– И напрасно. Если бы мой ответ был «нет», я бы просто пряталась, пока не увидела, как вы выезжаете за ворота на свою войну.
Но как я могла быть уверена? На чашах весов с одной стороны было мое желание, а с другой – последствия, мысль о которых все время била по моей решимости, стараясь изорвать ее в клочья. То, что мы сделаем здесь сегодня, нельзя будет скрывать вечно. Когда вновь зазвучал голос Томаса, внезапно ставший хрипловатым, это были не галантные заверения в любви, что было бы мне больше по душе, а напоминания о тонкостях действующего закона, что на тот момент было, конечно, более важно и уместно.
– Нам ничего не мешает, Джоанна. И нет никаких препятствий к тому, что мы сделаем.
– Но и разрешения на это у нас тоже нет.
– Нам не нужны никакие разрешения. Для совершения такого шага необходимо только наше собственное желание.
– Они бы остановили нас, если бы узнали.
– Поэтому они ничего и не знают. И не узнают. Пока что не узнают. Не раньше, чем я заработаю себе имя, которое нельзя будет просто так сбрасывать со счетов.
Я не считала его наивным, но мне показалось, что он думает сейчас лишь о ближайшем сражении, упуская стратегическое вúдение всей кампании. Томас оглянулся на своих пажа и сквайра. Они тоже вошли в сарай для ловчих птиц и теперь, теснясь в этом небольшом помещении, стояли так близко от нас, что едва ли не наступали на подол моего платья.
– Вы двое сейчас станете свидетелями того, что мы скажем. И вы никому об этом не скажете, пока я не дам вам на то свое разрешение.
– Да, сэр Томас, – четко проговорил сквайр, тогда как паж, пребывавший в состоянии благоговейного страха, просто лихорадочно закивал в ответ.
– Поклянитесь своей честью, – потребовал Томас.
– Клянусь честью, – ответил сквайр. Паж судорожно сглотнул.
Затем он повернулся ко мне.
– Жаль, что вы не могли привести с собой одну из своих женщин. Из нее свидетельница была бы лучше, потому что ей вряд ли суждено погибнуть в бою.
Паж стал бледным как полотно.
– Я могла бы, конечно. Но только в том случае, если вы не будете возражать, когда сплетни об этом облетят все башни замка в течение ближайшего получаса.
Порой мужчины, иногда даже те, которыми все восхищаются, бывают удивительно непрактичными. Я надеялась, что слуги Томаса не склонны к распространению сплетен или же так боятся своего господина, что в любом случае будут держать язык за зубами. У пажа, например, от испуга сама собой отвисла челюсть.
Томас протянул руку:
– Тогда да будет так.
– Да будет так, – повторила я.
Я положила руку на его ладонь, коснувшись пальцами его запястья; он сжал ее и заговорил:
– Таково мое желание. Сегодня я стану вашим мужем. Если вы хотите меня себе в мужья.
Когда я повторяла его слова, птицы вдруг заволновались, а хрупкий с виду кречет принялся энергично прихорашиваться, чистя свои перья.
– Таково мое желание. Сегодня я стану вашей женой. Если вы хотите меня себе в жены.
– Я обещаю вам свою любовь, свою верность и защиту моего тела, пока смерть не заберет меня.
– Я обещаю вам свою любовь, свою верность и выполнение своего долга вашей жены, пока смерть не заберет меня.
– Я становлюсь вашим мужем по своей собственной воле.
– Я становлюсь вашей женой без принуждения. Я хочу этого сама.
Высказывая свои намерения, мы стояли и смотрели друг другу в глаза. Не такой я представляла себе свою свадьбу. Не было ни церемонии, ни пышных одежд, ни торжественного празднования. Мой наряд не походил на платье невесты, а Томас был одет по-дорожному, в шерсть и кожу. Ни аромата ладана, ни пения хора, ни мерцающего пламени свечей. Это было не королевское бракосочетание, а просто обмен заявлениями между мужчиной и женщиной. Если хищные птицы и слышали наши клятвы, они были к ним равнодушны.
