– Он уже назначил свою цену, только не звонкой монетой, – промолвил Уильям.

– Меня более всего заботит благосостояние Катарины. Она живет в логове конокрадов и грабителей, – сказал Малис.

– Я поверю в это тогда, – хмыкнул Уильям, – когда мне докажут, что луна – это зеленый сыр.

Он перевел взгляд на Перриса и кивнул ему на прощание. Приятель кивнул в ответ и бросил взгляд на Малиса. В этом взгляде он выразил все, что о нем думает.

– Не пытайтесь отобрать у меня дочь, Малис, – отчеканил Уильям, – иначе вы очень пожалеете, что узнали о моем существовании в тот день, когда вы и ваши приспешники повесили моего отца.

Уильям, не оглядываясь, поскакал на гнедом по дороге, ведущей к башне. Перрис и Гамильтон тоже пустили своих коней вскачь. Спустя минуту стук копыт за спиной Уильяма смолк.

Скотт пришпорил своего жеребца. Сердце ускоренно стучало в груди, будто он уходил от преследования гончих из ада. Здравый смысл подсказывал ему, что в Рукхоупе все в порядке, однако угрозы Малиса посеяли в его душе страхи и беспокойство. Несмотря на все доводы рассудка, он должен был лично убедиться, что с Катариной ничего плохого не случилось.

Потом его мысли обратились к Марии де Гиз и ее дочери, королеве Шотландии, которой тоже угрожала опасность. Уильям подозревал, что Мария, узнав об английском заговоре, в первую очередь поведет себя как мать, а уж затем как королева. Сочувствие и отцовское понимание другого родителя в большей мере побуждали его действовать, чем преданность шотландской короне.

Если до этого он еще колебался, стоит ли гнаться за цыганкой или сначала надо заехать к себе, то теперь Уильям был очень рад, что направился в Рукхоуп. После того как он повидает Катарину, матушку и сестру, он подчинится воле вдовствующей королевы и прибудет ко двору. Он надеялся, что Мария де Гиз проявит снисхождение, возможно, даже простит его за то, что случилось с Дженни и потрясло их обоих.

Что бы вдовствующая королева от него ни хотела, Уильям намеревался воспользоваться случаем и сообщить ей тет-а-тет о заговоре. Скотт понимал, что, независимо от его планов, ему придется подчиниться ее желанию увидеть его при дворе.

На поездку в замок Линлитгоу, аудиенцию у Марии де Гиз и дорогу обратно уйдет два-три дня, размышлял Уильям. Если он будет подгонять коня, то поездка туда займет один день. Когда он вернется в Рукхоуп, можно будет заняться поисками цыганки.

Он попросит двоюродных братьев Джока и Сэнди Скоттов, которые часто наведываются в Рукхоуп, присоединиться к поиску цыганского табора. Они вполне могут знать о каком-нибудь таборе, осевшем поблизости. Уильям предпочитал ночные верховые поездки, как и большинство жителей Приграничья, привыкших совершать набеги по ночам, а днем отсыпаться. Через несколько дней как раз будет подходящая ночь для подобной вылазки.

Когда он подъехал к высокой крепостной стене, окружающей башню Рукхоуп, стоявший наверху мужчина окликнул его. Уильям решил, что это один из его двоюродных братьев, и приветственно помахал ему. Затем он минул узкий боковой вход, который легко было защищать. Дверца сейчас была заперта, поэтому мужчина поехал вдоль стены к главному входу в твердыню.

Он ехал по широкому, поросшему травой уступу между каменной крепостной стеной и крутым обрывом. Более столетия затрудненный подход к Рукхоупу отваживал непрошеных гостей. Башня возвышалась над внушающим страх крутым склоном, покрытым леском. Внизу текла узкая, но бурная речка.

Напротив башни, отделенный от него узким глубоким оврагом, высоко поднимался покатый холм. На его голой вершине рос одинокий раскидистый дуб.

Подъехав к опускной решетке, Уильям бросил взгляд в сторону этого холма. Вокруг дуба ничего не росло. Ветви, подобно сотням рук со скрюченными пальцами, отчетливо вырисовывались на фоне неба. Под кроной дерева виднелся одинокий холмик, насыпанный над могилой.

