– Магнар – это лорд Скагоса, – заметил Нойе. – В Восточном Дозоре, когда я пришел на Стену, были люди со Скагоса. Я помню, они говорили о нем.

– Джон использует это слово в более древнем его смысле, – объяснил мейстер Эйемон, – не как родовое имя, но как титул. Оно происходит из древнего языка.

– И означает оно «лорд», – подтвердил Джон. – Стир – магнар места под названием Тенния, на дальнем севере Клыков Мороза. У него сотня своих людей и двадцать лазутчиков, знающих Дар почти так же хорошо, как и мы. Но Манс так и не нашел рог – это уже хорошо. Рог Зимы, в поисках которого он перерыл всю землю в верховьях Молочной.

Мейстер Эйемон помедлил с влажной тряпицей в руке.

– Рог Зимы – старое предание. Король за Стеной в самом деле верит, что он существует?

– Они все в это верят. Игритт сказала, что они разрыли сотню могил королей и героев в долине Молочной, но так и не…

– Кто это – Игритт? – перебил его Донал Нойе.

– Женщина вольного народа. – Как объяснить им, кто такая Игритт? «Она теплая, смышленая и забавная, она умеет целовать мужчин и резать им глотки». – Она идет со Стиром, но она… совсем еще юная, почти девочка… – «Она убила старика за то, что он развел костер». Язык у Джона заплетался – маковое молоко туманило разум. – Я нарушил с ней свою клятву. Я не хотел этого, но… – «Зря я сделал это. Зря полюбил, зря покинул». – Я оказался недостаточно сильным. Куорен наказывал мне делить с ними все и примечать, и не колебаться… – Голова его поникла, словно набитая мокрой шерстью.

Мейстер Эйемон снова понюхал его рану, бросил окровавленную тряпку в таз и сказал:

– Подай мне горячий нож, Донал, и держи Джона.

«Не стану кричать», – сказал себе Джон, увидев раскаленный докрасна нож. Но это обещание он тоже нарушил. Донал Нойе держал его, а Клидас направлял руку мейстера. Джон не шевелился, только молотил кулаком по столу. Боль захлестывала его, и он чувствовал себя маленьким, слабым и беспомощным, как ребенок, плачущий в темноте. «Игритт, – подумал он, когда запах паленого мяса ударил в нос и собственный крик наполнил уши. – Игритт, я не мог иначе». Ему казалось, что боль отступает, но раскаленное железо снова коснулось его, и он потерял сознание.

Когда его веки распахнулись, он плыл куда-то, укутанный в теплую шерсть. Это не стоило ему никаких усилий. Не Игритт ли пришла поухаживать за ним? Беспамятство сменилось обыкновенным крепким сном.

Пробуждение оказалось не столь приятным. В комнате было темно, и боль снова копошилась под одеялом, пронзая ногу раскаленным ножом при каждом движении. Джон убедился в этом, когда вздумал посмотреть, оставил ли мейстер ему ногу. Он подавил крик и опять стиснул кулак.

– Джон! – Из мрака выплыла свечка, а за ней – хорошо знакомая ему большеухая физиономия. – Не шевелись, тебе нельзя.

– Пип? – Джон протянул приятелю руку. – Я думал, ты ушел.

– Со Старым Гранатом? Нет, он считает, что я еще мал и зелен. Гренн тоже тут.

– Ага, тут. – Гренн возник с другой стороны кровати. – Только уснул маленько.

У Джона пересохло в горле.

– Пить, – прохрипел он. Гренн принес воды и дал ему напиться. – Я видел Кулак, – сказал, утолив жажду, Джон. – Кровь и лошадиные трупы… Нойе говорит, что вас вернулась дюжина – кто?

– Дайвен, Великан, Скорбный Эдд, Милашка Доннел Хилл, Ульмер, Лью-Левша, Гарт Серое Перо, еще четверо или пятеро. Ну и я.

– А Сэм?

Гренн потупился.

– Он убил Иного, Джон. Я сам видел. Заколол его кинжалом из драконова стекла, который ты ему дал, и мы прозвали его Сэм Смертоносный. Его это здорово бесило.

«Сэм Смертоносный». Кого Джон никак не мог представить себе воином, так это Сэма Тарли.

– Что с ним сталось?