Было душно, и я снова чихнула. Не самое романтическое проявление чувств.
– Итак, дело сделано. – Отпустив мою руку, Томас кивком дал знак пажу и сквайру выйти, после чего мы с ним остались одни. – Теперь все законно и скреплено словом. Осталась консумация.
Времени на колебания уже не было.
– Где? – спросила я.
Томас плечом распахнул внутреннюю дверь, которая вела на половину сокольничего, где из обстановки были табурет, сундук, деревянный гвоздь в стене, чтобы повесить плащ, и жесткая койка.
– Это было лучшее, что удалось найти.
Он учтиво поклонился с элегантностью опытного придворного, а затем закрыл дверь у меня за спиной.
Вот так жесткая койка сокольничего с несвежей постелью и какими-то перьями, попадавшимися на ней, стала свидетельницей скоротечного физического соития принцессы Плантагенет и простого малозначительного рыцаря родом откуда-то из глубинки Ланкашира. Я напряженно вслушивалась в каждый шорох, не идет ли кто сюда, и позднее призналась себе, что не испытывала ни малейшего удовольствия, хотя надеялась познать все прелести всепоглощающей любовной страсти. На самом деле все было очень быстро, неудобно и как-то недостойно. До острой боли дело не дошло, хотя я подозревала, что Томас вел себя со мной осторожно и сдерживал себя, обладая опытом в таких делах, у меня отсутствовавшим. Окружающая обстановка не располагала к длительным поцелуям, а обстоятельства исключали какие-то особые проявления пылких чувств. Кровать сокольничего в большей степени познакомила меня с блохами и клещами, чем с кульминацией физического наслаждения человека. Как бы там ни было, но девственность моя была деликатно завоевана мужчиной, который утверждал, что любит меня.
И это сделало меня его женой.
Мы поправили свою одежду, что заняло совсем немного времени, потому что в этой самой короткой из всех любовных прелюдий почти ничего снято не было.
– Когда я увижу вас снова? – спросила я.
– Когда я разбогатею и определю свою судьбу.
– А когда вы скажете об этом королю?
– Когда он будет в настроении выслушать меня. Я надеялся сделать это немедленно. – Томас, внимательно осматривавший меня – все ли в порядке с моим нарядом – и помогавший мне закрепить мою вуаль, напряженно нахмурил брови. – К сожалению, в данный момент он не сможет уделить мне время, так что я не буду рисковать, чтобы не вызвать у него вспышку гнева.
Я не спорила с ним. Эдуард сейчас действительно был не в самом лучшем расположении духа, чтобы говорить о чем-то еще, помимо войны с этой проклятой Францией и проблем с деньгами.
Решив, что разобраться с вуалью у меня получится лучше, Томас предоставил это мне и, застегнув пряжку на поясе, нагнулся, чтобы взять свой меч, стоявший у стены.
– Эдуарда восхищает отвага и способность принимать самостоятельные решения. – Он слегка пожал плечами. – Если я проявлю себя и заработаю репутацию человека храброго и находчивого в сложных ситуациях, думаю, он не станет медлить с тем, чтобы поддержать наш брак. А теперь я должен идти.
По пути к выходу он поцеловал меня. Такова была суровая правда. Он был солдатом, у которого не было другого способа заработать на жизнь или заслужить репутацию, кроме умения воевать. Я заранее знала, как все будет, но, видимо, не думала, что он, дав на прощание только один совет, покинет меня так стремительно, еще до того, как я накину свой плащ.
– Вы не должны ни с кем говорить об этом, Джоанна. Это мой долг – рассказать об этом королю, не ваш. Он может быть вашим кузеном, но я не допущу, чтобы его возможный гнев пал на вас. – А затем неожиданно угрюмо добавил: – Я боготворю землю, по которой ступала ваша нога, маленькая принцесса.
Как бы в подтверждение этого он встал на одно колено, поднял край моей юбки и прижал его к своим губам.