Говорить нельзя, режим радиомолчания. Сказать что-нибудь в эфир – это всё равно, что залезть на бархан и начать размахивать флагом. Сразу заметят. Любые радиоволны разлетятся на десятки тысяч шагов. Даже самый ленивый радист, не говоря уже об опытном радиоэлектронщике, сразу запеленгует источник радиоволн и до метра вычислит координаты, моментально сбросив их миномётному расчёту. Или, не дай Бог, артиллеристам. Так что, пока не начался бой, разговоры в эфире допустимы только по двум причинам. Причина первая – мины, причина вторая – засада. Так что приходится как в старину смотреть за впереди идущим и следить за знаками, что он посылает.

   Саблин сначала остановился, а потом быстро подошёл к Ерёменко.

   Они открыли забрала, и Аким спросил:

– Чего встал?

– Так всё, дошли, если дальше пойдём, так станицу обойдём с юга. Что дальше делаем?

   Саблин тоже не знал. Они позвали Коровина и Карачевского.

   Собрались все возле высокого бархана:

– Ну, что делаем? – Спросил Ерёменко. – Идём дальше на юг или поворачиваем в станицу?

– Да, непонятно, – сказал Коровин и выглянул из-за верхушки песчаного холма. – Кто-нибудь китайцев видел?

   Все ответили отрицательно и ждали решения командира.

   А он мялся, всё ещё разглядывая станицу, рассуждал:

– Смысла нет пёхать на юг… Эх, нам бы в эфир выйти… Ладно, давайте пойдём в станицу. Тихонечко дойдём околицы, до вон тех плит, остановимся, приглядимся, одни входить не будем, будем ждать общей атаки. Саблин, теперь ты первый. И смотри за минами.

– Есть, – ответил Аким, захлопнул забрало, взял щит и полез на бархан.

   Так от бархана к бархану он первым преодолел последние двести метров и у защитной плиты остановился. Никого. Тихо. Слышно только ветер да шорох саранчи. В станице ни души. Он выглянул из-за плиты и увидал окопы. Шли они по краю населённого пункта, опоясывая его. Сомнений не было.

   И тут в рации он услыхал знакомый резкий и не очень приятный голос Коротковича:

– Внимание, атака! Атака! Вторая и третья группа, вперёд! Остальным подавлять противодействие противника.

   Всё, началось, теперь можно пользоваться связью, и Саблин заговорил, он должен был сообщить то, что видел.

– Саблин, четвёртая группа, нахожусь на западе станицы. Вижу траншеи противника, брустверы на север и северо-запад.

– Четвёртая группа, Саблин, подавать противодействие, в первую очередь пулемет, если есть, по возможности начать зачистку траншей. – Чётко выговаривал слова сотник.

– Есть, – сказал Аким.

– Принято, – сказал Коровин.

   И не дожидаясь, когда к плите, за которой он сидел, подойдут остальные, Аким закрылся щитом и первым вошёл в станицу.

   В камеру заднего вида он видел, что тут же за ним пошёл и Ерёменко, а за ним и Коровин с Карачевским. Значит, всё в порядке.

– Петя, – говорит урядник, – мы вошли, ничего не видишь?

– Хлопцы, нет никого, ни одного движения не видал, – сообщает снайпер.

   Но это ничего не значит. Аким с опаской выглядывает из-за угла дома. Стоит несколько секунд не шевелясь – всё, вроде, тихо. И снова двигается на север к траншеям. Новый дом, новый угол. Он опять не торопится. Рисковать нет смысла, торопиться некуда, в воздухе висит утренняя тишина. Тревожная тишина. Но опять никого нет, до траншей метров пятьдесят, а вокруг никого. Странно это всё. Не будь за спиной товарищей, так не пошёл бы дальше.

   У последнего дома расстегнул левый подсумок с грантами. Потрогал гранаты, наличие этих тяжёлых вещиц вселяло уверенность, наверное, большую, чем наличие дробовика и щита. Штурмовик без гранат как без рук. И только после этого, всё так же прикрываясь щитом, двинулся к траншеям.

   Он подошёл к ним с тыла, если мины и были, то их поставили с фронта, перед бруствером. Тут же были ступени, которые вели вниз, но Саблин предпочёл спрыгнуть вниз. Всё-таки могли китайцы поставить мину. Спрыгнул и затих, огляделся.

