Со стороны толпы раздаются первые крики и свист. Зато простые москвичи, что собираются вокруг диссидентов, начинают одобрительно кивать. Я прибавляю голоса:
…Саму историю исправить
И сделать все наоборот:
Разоружить и обезглавить,
И в быдло превратить народ!
Диссиденты начинают еще громче свистеть, зато москвичи машут мне руками, сдвигаются ближе. Начинается толкотня, оцепление посматривает на Пака. Не пора ли меня сдергивать с постамента? Появляется и милиция. Несколько патрулей выдвигаются в центр площади. Ими явно руководят какие-то мужчины в цивильном, с короткими стрижками. Конторские? Пора заканчивать:
В который раз простив измену
Нечистоплотных чад своих,
Мы – коммунисты – вышли на арену —
И мир восторженно притих.
А вам беспамятство – расплата,
Его заслуживает сброд.
И даже «славы Герострата»
Не удостоит вас народ!
Последние строчки приходится кричать – шум на площади нарастает, ко мне прорываются несколько парней, пытаются сдернуть с импровизированной сцены. А их уже «винтят» подоспевшие милиционеры. Я вижу, как Пак шмыгает в толпу и растворяется среди своих. Мужчины с короткими стрижками выводят меня к метро. Один из них, загоревший, высокий, с белоснежной улыбкой, качает головой:
– Ну ты и задал им! А заодно и нам работы прибавил.
Я кручу головой, пытаясь увидеть Вику. На часах уже восемь пятнадцать. Горю синим пламенем. Я не только задал работы милиции, но и себе проблем прибавил. Как мне теперь встретиться с девушкой? И как объяснить опоздание и отсутствие цветов…
– Ищешь кого?
– Знакомую. Договорились о свидании, а…
– А ты вместо свидания тут Ходынку решил устроить, – смеется белозубый. Глядя в его блестящие ботинки, можно бриться.
– Как выглядит твоя подружка?
В толпе раздаются свистки, двое милиционеров тащат какого-то мужика. Явно поддатого. Народ не торопится расходиться. Москвичи спорят с диссидентами и поэтами, патрули не препятствуют.
– У нее светлые волосы, карие глаза. А вы…
– Мы кто надо, – усмехается мужчина. В руках у него появляется красная книжечка. Старший лейтенант КГБ Андрей Литвинов. Книжечка исчезает, мне протягивают руку. Жму ее.
– Ну ты им и задал! Давно было пора этот гнойник вскрыть. Тебя-то как зовут, поэт?
Я все еще обеспокоенно кручу головой, пытаясь высмотреть Вику. Увы, ее не видно.
– Для рапортов-отчетов? – Я перестаю вертеться и смотрю прямо в глаза лейтенанту.
– И для них тоже, – спокойно отвечает тот. – Но стихи отличные, с удовольствием купил бы твой сборник.
– У меня нет изданных книг, – я пожимаю плечами. – Русин. Алексей.
Достаю из кармана студенческий, тот перекочевывает в руки Андрея. Он внимательно его разглядывает, подзывает жестом одного из милиционеров. Неужели меня заберут?
– Виталий, объяви по оцеплению. Светловолосая девушка, карие глаза… Что еще? – Лейтенант оборачивается ко мне.
– Лет двадцати четырех, высокая.
Милиционер уходит. Лейтенант отдает мне студенческий, хлопает по плечу:
– Если еще здесь, найдем.
Так и происходит. Через пять минут ко мне подводят растерянную Вику. На ней платье синего цвета, сумочка на ремне прижата к бедру, светлые волосы стянуты сзади в хвостик. На шее кулончик в виде сердечка. Особой косметики на лице я не замечаю, лишь губы слегка тронуты красной помадой.
Лейтенант одобрительно разглядывает Вику, а та ошарашенно переводит взгляд с меня на милиционеров вокруг.
– Извини, я без цветов, – развожу руками.
– Это ты там был? У памятника? – девушка смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Статья 79-я УК. Организация массовых беспорядков, – смеется Андрей. – От двух до пятнадцати лет исправительных работ.
Милиционеры вокруг улыбаются, подмигивают мне. А я не знаю куда себя деть. Сейчас провалюсь от стыда под землю.