Вот уже долгие годы вершина холма оставалась почти лысой, если не считать старого дуба с изогнутыми сучьями, редкой травы и кустиков вереска. Многие верили, что там обитает дух его отца, поэтому чужаки туда не забредали. Единственными, кто навещал это место, были он сам, его матушка и сестра.

Глядя на могилу Алана Скотта, находящуюся под дубом, мужчина с хмурым видом поклонился, отдавая должное памяти своего почившего родителя. Подъехав вплотную к воротам, Уильям заметил, что железная решетка поднята, а массивные створки ворот позади нее распахнуты.

Въехав через ворота во двор, он увидел Елену. Сестра шла ему навстречу, неся на руках туго спеленатую дочь. Уильям наблюдал, как они к нему приближаются.

Он почти не обратил внимания на сестру – так ему хотелось увидеть повернутое к нему маленькое личико Катарины. У девчушки были темно-голубые глаза, темные вьющиеся волосы, розовые щечки и маленький ротик.

Мужчина слез с коня. Его сердце наполнилось светлой радостью. Такое чувство Уильям испытывал лишь рядом со своей дочуркой. Он протянул руки вперед, чтобы принять малышку из рук сестры.

Копыта звонко стучали по мощенной булыжником улице. Уильям приближался к южным воротам замка Линлитгоу. Королевскую стражу он поприветствовал порывистым кивком головы и дернул на себя уздечку, сдерживая своего гнедого жеребца. Тот замахал темной гривой и принялся гарцевать на месте. Видимо, нетерпение хозяина передалось и ему.

– Это лэрд Рукхоупа! – крикнул один из гвардейцев.

Не прошло и минуты, как решетка поползла вверх. Гвардеец взмахом руки пригласил Скотта проезжать. Уильям слез с коня, передал поводья пажу и зашагал к внутреннему дворику квадратной формы, находившемуся в самом сердце дворца.

Солнечный свет согревал розоватые камни фасада с рядами застекленных окон. Через открытые ставни окна, расположенного в северо-западной части башни, где жили вдовствующая королева с дочерью, доносился истошный плач ребенка.

– Шотландская королева требует подать ужин, – пошутил какой-то мужчина.

Уильям услышал позади себя шаги. Обернувшись, он увидел Перриса Максвелла. Теперь приятель выглядел не как заправский сорвиголова Приграничья, а как изысканно одетый джентльмен в дублете черного бархата, коротких бриджах и черных чулках-шоссах, плотно обтягивающих мускулистые ноги. Улыбаясь, Перрис протянул ему руку. Уильям улыбнулся в ответ, радуясь, что удастся поговорить с другом в открытую, без присутствия чертова Малиса Гамильтона в пределах слышимости.

– Мои приветствия, Перрис.

Они обменялись рукопожатиями. Приятель мотнул головой в сторону западного крыла дворца.

– Королева Мария Стюарт? – промолвил Уильям. – Судя по голосу, она вполне крепкая и здоровая.

– Да, но тебе не привыкать к детским воплям. У тебя самого есть голосистая дочь, сущая красавица.

– Сегодня рано утром она так раскричалась во время моего отъезда из Рукхоупа, что я был рад поводу сбежать куда-нибудь подальше.

– Ха-ха… Я знаю, что сердце отца тает при виде ее беззубой улыбки, словно сливочное масло, оставленное на солнце.

– Да, ты прав, – Уильям прикоснулся к рукаву дублета Перриса. – Что это? Бархат? Рукава с прорезями? Ты прям вылитый испанец!

Перрис скривился.

– Леди Маргарет Битон убедила меня заказать дублет у портного, который шьет ее отцу. Траур по королю, знаешь ли. Признаю, она советует мне излишне нарядную, на мой взгляд, одежду. Я ей сказал, что Вилли Скотт одевается просто, за модой не следит, а все придворные леди находят его просто неотразимым, – Перрис почесал свою бороду. – Леди Маргарет в ответ на это заявила, что дамы смотрят не на твою одежду, а на тебя самого. Ты явно обладаешь неким шармом, и они реагируют на тебя, как пчелы на мед.