   Тишина, пустота и слова снайпера, что он не видел ни единого движения, успокаивали немного. И тут снова в наушниках голос сотника:

– Четвёртая группа – доклад.

– Четвёртая группа, Саблин, я в траншее, противника не наблюдаю.

– Не наблюдаете? – Кажется, не верит командир. – Точно?

– Точно, нет никого. Проверю блиндажи – доложу.

– Будьте внимательны с минами.

– Есть.

   Тут же в окоп скатился Ерёменко, пока Коровин и Карачевский пошли по верху.

   Саблин шёл первый, закрываясь щитом, в пяти мерах за ним Ерёменко, чтобы одной гранатой не накрыли. По верху с оружием наготове крался Коровин. Все шли неспеша, чтобы не нарваться на выстрел в упор. Они слышали уже приближающихся с севера товарищей из второй группы. Те, видя Коровина над окопами противника, маршировали как на параде. Аким заглянул в блиндаж: ящики, ящики, ящики. Еда, китайские патроны, которые можно переработать, неплохие китайские гранаты. Осматривать всё тщательнее было опасно. Он вышел из блиндажа и сообщил Коровину:

– Противник не обнаружен. Провиант, снаряга есть мальца, пусть Лёша Ерёменко поглядит насчёт фугаса, вдруг заминировано.

– Принято, – сказал урядник и тут же передал сообщение сотнику.

   А казаки тем временем осматривали траншеи, а заодно и окрестные дома. Ходили спокойно, было ясно, что китайцев в станице нет. Саблин уселся на край траншеи, закурил, глядел, как к ним через барханы идёт снайпер Чагылысов и его второй номер Серёгин.

– Вот разведка, мать их, – смеялся Володя Карачевский, скидывая тяжеленный рюкзак с дополнительным боезапасом, – устроила нам сражение на пустом месте.

– Дуроломы, – соглашался с ним Ерёменко, выходя из блиндажа. Вышел и крикнул: – Блиндаж проверил Ерёменко, мин и фугасов нет.

   Чагылысов подошёл к ним, прикурил от сигаретки Саблина и тоже добавил:

– А я гляжу-гляжу, гляжу-гляжу, нет движения, думаю, вот как хорошо китайцы хаваются. – Он смеётся. – Эх, разведка. Орден им какой дать или крест за такую разведку.

   Из степи подтягиваются и другие казаки из их взвода. А правее входят в станицу другие взвода. К ним идёт их взводный, он слышит их разговор по коммутатору и тоже говорит:

– Зря вы, казаки, на нашу разведку ругаетесь, нам сводку степняки делали, мы по их данными оперировали, наши тут ни при чём.

– Опять эти, – Ерёменко, кажется, даже обрадовался, – да что ж за народ такой, ну всё у них абы как, всё на авось.

– Верно, – говорят бойцы из второй сотни.

– Верно, – соглашаются пластуны, не любят они степных казаков. Рады, что степняки опять обмишурились, а не свои, болотные.

   Аким тоже с этим согласен, просто не говорит.

   И тут на всю сотню радостный крик в коммутаторе:

– Хлопцы, свинья! Вторая сотня, тут свинья по станице бегает.

– Бей, – сразу отзываются голоса.

– Нельзя, чужая. – Кричит кто-то.

– На китайцев спишем, бей.

– Негоже так.

   Но это всё голоса не офицеров, офицеры молчат, хотя и слышат эти разговоры, а значит, свинье конец.

   Саблину, честно говоря, поднадоел войсковой рацион, жареная свинина была бы кстати. Так и случилось. Хлопает одинокий выстрел вдалеке.

– Всё, – кричит кто-то, – вторая сотня, на обед свинина.

– Да сколько там той свинины будет с одной свиньи на целую сотню, – бубнит кто-то, – по кусочку на брата, так, ерунда, только аппетит разкучерявить.

   Но Саблину было всё равно, он не завтракал, по кусочку – так по кусочку,

   Минёры проверили траншеи, ничего не нашли, видно, китайцы уходили в спешке, фугасов поставить нигде не успели. И после этого старший прапорщик Оленичев, кошевой второй сотни, пошёл считать трофеи.

   Коровин смотрел на то, как кошевой лазит по траншеям, смотрел и сказал:

– Взводный, ты бы шёл с ним, а то там, гляди, этот хитрец из второго взвода уже кружится. А трофеи-то наши. Пусть кошевой нашему взводу их запишет, мы первые в траншею вошли.