– Ладно, Пушкин, – лейтенант еще раз хлопает меня по плечу. – Бери свою Наталью Гончарову и идите уже. И постарайтесь больше не попадать в истории.
Я благодарно жму руку Литвинову и тяну Викторию в сторону улицы Горького. Некоторые москвичи по пути подходят ко мне, говорят комплименты. Спрашивают фамилию. Отшучиваюсь, ускоряя шаг. Вике на каблуках трудно поспевать за мной, приходится сбавить темп. Но мы уже ушли с площади, и становится поспокойнее.
– Как насчет мороженого? – Я вижу вывеску «Космос» на здании, где раньше был знаменитый на всю столицу «Коктейль-холл». Место сборища всех стиляг Москвы и Московской области. Стиляг уже почти нет, да и «Коктейль-холл» закрыли – на его месте теперь известное кафе-мороженое. С обязательной очередью.
– Давай, – неуверенно соглашается Вика. – А что ты там читал? Ну, у памятника. Я далеко была, не расслышала.
Девушка просто лучится любопытством. Мы встаем в конец очереди.
– Так, стих один. Провокационный. Уж больно специфическая публика там собралась. Захотелось их слегка выпороть.
– За что?
– За то, что пытаются разрушить то, что не они строили, – расплывчато ответил я. Стаккато СЛОВА в голове стихло, я перевел дух.
– Ты пишешь стихи?
Я серьезно задумался. В том, что надо пробиваться во власть, – у меня сомнений не было. Только наверху, в «капитанской», удастся переложить руль корабля под названием СССР на другой курс. И отвести его от острых рифов, куда он на всех парах мчится. Но как попасть в Кремль? Идти по партийной линии, делать карьеру? Долго. Через десяток лет страна свалится в застой, и стариков из Политбюро трактором не выдернешь из Кремля. Стать популярным певцом? А-ля Кобзон? Сильно сомневаюсь в своих музыкальных талантах. Песни-то из памяти надергать не трудно. Но как без голоса их петь? Можно двинуться по спортивной линии. Парень я крупный, сильный. Пойти, например, в хоккей. Брежнев, кажется, его особенно любит. Стать знаменитым спортсменом, потом вступить в партию, прыгнуть в депутаты. Нет, все равно долго. Да и в процессе – никакого влияния. Вариант, признаться, я вообще не рассматриваю. Гарантированная психушка.
– Пишу. А еще художественную прозу.
– «Про заек»? – заржал кто-то сзади. Я обернулся и нос к носу столкнулся со странно одетым долговязым парнем. Узкие черные брюки-дудочки, красный пиджак на одной пуговице, яркий галстук-шнурок. Подняв взгляд, я рассчитывал увидеть стиляжий кок на голове, но черные волосы шутника были лишь прилизаны каким-то гелем. Ясно. Новая поросль стиляг – битломан.
– Да, клоун, я прозаик. А ты кто? – Кулаки сжались сами собой, я сделал шаг навстречу.
Тот сразу включил заднюю.
– Эй, мужик, брейк! Я же только пошутил! – На нас стали оглядываться из очереди. «Клоун» резко развернулся и помчался вихляющей походкой по улице.
– Леш, плюнь на него! – в мою руку вцепилась Вика. – Это же стиляги. У них тут «Бродвей».
– Что за Бродвей?
– Они так улицу Горького называют.
– Это уже не стиляги, Вика, – я тяжело вздохнул. – Это новая поросль. Битломаны, рок-н-ролльщики.
– Кто?? – Девушка еще раз взглянула вслед вихляющему.
– Новое направление в музыке. – мы практически подошли ко входу в кафе. – Точнее, оно не совсем новое, появилось еще в конце сороковых в США. Но сейчас в него вдохнули свежую струю. Элвис Пресли, «Битлз»…
– Что-то слышала, – Вика наморщила лобик. – У нас в общаге девчонки много чего слушают.
Мы вошли внутрь, и официантка в белом переднике проводила нас за столик на втором этаже. По дороге я разглядывал большое «космическое» панно на стене. Очень стильно все сделано. Мы заказали кофе, несколько порций мороженого. Я решил попробовать все. И фирменный «Космос» – два шарика, политых шоколадом и посыпанных орешками (60 копеек), и «Марс» (то же самое, но без орешков), и «Солнышко» (с абрикосовым вареньем).
