— Ваш дядя вечно нарушает им же составленный брачный договор, — пробурчала сира Катриона, но по-настоящему недовольной совсем при этом не выглядела. Если Элеонорой звали её дочь, я бы на её месте тоже не особенно сердилась.
— Построить при этом заводике посёлок в полтора дома, — с той же ехидцей, что говоря про Мадлену, уточнил барон, — выделить в самостоятельное владение, а там и купить двоюродному внуку титул барона Орлановой Кручи? Этого ваш дядя хочет?
Меллер чуть пожал плечами.
— Не знаю, сир. Всё может быть. Не зря же его назвали в честь того Алекса Меллера, что стал сеньором Камышовой Башни.
Ого, а вот этого я не знала. То есть, о том, что владетели Камышовой Башни состоят в каком-то родстве со сказочно богатыми бакалейщиками, известно всему Приболотью, а может, и не только ему. Но я считала, будто тамошние сеньоры просто женились на прекрасно воспитанных и образованных девицах с немалым приданым, а это, оказывается, сам Шторм до того, как получил щит с саламандрой, звался Меллером. Ничего себе история. Прямо баллады можно писать.
Семья у сира Георга была немаленькая, хотя все его братья и сыновья с жёнами и детьми наверняка дома собирались разве что по большим праздникам. Зато, как обычно, в замке болтались вассалы, приехавшие по каким-либо делам, жили гувернёры-гувернантки, обедавшие, в отличие от простой прислуги, за одним столом с хозяевами, наезжали в гости родственники… У барона Волчьей Пущи за столом было даже куда просторнее, чем у моего деда: у того вечно толклась целая толпа незамужних тётушек, кузин и племянниц. Тут я откровенных приживалок не видела, разве что рядом со мной (чуть выше меня,* если точнее) сидела сухопарая дама во вдовьей повязке — когда-то роскошной, вышитой чёрным шёлком по чёрному бархату, но давно уже выцветшей, застиранной и явно доставшейся даме от более состоятельной сестры по несчастью. На меня она (дама, ясное дело, не повязка) глянула, поджимая увядшие губы, но ей вообще не повезло с компанией.
Потому что меня посадили отнюдь не рядом с прямым вассалом барона и её консортом, а словно в отрочестве, на самый дальний конец стола. Ниже сидели только маги, вообще к первому сословию не относящиеся никаким боком, даже гувернёров-гувернанток не было (наверное, их в детской кормили вместе с хозяйскими детьми — не на кухне же). Напротив меня оказался заносчивый тип, одетый так дорого, как ему только позволяло происхождение — тот самый Отто, о котором обмолвился трактирщик. Не знаю, правда ли он был подпаском. Возможно, и был когда-то, но хорошая библиотека и общество магистра Ковена боевых магов о-очень заметно на него повлияли. Даже не подумаешь, что Отто родился и вырос в одной из здешних деревушек. Самомнение у него уж точно было не пастушьим.
Со мной он, впрочем, держался приветливо и охотно поддержал начатую мною вежливую застольную беседу ни о чём: я всё же не просто какая-никакая сеньора, а ещё и прослушала три полных курса Магической Академии (на большее просто денег не хватило, мне и за эти-то три года предстояло выплачивать и выплачивать долги и проценты по ним). Про академию я ему, главным образом, и рассказывала, к немалому разочарованию вдовицы, насторожившей было уши. Про то, как мало он потерял, обучаясь у магистра Ковена, а не у тамошних преподавателей, предубеждённых против западных варваров и не считающих нужным это скрывать. Особенно если ты посредственность, не представляющая никакого интереса для Старых семей — а Отто совершенно точно не был сильным магом, тот же Каттен одним щелчком размазал бы его Щиты, случись такая нужда.
Впрочем, сила силой, а опыт — это опыт. Опыта же боевик на границе с орочьими землями поневоле должен был набраться очень быстро. А ещё Отто напомнил мне кое-кого из соучеников в академии тем, сколько на нём блестело и позванивало всякого добра: серьги, кольца, наверняка ещё и амулет, просто незаметный под одеждой… Кстати, всё серебряное и с камнями, грубо нарушающими Указ о дозволенных одеяниях. Видимо, барону слишком нужен был боеспособный стихийный маг, и на нарушение Указа сир Георг… скажем вежливо, закрывал глаза. Целитель, кстати, тоже носил штук шесть или семь разных колец (включая печатку с волчьей мордой), серьгу в левом ухе и массивную цепочку, то и дело выглядывающую из-под ворота — всё тоже серебряное. Меня ещё вчера, во время лечения, это удивило. Теперь уже, пожалуй, не удивляло.
