— Отлично! — воскликнул Минич. — Значит, решено! Немедленно едем в Вильно, в Музей восковых фигур. Там нас ждет убийца. И я с ним разберусь. Уж поверьте, сил нам хватит!

Он распахнул полу пиджака, показав кобуру с револьвером «Detective Special».

Профессор даже не взглянул на журналиста. Он, надев очки, стал бережно заворачивать чашу Ягайло и дневник Радзивилла в носовые платки, всецело отдавая этому процессу свое внимание. А попутно заметил:

— Дорогой мой Алесь! Вы, безусловно, смелый и отважный человек, в чем я не раз смог убедиться. Но мы, попытавшись тут рассуждать логически, оставили без внимания еще две существенные вещи. Первый нюанс в том, что во всей этой истории вы ни разу так и не пустили в ход ваш револьвер. Даже оказавшись в подземелье. Почему же? Да только потому, что ситуация не позволяла — и вряд ли позволит, если плывешь на поводу событий. Поэтому не очень-то на него надейтесь в дальнейшем. Что он был у вас, что у вас его не было — это ничего никак не изменило. Этот револьвер был с вами в Вильно, когда убийца почти в вашем присутствии убил множество людей в разных частях города, — и вы ничего не смогли поделать. Потому что убийца подобен человеку-невидимке. А против невидимого убийцы бессильно любое оружие…

Минич прикрыл полу пиджака и, подумав, согласился:

— Пожалуй, пан профессор, вы как всегда правы… А в чем второй ваш нюанс?

— А второй нюанс — не мой, а всего положения дел — в том, что наш враг не просто убийца, а часть «Черной ленты». Вот это и есть самое главное.

Чеслав Дайнович снял очки и взглянул на журналиста. И в этом взгляде была тревога и боль. Он действительно боялся, но не за себя.

— Если нас в «Черной ленте» приговорили, то все равно убьют. Ладно, меня, старого человека, но вас — такого молодого… Вот этого я не хочу допустить.

— Ах, вот вы о чем…

Алесь вздохнул и сел на стул рядом.

— Но разве у нас есть какой-то выбор? Ведь война уже началась. И не остановится. Войну с Гитлером не остановить. И погибнут миллионы.

— Да, погибнут миллионы… — печально кивнул Чеслав Дайнович. — И все начнется с нашей страны… Вот поэтому нацистам так нужны эти артефакты, и вот поэтому их ищет «Черная лента». Они ей нужны для войны. Но это не означает, что мы сейчас должны погибнуть как герои — мы еще в этой войне пригодимся Отечеству, особенно вы, Алесь. В общем, не будем лезть на амбразуры нашего убийцы.

Он добавил, хитро взглянув на журналиста:

— У меня родилась одна идея… Только что пришла в голову. Убийца ждет нас в Музее восковых фигур. А что, если вместо нас появятся — скажем так — наши призраки? То есть те, кого он совсем не ждет…

И профессор, улыбнувшись, подмигнул ничего не понимающему Алесю:

— Вы не против стать ожившим манекеном музея?..

Глава семнадцатая,

в которой находят фотографию убийцы

Около полуночи перед старым трехэтажным зданием Виленского Музея восковых фигур остановилась патрульная полицейская машина. Когда водитель затушил мотор, в пустом и полутемном квартале стало тихо, как на кладбище. Казалось, тут не было ни души.

Через минуту неспешно раскрылись дверцы авто, и появились двое мужчин в полицейской форме. Деловито оглядевшись, один, более тучный и пожилой, сказал очень тихим голосом:

— Похоже, тут все спокойно…

Второй полицейский, моложе и повыше, с лихо надвинутой на лоб фуражкой, шепотом ответил:

— Ловко вы все-таки придумали с этой формой и патрульной машиной. Полицию тут никто не ждет…

Его собеседник в ответ, будто поправляя воротник рубашки, приложил палец к губам.

