Я сдержанно фыркнула: откуда! Елена Ферр наверняка тратит на осведомителей из Ночной семьи побольше, чем налогов выплачивает. А для Ночных, как мне кажется, тайн не существует в принципе. Во всяком случае увлечения какой-то глупенькой девочки для них точно тайной не будут.
— Но он же, наверное, советовался с кузиной по поводу подарка для вас, — возразила я, и сира Катриона благодарно посмотрела на меня. — С чего бы сире Лаванде заниматься такими вещами по своей инициативе? Не она вам колечко предлагала. А сир Кристиан не знал, какой подарок вам сделать, поэтому и просил помощи у сиры Лаванды. У мужчин с этим вообще неважно. Вон даже господин Меллер до сих пор спрашивает и супругу, и её помощницу, что им привезти. Сам, видимо, опасается купить что-нибудь не то.
— Да уж, — пробурчала сира Катриона. — Один ночник для Мадлены чего стоил. Ой, — внезапно оживилась она, — сира Клементина, а вы сможете из глины слепить какую-нибудь фигурку, чтобы свечку в руки или в лапки ей дать? У сира Георга в кабинете такой кот четверорукий свечи держит — так и кажется, что мечи там смотрелись бы лучше.
— У ракшаса-то? — хмыкнула я, вспомнив деревянную фигуру на камине. — Конечно, мечи. Какие там свечи!
— А они правда есть, коты эти? Вы их видели?
— Да, они в Астарте и в Суффире дворцы и дворцовые площади охраняют, — кивнула я. — В Астарте я не была, только читала о тамошней страже, а в Суффире видела своими глазами. Они такие рослые, на голову выше среднего мужчины. У самцов грива рыжая, а шерсть по телу золотистая; у самок гривы нет, но по хребту идёт полоса потемнее. Молодняк по этой полосе и различают, как я читала: гривы у ракшасов только году к десятому начинают расти. Их магией из настоящих, обычных львов создавали. Они до сих пор и живут, и служат прайдами: один-два самца и несколько самок — отряд вроде десятка обычной стражи.
Клементина, забыв свои печали, во все глаза смотрела на меня.
— А ещё кто там есть? — спросила она.
— Горгульи например, — сказала я первое, что в голову пришло. — Такие каменные крылатые твари. Сидят на крепостных стенах даже в маленьких пограничных фортах. Пока всё спокойно, статуи — и статуи, страшненькие только. А в случае нападения противника маги их активируют.
— Что делают?
— Пробуждают. Потом дают сожрать убитых врагов, возвращают на стены и опять… усыпляют, скажем так.
— Значит, — сказала она таким странным тоном, что я насторожилась, — магам мало тех животных, что созданы Девятью, и они сами пытаются стать равными богам? Создают тварей, которых до них не существовало?
О-о, нет! Я и подзабыть успела, какая она примерная прихожанка. Слушала-слушала сказку, а потом бац! Как маги смеют создавать что-то своё? Интересно, а по поводу новых пород скота и новых сортов овощей что она думает? Девятеро тоже такого не создавали!
— Лига Серебряных городов поклоняется Неизъяснимому, — сказала я, про себя понимая, что зря время трачу. — Никто не знает, как он выглядит, никто не пытается изобразить его. Он создал магов, чтобы они правили от Его имени, и Он никогда не запрещал им творить что-то своё. Что-то, что необходимо им для защиты от врагов, например. Я не верую в Него, — перебила я Клементину, уже гневно открывшую было рот. — Я вам излагаю основы веры Серебряной Лиги.
— Как можно верить в то, чего нет? — возмутилась она.
Я пожала плечами.
— Поезжайте хотя бы в Чайкины Скалы и поспорьте об этом с тамошними священниками. Или можете Беркута с Каракалом упрекнуть в следовании еретическому учению.
Она поёжилась и замолчала. Ну да, гневно набрасываться на молодых здоровых мужчин с повадками и глазами сытых хищников — это вам не увечную ведьму в макушку клевать. То есть, мне-то сира Клементина даже сразу после перевала была бы на ползуба, но я слишком хорошо знаю, сколько вони поднялось бы, вздумай я проучить её. Наёмники же с востока плевать хотели на наших жрецов, и той же молоденькой дурочке ясно было, что с ними лучше не связываться.
Заднее сиденье на этот раз заняла Клементина. Она практически улеглась на него, насовав подушек и под спину, и под локоток, и под задницу. То ли сир Кристиан был слишком тороплив и груб, то ли обладал впечатляющими достоинствами, слишком крупными для девственницы… то ли сира Клементина решила страдать напоказ, потому что на деревянном табурете в трактирном зале она сидела вроде бы спокойно, не кривясь и не ёрзая, а вот на мягком кожаном сиденье с высокой спинкой затеяла вдруг изображать мученицу.
