Собравшиеся в зале люди сидели, опустив головы, и вид у них был такой, словно они только что отнесли на кладбище и похоронили кого-то из близких. Никто из них не проронил ни звука, в зале воцарилась гробовая тишина. Лишь временами кто-то из руководителей простуженно кашлял, тем самым нарушая тишину. Выражение лиц, сидящих без слов говорило о том, что они хорошо понимают важность принятого партией постановления, но в решении данного вопроса и сами допустили некоторую оплошность, поэтому сидели с виноватым видом.

С некоторым пафосом доложив о том, что говорилось на совещании в Ашхабаде, Ата Хымлыев подчеркнул, что замечания, сделанные выступавшими на совещании высокопоставленными чиновниками, поставленные ими задачи касаются не только других, но и имеют непосредственное отношение к руководителям их района. Взвинтив сельских руководителей, секретарь райкома, поглаживая свой выступающий вперёд подбородок, перешёл к конкретным примерам из своего района.

Секретарь райкома, и сам постоянно живущий в страхе, имена тех колхозников, которые собирался назвать на этом собрании, заранее обсудил с начальником ОГПУ Иваном Сызранам.

Словно пытаясь взять на мушку кого-то из сидящих в зале, Ата Хымлыев, сощурив один глаз, медленно обвёл зал взглядом. Наконец его взгляд задержался на сидящих у входа на сдвоенных стульях, словно школьники, сложив ладони на коленях, представителях колхоза «Гызыл гошун» Ягды-кемсите и председателе Нурджуме. Почувствовав, что Нурджума хочет что-то сказать ему, Ягды-кемсит заёрзал на стуле. Он без конца гладил свой вздёрнутый нос, на котором выступили капельки пота, и было видно, как он волнуется.

– Вот, например, здесь присутствуют товарищи – председатель сельсовета села Союнали Ягды Нарлы, и председатель колхоза «Гызыл гошун» этого же сельского совета Нурджума Овез. Это люди, которым советская власть доверила работу на местах. Тем не менее, в последнее время, зачастую забывая о своих должностях, эти товарищи соблюдают интересы зажиточных людей, которых следовало бы объявить кулаками, и даже в некоторых случаях предоставляют им те же льготы, которыми пользуются члены колхоза.

По правде говоря, Нурджума совершенно не ожидал такой критики. Он считал, что для критики вообще нет никаких оснований, напротив, ему казалось, поскольку проводимая им на селе работа идёт успешно, районное руководство отметит это, скажет о нём доброе слово. Колхоз «Гызыл гошун» одним из первых в районе завершил сев хлопчатника. Давным-давно очищены и подготовлены оросительные сети, в любой момент можно было убирать плотину и пускать воду. Сейчас в разгаре окот овец, словом, небольшие достижения наблюдались и в других отраслях. Казалось бы, здесь нет никаких оснований для неприятного разговора. И потому критика Ата Хымлыева была похожа на желание подпортить настроение хоть кому-нибудь.

– У нас есть точные сведения о том, что в этом колхозе в ходе весеннего сева нескольким богатым семьям выделяли семена хлопчатника, предназначенные для колхозников. На том Ашхабадском совещании первый секретарь партии товарищ Попок верно подметил, что, к сожалению, на местах ещё остались люди, поддерживающие отношения с представителями зажиточного сословия, что вместе с ними льют воду на одну и ту же мельницу. – В этом месте речи секретаря райкома заместитель начальника ОГПУ Аман орус, до того сидевший с важным видом и будто раздувавшийся на глазах, едва заметно обернулся и с недовольным видом посмотрел в ту сторону, где сидели Ягды-кемсит и Нурджума башлык. В его взгляде читался вопрос: «В самом деле?». В это же время Ягды-кемсит, не ожидавший, что меч критики обрушится на их головы и надеявшийся, что это не коснётся их, сидел тихо, низко опустив голову, словно хотел спрятаться от посторонних взглядов.

Каким бы грозным ни был взгляд Амана оруса, на Нурджуму он особого впечатления не произвёл. Напротив, высокомерие этого выскочки разозлило председателя колхоза, задело его за живое.