– Нам пришлось его оставить, – признался Гренн. – Я его тряс и орал на него, даже оплеуху ему залепил. Великан хотел поднять его насильно, но уж больно он тяжел. Помнишь, как в ученье с ним бывало? Свернется на земле, лежит и скулит. А у Крастера он и не скулил даже. Нож и Олло долбят стены, съестное ищут, два Гарта дерутся, другие насилуют Крастеровых жен. Скорбный Эдд боялся, что Нож и его шайка перебьют всех верных людей, чтобы некому было рассказать, что там стряслось, – их ведь было вдвое больше, чем нас. Вот мы и оставили Сэма со Старым Медведем. Его с места нельзя было сдвинуть, Джон.

«Ты был его братом, – чуть не сказал Джон. – Как же ты бросил его среди одичалых и убийц?»

– Может, он и жив еще, – сказал Пип. – Вот явится завтра и удивит нас.

– Угу. С головой Манса Налетчика, – с деланной веселостью подхватил Гренн. – Сэм Смертоносный!

Джон снова попытался сесть и снова понял, что сделал это напрасно. Он вскрикнул и выругался.

– Пойди-ка разбуди мейстера Эйемона, Гренн, – сказал Пип. – Скажи, что Джону нужно дать еще макового молока.

«Да», – подумал Джон, но сказал:

– Нет. Магнар…

– Мы знаем, – заверил его Пип. – Часовым на Стене велено поглядывать на юг, и Нойе отрядил нескольких человек на Подветренный кряж следить за Королевским трактом. А мейстер послал птиц в Восточный Дозор и Сумеречную Башню.

В это время и сам мейстер подошел к постели, опираясь на плечо Гренна.

– Побереги себя, Джон. Это хорошо, что ты очнулся, но тебе нужно отлежаться. Мы залили твою рану кипящим вином и поставили примочку из крапивы, горчичного семени и хлебной плесени, но если ты не будешь лежать смирно…

– Я не могу. – Джон, перебарывая боль, наконец сел. – Скоро здесь будет Манс… тысячи людей, великаны, мамонты… вы известили об этом Винтерфелл? И короля? – Джон на миг зажмурился. Пот лил с него градом.

Гренн бросил странный взгляд на Пипа.

– Он ничего не знает.

– Джон, – сказал мейстер Эйемон, – пока тебя не было, много чего произошло – плохого больше, чем хорошего. Бейлон Грейджой снова объявил себя королем и послал свои ладьи на Север. Короли у нас размножаются, как сорняки, и мы послали свой призыв каждому из них, но ответа ни от кого не получили. У них есть дела поважнее, а о нас, далеких, все позабыли. А Винтерфелл… Мужайся, Джон. Винтерфелла больше нет.

– Как так – нет? – Джон уставился в молочно-белые глаза Эйемона. – В Винтерфелле остались мои братья, Бран и Рикон…

Мейстер коснулся его лба.

– Мне очень жаль, Джон. Твои братья убиты по приказу Теона Грейджоя, занявшего Винтерфелл от имени своего отца. Когда же знаменосцы Старков собрались отбить у него замок, он предал его огню.

– Твои братья отомщены, – сказал Гренн. – Сын Болтона перебил всех островитян, а с Теона, как говорят, содрал кожу дюйм за дюймом.

– Я сожалею, Джон. – Пип стиснул плечо друга. – Мы все сожалеем.

Теона Грейджоя Джон никогда не любил, но он был воспитанником их отца. Боль снова пронзила ногу, и Джон повалился на спину.

– Здесь какая-то ошибка. Я видел лютоволка у Короны Королевы, серого лютоволка… и он узнал меня. – Если Бран правда умер, могла ли часть его души перейти в волка, как Орелл перешел на своего орла?

– Выпей это. – Гренн поднес чашу к его губам, и Джон выпил. В голове у него кишели волки с орлами, и он слышал всех своих братьев. Лица стоящих над ним людей начали расплываться. «Не может быть, чтобы они умерли. Теон никогда бы на это не пошел. И Винтерфелл… серый гранит, дуб и железо, вороны, вьющиеся над башнями, пар от горячих прудов в богороще, каменные короли на своих тронах… разве мог Винтерфелл погибнуть?»

Маковое зелье убаюкало его, и он опять оказался дома – он плескался в горячем пруду под огромным чардревом, с которого смотрел на него отцовский лик. С ним была Игритт. Она со смехом сбросила свои шкуры, раздевшись донага, и хотела поцеловать его, но Джон не смел заниматься этим на глазах у отца. В нем течет кровь Винтерфелла, и он брат Ночного Дозора. «Я не буду отцом бастарда, – сказал он ей. – Не буду». «Ничего ты не знаешь, Джон Сноу», – прошептала Игритт, растворяясь в горячей воде. Плоть сползала с нее, обнажив скелет и череп, а вода в бурлящем пруду стала густой и красной.