Ладно, её проблемы. Я села рядом с сирой Катрионой, оставив свою корзинку на свободном среднем сиденье. Бумагу в масляных пятнах и сладких крошках я отдала усатому трактирщику на растопку (ну, или заворачивать пироги, как уж сам надумает); не до конца просохшее после стирки полотенце висело расправленным на ручке, чтобы сушилось в дороге; а в корзине лежала целая штука набивной бязи — на занавески и на покрывало для кровати, чтобы новое одеяло выглядело новым как можно дольше. Кого бы нанять сшить и то, и другое? Спрошу Марту, решила я. Эта сорока всегда всё видит, всё знает и увиденным-услышанным щедро делится с окружающими. При этом девица отнюдь не глупа. Кошмар, в общем, а не служанка, потому что наблюдательность и умение делать верные выводы из наблюдаемого — не те качества, которые люди обычно хотят видеть у прислуги.
Сира Катриона пустила мулов неторопливой рысью, и опять потянулись вдоль дороги пустые уже поля и облетающие перелески. Погода направилась всерьёз, даже солнце пригревало. Тут и там вместе с золотыми и багряными листьями ветер нёс нам наперерез серебряные паутинки, обещая сухое тепло ещё хотя бы на неделю. Один паучок то ли не справился со своей летучей ниточкой, то ли решил передохнуть — сел мне на рукав. Я подставила ему палец, паучок залез на него, я подняла руку повыше, и мы с сирой Катрионой какое-то время смотрели, как маленький путешественник суетится, выпуская новую паутинку. Как только серебристая петля достигла нужного размера, паучок покинул мой палец, ветер подхватил его и унёс куда-то к пёстрому перелеску и дальше, в осеннее прозрачное небо. Сира Катриона вздохнула. Позавидовала, что даже паучок повидает мир, а она так и будет всю жизнь сидеть в своих Вязах, выезжая только на ярмарку?
— В небе пусто и холодно, сира, — утешила я. — Ничего хорошего. А падать с высоты очень страшно, это не с лошади свалиться.
Она слабо улыбнулась.
— Неужели вам и летать доводилось? На грифоне?
— Нет, — я посмеялась. — Я не самоубийца. Я просто бывала высоко в горах. Очень холодно, тяжело дышать, а виды, конечно, красивые, но совершенно не предполагающие человеческого присутствия. Расспросите Беркута или Каракала, если хотите послушать про жизнь в горах. Может быть, они расскажут что-то хорошее, а мне не понравилось.
— А где бы вы хотели жить? Я имею в виду, — пояснила она, — не всерьёз, а так, помечтать.
В каменной башне в чащобе лесной,
Где свежесть морозная всюду,
Там книги и звёзды, и тишь да покой,
Вот где я счастлива буду.*
Без распевки, да ещё после сладкого пирога, получилось, ясное дело, отвратно — сипло и фальшиво. Но сира Катриона заинтересовалась, что за песня.
— А, — сказала я с натянутым смешком, — это я переделывала песенку о переборчивой девице, которой ни один жених не нравился. Первый и последний куплет сочинила сама, но их вообще-то много, последних этих. Все поют на свой вкус: у кого братья, которым надоели эти взбрыки, отдают девицу в послушницы, у кого она сбега’ет из дому с разбойниками.
— Споёте?
Я выразительно откашлялась.
— Не сейчас, ладно? И пыльно, и сладкого я наелась. Праздник Равноденствия же скоро. Там и спою. Тем более, что мне придётся перевести с долгомысского диалекта на здешний, а это на ходу не так просто сделать.
Она покрутила головой, но не осуждающе, а наоборот, почти в восхищении.
— Сколько же языков вы знаете?!
— Языков, — с занудной дотошностью уточнила я, — именно языков — три: Старшую речь, империк и официальное наречие Серебряной Лиги. А диалекты — они диалекты и есть. Частности различаются, но основа-то общая. Можно сказать «ребёнок», а можно «дитя». Можно кислое топлёное молоко назвать варенцом, а можно — ряженкой. Но почему на юге свёклу зовут бураком, понятно, да? — Сира Катриона кивнула: из-за цвета, ясное дело. А я закончила внезапную лекцию по языкам и диалектам: — Зная корни, о смысле слов догадаться несложно. И вообще, двое разумных существ всегда смогут понять друг друга. Если захотят, разумеется.
