– Ой, батюшка, что Вы! Ну, какой мне Новгород, батюшка? – смутился Иван. – И сана у меня нет, так в дьячках и оставили, и за это Господу благодарен!

– Так где же ты теперечи? – удивился отец Николай.

– Тут посёлок в Борском районе, Кикиморовка, – ответил Ваня. – В нём прежде не было церкви, теперь вот, построили… Да только селяне, как ходили молиться на квартиру к одной женщине, бабе Даше, так к ней и ходят. Кто заболеет, зовут её, за болящего помолиться. На поминки тоже её приглашают, усопшего отмолить. Ещё и денег дают, а та берёт, не стесняясь, хоть сама никогда и не просит. Священники, говорит, за свои услуги все деньги дерут, хотя у них есть зарплата, а у неё только пенсия.

– Какой стыд! – негодовал Николай. – Она, чай, и в сан сама себя посвятила? Раз себя с нами равняет.

– Да не она равняет, – с улыбкой в голосе пояснил Иван. – Это селяне о ней, точно о святой говорят.

– А она, чай, и не отрицает! – буркнул старик на это. – В церковь, поди, не ходит, и другим не велит!

– Батюшка, – как-то нервно смеясь, объяснил Иван. – Здесь в Божий храм сёстры ходить боятся, а уж детей и подавно не водят! Тут что ни служба, то непременно какой-нибудь пьяный дебош! Даже с утра, на воскресную литургию, мужики умудряются заявиться пьяными, матерятся, буянят… На той неделе, вот, канун разломали, и на цветмет понесли сдавать! Кое-как их остановили! Потому сюда и не ходят. А чаще всех, нашу церковь посещает милиция. Вот они-то, ни одной службы не пропускают!

– Какой кошмар, – сочувственно произнёс Николай, выслушав пасынка. – Ваня, а как же они крестят детей, как причащаются? Там же, у бабы Даши?

– Нет, отец Евгений к ним сам теперь ходит и крестить, и отпевать, – пояснил Крепцов. – Он и у бабы Даши таинства совершает, молебны, требы. А исповедь и евхаристию может и на дому, берёт из Хранительницы Святые Дары, и к кому нужно, сам с ними приходит.

– Ваня, так нужен ли ему тогда диакон там? – досадовал Николай.

– Батюшка, не серчай, я за служку при нём, – признался Иван. – Не настолько уж сан у меня высокий, чтобы амбиции были. Господь учил нас смирению и мне радостно исполнять Его волю здесь.

Пожилой иерей вздохнул и передал трубку супруге.

– Не знаю, как с ним разговаривать, – сказал он Ксенье, покачав головой. – Нисколько не изменился, всё, как ребёнок! Ну, не видит он своё ремесло работой! По-прежнему, ни к повышению, ни к заработкам на ней не стремится! Слепо верит и смирение, говорит, важней!

Ксенья тихонечко взяла у него мобильник.

– Ванечка, может, ты переведёшься сюда к нам, в Судный? – ласково предложила она. – Николка уж еле ходит, ты бы приехал, сынок, Христа ради, помог бы нам тут при церкви.

– Это надо с отцом Евгением говорить, матушка, я-то с радостью! – ответил Иван. – Сегодня мы с ним пойдём соборовать к бабе Даше, на обратном пути, спрошу его благословения, объясню, так и так.

– Потом позвони обязательно, – напомнила Ксенья. – Мы ждать будем.

– Хорошо, матушка, – с улыбкой в голосе обещал Крепцов.

Мне самому стало интересно, что это за странный посёлок и Дружный квартал. Ментально мы не общались, а люди оттуда ко мне не заезжали давно, последний раз, года четыре назад, прибыл человек, и тот, почти сразу уехал.

В доме Краевых, тем временем, гостям уже был накрыт обеденный стол. Алёна Демидовна была счастлива крепко обнять сестру, расцеловать племянницу и познакомить их со своей приёмной дочерью Катей. Адоневич ей тоже сразу понравился, она всё подмигивала своей незамужней сестре, чтобы не упустила этого приятного, умного и привлекательного, на её взгляд, мужчину. Правда, та, как я мог заметить, не имела на него видов, да и сам доктор был куда больше озабочен другим.

– Как скоро Ваш муж вернётся-таки со смены? – спросил он Краеву.

– Ой, Вы знаете, он мне с утра позвонил, – ответила та. – Я могу представить, сколько сейчас у него работы, мне всегда так жалко детей, Вы знаете, я сама ведь в интернате работаю завучем! У меня если кто даже просто порежется, или обожжётся, я уже переживаю, они плачут, а мне, наверное, даже больнее, чем им! Нет, я бы точно не смогла быть медиком, да ещё в детской больнице! У меня бы сердце болело за всех, я такой человек!

