– Вы же догадываетесь, что о нас скажут, не правда ли? Они скажут, что я женился на вас, потому что вы кузина короля. Что я позорю этим звание рыцаря. – Он поднял ко мне свое лицо, которое оказалось на удивление серьезным и даже хмурым, а между бровей пролегла глубокая скорбная складка.

– Я понимаю это. Но я знаю правду, – заверила я его.

– Вы нужны мне ради вас самой, и только. Никогда не забывайте этого.

Пока я немного приходила в себя после столь неожиданного всплеска изысканной обходительности, Томас поднялся с колена, поклонился, прижав к груди сжатый кулак, и после этого удалился.

Что мне оставалось?

Я поднялась на башню, чтобы увидеть, как он уезжает, дабы присоединиться к войску короля, – с погруженными на коня доспехами, оружием и походным сундуком, в сопровождении пажа, сквайра и небольшого эскорта у них за спиной. У меня теперь был муж. Я была замужем за Томасом Холландом. Я стала леди Холланд. Он отправится на войну, а я вернусь в Англию вместе со свитой королевы.

Я подумала, что можно было бы поплакать по поводу такого скорого расставания, – в конце концов, день этот был переполнен эмоциями. Но плакать я не стала, потому что горя не чувствовала. Возможно, это было недовольство, тоска, мгновенная, словно отблеск солнца на полированном металле шлема Томаса, вспышка паники, однако все это быстро прошло. Весь королевский двор, при котором я продолжала жить, будет пребывать в неведении относительно происшедшего – до наступления лучших времен. Учитывая все обстоятельства, я надеялась, что не забеременела. Но если я ошиблась, то последствия этого обрушатся на мою голову раньше, чем я думала.

А мне не хотелось вызывать на себя гнев Эдуарда.

Лучик солнца, пробившийся в часовню королевы Филиппы в Хейверинг-атте-Бауэр, на миг ослепил меня своим радужным блеском, вернув к действительности. Решив, что будет лучше, чтобы меня здесь никто случайно не застал, – хотя мне легко было бы выдумать причину моего появления тут, не вызывающую подозрений и вопросов, – я встала, разгладила свои юбки – птичьих перьев на них не было – и направилась к двери. Там я задержалась и оглянулась на неподвижный, полный спокойствия лик Пресвятой Девы; в голове моей вновь крутились прежние вопросы, волнуя меня и подрывая уверенность в себе.

Зачем я бросила вызов своей матери и королю, обручившись с безродным придворным рыцарем и отказавшись при этом от блестящей партии, которую для меня планировали? Меня об этом никто не спрашивал, за исключением Уилла, задавшего этот вопрос в порыве досады и не ожидавшего объяснений. Почему я совершила этот поступок, такой предосудительный, противоречащий моему воспитанию, и выбрала для себя путь, который должен был шокировать королевский двор, вызвав всплеск грязных сплетен и злобных пересудов? Я вышла за человека, у которого за душой не было ничего, кроме умелого меча и красивой внешности, человека без денег, без имени, без влияния. Почему склонилась к тому, чтобы отвергнуть будущие блага, предуготовленные мне, будь я женой какого-нибудь крупного магната или европейского принца? Почему совершила этот глупый шаг, не поддающийся разумному объяснению?

Я медленно вернулась, вновь преклонила колени перед Девой Марией и принялась перебирать варианты, как делала это уже много раз, отбрасывая большинство из них как несостоятельные.

Томас, не обладая навыками трубадура, умеющего пробудить в женщине страсть к любовнику, почти не ухаживал за мной. Искусство куртуазной любви не коснулось его. Он ухаживал, как солдат, прямолинейно и без прикрас. «Назовите мне имя рыцаря, который с радостью не преклонил бы перед вами колени». Это была самая красочная и театральная фраза из всех, сорвавшихся с губ Томаса. Он был лишен полета цветистых фантазий или романтических жестов, но это не имело значения. Мне они были не нужны.