А Каттен, ясное дело, спросил, как моя спина. Я ответила, что намного лучше, а чудесного мгновенного исцеления я и не ждала. Я же сама маг и знаю, что слишком быстрое лечение способно убить ничуть не хуже полного небрежения: телу может банально не хватит ресурсов, чтобы успевать за навязанным ему темпом восстановления. Ну, или целитель может отдать пациенту часть собственных жизненных сил — а зачем бы ему отрывать от себя, любимого, годы жизни и здоровья ради какого-то постороннего человека? Каттен удивился моему ответу. Он всю жизнь был уверен, сказал он, что боевики абсолютно бездарны в целительстве и потому не знают о нём самых простых вещей.
— Моя мать была травницей, — объяснила я. — А когда отец забрал меня в замок, со мной занималась тамошняя целительница: основы лечебной магии, медитации, базовые знания…
Это она и подсказала деду, как приличным образом избавиться от совершенно ему в замке не нужной двоюродной внучки, которая мало того, что была бастардом, — это-то ерунда, кого подобным удивишь? — так ещё и магессой. К тому же одарённой не целительскими талантами, как должна бы в матушку-травницу, а склонностью к магии стихий, которая свалилась на мою несчастную головушку, одни отродья Бездны знают откуда. Так что сама обучать меня всерьёз дедова целительница отказалась: только время тратить зря.
А Отто меж тем возразил Каттену, что время от времени подлечивает егерей по мелочи. Целитель на это с едкой улыбочкой поинтересовался, сколько сил у могучего боевика уходит на то, чтобы затянуть кошачью царапину. Отто слегка сдулся, а я подтвердила: заклинания чужих Школ кому угодно даются тяжело. Ясное дело, мы и обсудили и это.
Мы вообще больше болтали, чем ели. Впрочем, здешняя еда внимания и не заслуживала — даже странно для баронского замка. Или я слишком хорошо помнила трапезы в Засолье? Дед покушать любил, ценил разнообразие, а повара в его замке всегда готовили столько, что даже нам, бедным родственницам, сидевшим в нижнем конце стола, доставались иной раз деликатесы, на которые у важных господ уже не хватило места в желудках. В Волчьей Пуще голодным вряд ли кто из-за стола выходил, но целая тарелка ячменной каши (да ещё и не слишком хорошо сваренной) с куриной спинкой — это всего лишь тарелка ячменной каши с куском курицы, выловленной из супа и зажаренной в печи. Я съела румяную кожицу, отковыряла вилкой разваренное мясо с обширной кости, вяло порылась в каше, подъедая с краешку, где она хотя бы пропиталась куриным жиром, и тоскливо вздохнула: мои пирожки с вареньем до нашего конца стола не добрались. А в Вязах всё так же печально? Хотя… там же Гилберт Меллер бывает наездами. Вряд ли он согласен есть ячменную кашу семь раз в неделю.
Они — он и сира Катриона — договорились-таки с бароном, в какой день им привезти сиру Мадлену, чтобы записать её у нотариуса единственной и полноправной сеньорой Огрова Пальца. Я представила себе, как восьмилетняя девочка становится на левое колено перед стариком и ломким от волнения голоском зачитывает текст вассальной клятвы… М-да, даже не знаю, плакать или смеяться. С другой стороны, предложил бы мне кто-нибудь любой клочок собственной земли во владение, я бы и на оба колена бухнулась. Но мне-то двадцать шесть недавно исполнилось, и жизнь меня хорошенько повозила мордой по самым разным столам. Я-то оценила бы такой подарок судьбы, а что поймёт в церемонии девочка восьми лет?
— Я не спросила сиру Катриону, она сегодня возвращается к себе? — спросила я, неловко выгибаясь, чтобы высмотреть своих нанимателей. Увы, сидели они на одной стороне стола со мной, и мне мешали вдовица, сидевший за ней тощий унылый тип с соломенными волосами и совсем не тощий тип постарше и с обширной лысиной. Чтобы задать этот вопрос сире Катрионе, следовало ждать окончания трапезы, даже если сама я уже ничего не хотела.
