, чем спустили лесенку. Отец сошел последним. Мама хотела поддержать его, но он на какое-то мгновение опередил ее помощь.
— Какая красота! — воскликнули мама и Таня. Летчик, видимо нанаец, улыбаясь, смотрел на них. Только он да отец были в этих местах, и не раз.
Оледенелая, промерзшая чуть не до самого дна Ыйдыга в лучах невысокого солнца сверкала словно серебряная дорога. Дремучий заснеженный лес непроходимо высился за рекой, а перед нами поднимались высочайшие базальтовые скалы, круто обрывающиеся к Ыйдыге.
— Вот и роспись, — показал отец на скалы и тихо ахнул.
Каждый выражал свои чувства, как ему диктовали его выдержка и темперамент. Одна Таня не смотрела на изумительные наскальные изображения (знала, что они от нее не уйдут), а торопилась заснять на пленку непосредственность наших эмоций.
Лишь затем она приступила к снимкам наскальных изображений, чертыхаясь и возмущаясь.
Здесь среди первобытной природы вырезанный тысячелетия назад на древнем базальте человекообразный лик выглядел еще более потрясающим и прекрасным, нежели на фотографии. Мягкий, сердцевидный овал лица, широкий лоб, огромнейшие, в половину лица, круглые глаза без зрачков, чуть выпуклые губы, тронутые улыбкой (за ним два ряда острых зубов), и непропорционально узкий подбородок.
Я смотрел и не мог оторвать взгляда от изображения прекрасного существа (марсианка?). Мне вдруг показалось, что лицо отделяется от камня и движется нам навстречу. Я невольно отступил назад, и видение исчезло, но глаза продолжали пристально и грозно смотреть прямо тебе в душу. Какой же гениальной выразительностью обладал древний мастер… Рядом были выбиты лоси, олени, птицы.
Но страшно сказать, тысячелетняя базальтовая скала с ее гениальными росписями вся была испещрена сотнями имен и фамилий, а какой-то Жоржик Кривоносое расписался с помощью зубила поперек щеки и глаза прекрасного лица.