Первым из этих людей в форме был профессор Чеслав Дайнович. Вторым — журналист Алесь Минич…

После отъезда из замка они на своей «ТАТРЕ-77» снова заехали в местечко Медники, где оставили на сохранение вместе со спрятанным крестом Витовта новые находки — чашу Ягайло и блокнот Доминика Радзивилла. Оттуда же профессор позвонил своему другу — комиссару виленской полиции Франтишеку Луцкевичу, которого огорошил просьбой одолжить на ночь патрульную машину и два комплекта полицейской формы. Комиссар так и не понял, зачем это нужно, но поверил обещаниям Дайновича о высших государственных наградах за содействие в каком-то важнейшем и секретном деле. Так журналист и профессор, прибыв в Виленский комиссариат, преобразились в полицейских и, оставив там свою «ТАТРУ-77», уехали к Музею восковых фигур на патрульной машине.

— Слушайте, пан профессор, — шепнул Алесь, поправляя фуражку, — а может, нам с вами пойти работать в полицию? Будем дела всякие распутывать… Вот нам уже и форму дали, и даже машину…

— Не время для шуток, — бросил на него строгий взгляд Дайнович, отвечая так же шепотом и прикрывая рот кулаком. — Не забывайте, что за нами, возможно, уже наблюдают. Действуем по плану. Говорим измененными голосами. Вы Микола, я Томаш. И больше естественности… Точнее, естественного для поведения полицейских…

— Я понял… — журналист расправил плечи, поднял подбородок и сунул большие пальцы рук за ремень на поясе.

— О, боже! — простонал профессор. — Только не изображайте шерифа из американских фильмов! Вы обычный полицейский-трудяга, уставший от долгой смены.

— Как скажете…

Они отошли от машины и неспешным шагом прошлись вдоль темного фасада дома, заглядывая в черные окна.

— Микола! — обратился к напарнику Дайнович голосом уже громким и неузнаваемо низким. — Это тут видели воров?

— Похоже, что луг, Томаш! — хрипло ответил Алесь. — Позвонили в участок и сказали, что в музее кто-то ходит с фонариком. Надо проверить.

Они остановились у большой железной двери с двумя каменными львами по обе стороны. Осмотрелись в свете тусклой лампы над входом. Профессор толкнул рукой дверь:

— Заперто! — прошептал он.

— Вот холера! — выругался тоже шепотом журналист, потерев лоб, который жала узкая фуражка. — Что же будем делать?

— Ничего страшного, — ответил так же тихо профессор. — У меня есть связка полицейских отмычек. Сейчас открою…

Пока Дайнович возился с замком, Алесь отошел в сторону, делая вид, что заглядывает в окна и вообще изучает обстановку.

— Слушай сюда, Микола! — наконец позвал его в тишине пустой улицы бас напарника. — Это точно, воры. Тут, кажется, дверь открытая…

— Что ты говоришь, Томаш! — с удивлением раздалось в ответ хриплым голосом. — Кто же ее открыл? Повсюду воры…

х х х

Войдя в музей, они включили карманные фонарики.

— Похоже, Микола, тут никого нет… — сказал Дайнович, и его слова отозвались громким эхом в стенах огромного темного дома. — Давай с минуту осмотримся и пойдем. Нечего нам тут делать…

Алесь хотел было и дальше подыграть профессору в этом спектакле, целью которого было быстро найти спрятанный пакет с фотографией убийцы и так же быстро исчезнуть. Но внезапно почувствовал, что у него отнялся язык.

На него снова нахлынула волна какого-то дежа вю, ощущения уже пережитого и совершенного нереального — едва лишь он вдохнул специфический воздух музея и едва снова увидел в свете фонариков искаженные тенями лица восковых манекенов. Уж очень они были похожи на такие же не живые лица трупов, которые он тут видел в ночь, когда все это началось. И похожи своей восковостью — что главное — на его собственное лицо, когда он смотрел тут на себя в зеркало — и не узнавал себя в этом зеркале…

Кто труп, кто живой? Кто манекен, а кто мертв? Тут стояла, как ему тогда чудилось, восковая статуя в форме полицейского. Но статуя оказалась живой, а потом стала трупом. А теперь они пришли в этот музей, как выразился профессор, тоже «манекенами», потому что тоже липовые полицейские… Или потому, что тоже станут трупами, как все тут?..

Алесь почувствовал, что ему становится муторно. И показалось, что вошел не в Музей восковых фигур, а в какой-то чудовищный морг, где живое запросто становится мертвым, и так же просто мертвое становится живым — как тот забальзамированный Ленин в подвале, который подмигивал ему — такому же тогда восковому по лицу — из своего саркофага. Наваждение…