Хотя Нурджума производил впечатление человека слабого, на самом же деле отличался он когда надо мужеством. Народ помнил его смелые поступки, совершенные ещё в подростковом возрасте. Волею судьбы он отправился мстить, когда ему не было ещё и пятнадцати лет. И с честью прошёл это испытание. Он тогда вступился за жену старшего брата, которая была замужем уже несколько лет. Так вот, когда мужа той долго не было дома, односельчанин по имени Андым каким-то способо склонил её на свою сторону и увёз, чтобы жениться на ней. Вот тогда-то юному мстителю пришлось обнажить свою короткую саблю. Вместе с двумя мужчинами -родственниками он пустился в погоню за ними. Они догнали беглецов вдали от села, на старой дороге Пенди – Керки. Андым, думая, что ему удалось оторваться от села на достаточное расстояние погони не ждал и в это время отдыхал, расположившись на вершине одного из холмов. Они чаёвничали с беглянкой Гульджемал, тесно прижавшись друг к другу.

Андым увидев мчащуюся в его сторону тройку лошадей, сразу же понял, что это его мстители, и схватился за саблю, лежавшую рядом. И подумав о том, что одному ему не справиться с тремя всадниками, стал искать способ разобщить их. Когда скачущий во главе мстителей Розы-чолак (хромой) оказался близко, он крикнул ему, что поведение того – настоящая трусость:

– Эй, Розы-чолак, разве я вашу женщину забрал, прибыв к вам с целым войском, что вы целый отряд снарядили за мной? Да вы самые настоящие трусы, выходите против меня по одному, если вы такие смелые!

Розы-чолак остановился и отступил, пропуская сначала Нурджуму как близкого родственника оскорблённого мужа женщины.

– Иди, сынок, отомсти ему! Смой свой позор!

Видя, как мальчишка, обнажив короткую саблю, помчался прямо на него, Андым понял, что его хитрая уловка удалась. Когда конь юноши подлетел совсем близко и был готов растоптать противника, хитроумный Андым снял с себя дон и несколько раз встряхнул его в воздухе. Испуганный конь Нурджумы отскочил в сторону. Но какие бы уловки ни использовал хитроумный Андым не позволить противнику вплотную приблизиться к себе. Разозлённый Нурджума верхом на коне старался. Натягивая поводья коня, он нападал то с одной, то, с другой стороны. Но скоро Розы-чолак видел, что хотя Нурджума был на коне, Андым не сдастся, напротив, он всеми способами изматывать мальчишку. Наблюдая это со стороны, Розы-чолак определил для себя что силы неравны. Вот-вот Андым одалеет юношу. И тогда Розы-чолак не мог спокойно сидеть он снял с седла лежавшую поперёк многозарядную винтовку, и он выстрелил, когда поднималась рука с саблей Андыма.

Обливаясь кровью и пытаясь доюить Нурджуму, Андым снова выкрикнул, обвинив Розы-чолака в трусости:

– Эй, чолак, да ты как баба поступил!

На что Розы-чолак ответил:

– Ничего, я просто уравнял ваши силы. А разве с твоей стороны не трусость воевать с зелёным мальчишкой?! Ну, а теперь все равны, если тебе по силам, одолей его!

И тогда Нурджума, внутри которого всё ещё пылал огонь мщения, своей шашкой смертельным ударом снёс голову Андыма…

Вспыльчивость в жизни Нурджумы односельчане объясняли тем, что он тогда видел кровь…

Когда секретарь райкома стал связывать милосердное отношение к кулакам с семенами хлопчатника от колхоза, председатель райисполкома Маммета Поллы беспокоился; менялось его лицо, то немного краснея, то бледнея. Словно надеясь на то, что эта стрела пролетит мимо и не коснется его, он сидел с низко опущенной головой, старался не замечать взглядов союналийцев, которые после критических замечаний повернулись в его сторону и взглядами спрашивали: «Что всё это значит?».

Делясь с земляками излишками хлопковых семян, Ягды и Нурджума решали этот вопрос не самостоятельно. В те дни в село по делам приезжал председатель райисполкома, и они советовались с ним: «Как быть, если единоличникам не выдать немного семян, они не смогут провести посевную!» На что тогда же получили ответ:

– Нельзя допустить, чтобы земли пустовали. Если у вас образовались излишки, поделитесь с ними. Мы же облагаем их налогами, когда урожай поспевает, значит, в этом году возьмём с них больше налога. И потом, даже если мы с ними делимся, урожай ведь не уходит на сторону, опять же к нам возвращается.