Я знала, что моя мать будет против этого союза. Может быть, истинной причиной моего поступка было как раз желание разрушить ее мечты путем такого вот незрелого вызова? Думаю, что это было не так, хотя версия эта казалась по-своему привлекательной. Не отрицаю, что испытывала возбужденный трепет, когда думала, что выступаю против матери, расстраивая ее планы относительно моего будущего, которые она так тщательно вынашивала.

Любила ли я Томаса Холланда? Подтолкнула ли меня к этому опрометчивому шагу любовь, когда мой разум затмила юношеская одержимость? Достаточно ли я знала о любви, чтобы отдать себя в его руки, когда все вокруг буквально кричало против нас и против него, соблазнившего юную девицу королевской крови? Но меня не соблазняли. Меня не принуждали к этому против моей воли. Я не была упирающейся невестой. Во всем этом я могла винить только себя, и никого другого. Женщины при королевском дворе быстро становятся взрослыми. Я хорошо понимала, что делаю.

Я внимательно смотрела на Пресвятую Деву в ее звездном венце; вырезанное в камне лицо отвечало мне загадочной улыбкой, полной сострадания, как будто я могла найти в ней свой ответ. И я действительно нашла его, хотя на самом деле он давно теплился в моем сердце.

Я любила его. Томас Холланд попросил мое сердце, и я с радостью отдала его ему. Когда же он покинул меня, моему сердцу стало больно и оно беспомощно затрепетало в груди, словно ночная бабочка, рвущаяся к свету и бьющаяся в закрытые ставни.

Это, безусловно, была любовь к человеку, выхватившему меня из ограниченного мирка королевских отпрысков, обращавшемуся ко мне как к женщине, которая может и сама взять на хранение отданное ей сердце рыцаря, даже если он сам никогда бы не смог использовать столь поэтические обороты. Его лицо, его прекрасная фигура пробудили во мне желание. Я с восторгом следила за его искусством, аплодировала его честолюбивым амбициям. Он должен был стать великим рыцарем, знаменитым, как сэр Галахад. Он будет прославлен, он будет увешан наградами, а я буду его женой. Он был мужчиной, бывалым и уверенным в себе, тогда как меня окружали юноши, неопытные и лишенные мужского лоска. Он разжег пламя моих чувств, охватившее меня целиком.

Но этот идеальный плод все же имел червоточину, порожденную подозрением, основанным на моем собственном опыте и предупреждениях моей матери. Может быть, Томаса все-таки привлекало во мне мое королевское происхождение как путь к осуществлению своих амбициозных планов? Если даже Монтегю считали меня завидной невестой, то для Томаса Холланда я должна была быть ценной вдвойне.

Мысль эта была не такой уж бессмысленной. Человек с циничным складом ума или просто по-житейски практичный мог бы сказать, что Томас Холланд, позарившись на богатство, поймал неопытную принцессу, как форель в ручье на лету ловит бабочку поденку. Граф и графиня Солсбери буквально рвались к тому, чтобы заполучить меня для их сына; может быть, и Томас Холланд, демонстрировавший такое же горячее желание связать свою судьбу со мной, тоже руководствовался своекорыстными интересами? Могло ведь быть и так, что за простыми словами, которые он произнес тогда среди королевских соколов, скрывался продуманный план человека, искавшего путь к величию на этой земле через выгодный брак со знатной невестой, который открывал ему многие двери или мог бы их открыть, если бы я досталась ему с благословения нашего короля. Могло быть и так, что Томас Холланд был бы готов жениться на мне, даже если бы я была самой некрасивой принцессой во всей Европе, а не Джоанной Прекрасной. Возможно, я попала в ловушку вопреки своим светлым устремлениям. Если так, то мне следовало избавиться от Томаса, отвергнув его ради Уилла. И позволить своей любви увянуть и умереть, задушив ее горькими обвинениями.

Но я не считала себя пойманной в западню. В своем затруднительном положении я была виновата не меньше, чем Томас.

– Может быть, Томас Холланд просто хитрый мошенник? – спросила я у Девы Марии.

Несмотря на то что ответа не последовало, сама я так не думала. Он казался мне очень порядочным и честным. О чем я действительно думала, покидая Святую Деву в тишине часовни, так это о том, в какую немилость мы с ним попадем перед королем и королевой, когда до них докатится известие о таком скандале.