– Мама хочет сказать, что из Окольков поступили в больницу дети, и папа задержится допоздна, – перевела для гостей Катюша.

– Милая, зачем было присылать нам такую дорогую для тебя вещь? – спросила у неё Вера. – Это же память о твоей семье.

– У меня теперь другая семья, – ответила девочка. – Нельзя жить прошлым, когда есть настоящее.

– Какие мудрые слова, – оценил Адоневич. – Ты рассуждаешь, как взрослая.

– Я не ребёнок, – заверила его Катя.

Амина загадочно поглядела на неё, тоже сделав серьёзное лицо, как у взрослой. Я умилялся, поначалу решив, что она просто паясничает. Но этот взгляд означал куда больше, чем я предполагал.

– А сколько тебе лет? – спросила Амина Катю.

Та обернулась и смущённо заулыбалась.

– Больше, чем пальчиков у тебя на руках, – сказала она.

– Эй! – оскорбилась Аминка. – Я не такая маленькая, чтобы показывать возраст на пальцах! Мне уже восемь, я скоро пойду в первый класс!

– В твоём возрасте, все уже во втором учатся, – заверила её Катя.

– Амина у нас во всём девочка особенная, не как все, – подмигнула дочери Вера. – Поэтому пойдёт в школу с восьми лет, и будет в классе самая умная.

Видя поддержку матери, Аминка показала Кате язык.

– А я и так самая умная в классе, – сказала Катюша, поглядев на Алёну Демидовну.

– Да, Вы знаете, – с радостью подключилась та. – Она круглая отличница по всем предметам, а ещё рукодельница, талантливая художница, и запевала в хоре. У неё такой изумительный голос! Недавно, её приглашали в Правну, выступать там в Филармонии, я тоже съездила, мне так понравилось!

– Что за Правна? – не понял Иосиф Залманович.

– Большой и красивый город, – заверила его Краева. – Всюду фонтаны, театры, городские сады с искусственными прудами. Ни бензином, ни заводским дымом не пахнет на улицах, а только цветами, свежестью и листвой! Как-нибудь, ещё побываете там.

Хорошо, что Правна не слышала этого. Вот почему, описывая нас, люди в первую очередь говорят о памятниках архитектуры и достижениях зеленстроя? Неужели, всё, что мы собой представляем, в их понимании, это лишь наш внешний вид? Если бы город, или даже посёлок, описывал Правну, он бы упомянул о том, что в ней нет бездомных, как нет и проблемы с трудоустройством, по специальности или без… Сказал бы о том, что там нет преступности, нигде не увидишь окурков, не встретишь девиц на обочине, и карманников в городском транспорте. Нам, как и людям, не в радость, когда о нас судят только по внешности! А чтобы узнать, каков тот или иной город на самом деле, нужно не по театрам и площадям у него гулять, а пройтись по его дворам в каком-нибудь спальном районе.

Мне надоело слушать Алёну, которую ни у кого ещё не получалось, ни дослушать, ни перебить, и я решил пока разыскать Ивана Крепцова через знакомых.

– Борка, ты знаком с Кикиморовкой? – спросил я у города Бора. Это мой хороший приятель с области.

– Конечно, знаком, – сразу ответил он. – Это моя соседка. Она такая кошатница! Мои люди частенько берут у неё котят, а ещё за молоком и сметаной многие приезжают. Но посёлки вроде неё, чересчур близкие к городам и не имеющие собственной инфраструктуры, как правило, не разговаривают.

– А не знаешь ли, где у неё живёт новый диакон, Иван Крепцов?

– Новосёл? – припоминал Борка. – Да, какой-то приезжий парнишка недавно у неё появился. Сам из глубинки. Снял, говорят, комнатку в одном из частных домов, у одного пропойцы, Фёдора.

– Навряд ли, диакон согласился бы на такое соседство, – усомнился я – А не проводишь, взглянуть?

– Можно попробовать, – согласился Борка, припомнив то место в Кикимововке, где поселился новый на селе человек. – Домик Фёдора стоит у междугородней трассы, недалеко от моста через речку Везломку. Эта лачуга всего о двух комнатах, с кухней, из которой в окошко видать задний двор… Он принялся рассказывать, и я сам не заметил, как мысленно перенёсся на задний двор какого-то деревянного домика с несимметричной покатой крышей. Двор был полон стеклянных бутылок, уложенных друг на друга.