Нет-нет, ни Меллер ко мне не подкатывал, ни я с ним не кокетничала. Всё было гораздо хуже: у нас с ним оказались очень схожие литературные вкусы, и в том же Глорфинделе мы одинаково ценили умение легко, без занудства, местами даже шутливо поднимать очень серьёзные вопросы. Представляю, каково это было слушать меллеровской супруге, одолевшей только, как она сама говорила, «Дневники наёмника», да и то в гостях, когда заняться толком было нечем. Так это странно, подумалось мне: сира Катриона — особа очень неглупая и любившая послушать рассказы о том, где я побывала и что видела… и при этом упрямо игнорировавшая лучший способ узнать о том, как устроен этот мир и что в нём творится. Ведь у консорта в никогда не запиравшемся кабинете книгами два шкафа забиты, кто ей мешает брать что-нибудь полегче, чем «Империя Единого Севера: политическое устройство, землеописание, краткая историческая справка, перспективы торговых и иных отношений»? Но нет, читать она не любит, а на меня, заразу гораздо более образованную и с хорошо подвешенным языком, зыркает теперь недовольно и, Истар помилуй, ревниво.

Ладно, Девятеро с нею, пусть сердится, но мне всё равно нужно же что-то выбрать на вечер.

— А «Похищенный трон» у вас есть, господин Меллер? — уже за столом спросила я. — Может быть, авантюрный роман вашей супруге и сире Аларике понравится больше, чем «Гроза над горами»?

— Есть «Ничейный остров», — подумав немного, сказал Меллер. — Или он в Озёрном остался? Посмотрите сами, пожалуйста.

— Говорят, в нём сир Лео в качестве одного из героев изобразил своего супруга, — неожиданно заметила сира Клементина. Надо же, она читает не только розовые с позолотой томики?

— Да, я тоже это слышал или читал, — подтвердил Меллер. — Но Глорфиндель, в сущности, в каждой своей книге указывал Николаса Траска как консультанта и чуть ли не соавтора.

Сира Катриона тяжело вздохнула. Ревновать консорта к гувернантке ей, видимо, самолюбие не дозволяло, но сира Клементина точно так же, как я, бойко болтала с Меллером о том, о чём сама вязовская сеньора и двух слов сказать не могла, и ясное дело, ей это не нравилось. Она смолчала, но сира Клементина, глянув на её сумрачное лицо, решила не развивать больше литературную тему. Да и я тоже завела разговор, максимально далёкий от книг — спросила, как здесь отмечают летнее Солнцестояние и обязана ли я присутствовать на празднике. Сиру Аларику (но не сиру Катриону, как я заметила) вопрос удивил: что значит — обязана ли? Разве праздники не для того существуют, чтобы веселиться? Я очень вежливо объяснила, что не люблю толпу, особенно пьяную и шумную, и охотно соглашусь на вычет из платы по контракту, если мне позволят провести этот день где-нибудь в лесу или на озере, подальше от общего веселья.

— Не советую, — возразил Меллер. — Если вы в такой день уйдёте в лес, вас матушка Саманта изведёт потом подозрениями, не проводили ли вы там какой-нибудь ведьмовской ритуал. Постойте на проповеди, сира Вероника, посидите за столом, а потом уже, если не будет настроения танцевать и кататься на карусели, уходите к себе. Но так, чтобы вас видели и могли подтвердить: да, валялась у себя на койке, читала чего-то там.

Я задумчиво потёрла нос. Меллер был прав, не стоило привлекать к себе внимания жриц. Ритуал мне в самом деле не помешал бы — не жуткий и кровавый, конечно, а обыкновенный, с дарами той, что вместе с луной умирает и возрождается цикл за циклом. Но даже если местные травницы что-то такое и проводили, то мне, настоящей магессе, они ни на грош не доверяли, ясное дело. Дриады тем более не допустят чужачку в священное для них место. И подарками подкидышам и калекам не заменишь ритуал благодарения, потому что нет в Волчьей Пуще ни сиротского приюта, ни богадельни для одиноких стариков и инвалидов: здешние недостаточно цивилизованные жители сами растили осиротевших племянников и даже байстрюков, сами ходили за стариками и калеками. В крайнем случае имелись ещё и сеньоры, не забывшие покуда, кто и за что платит им подати. Бесцеремонность той же баронской семьи бесила меня несказанно, но приходилось признать, что не было и быть не могло в Волчьей Пуще одиноких немощных старушек, умирающих от голода в своих разваливающихся от ветхости хибарках. Худо-бедно одеты-обуты и хотя бы ячменной кашей накормлены были все. Может быть, поэтому сюда и перебралась под конец жизни Фрида Ледышка. И осталась здесь с бывшим напарником остроухая стерва Винтерхорст.

А пока я молчала в задумчивости, сира Мадлена спросила дядю, не пора ли им ехать, потому что этак они до праздников в Озёрный не успеют, а что за радость встречать праздники в дороге? Дядюшка согласился, что пора, да вот дожди всё никак не кончаются, а мокнуть целыми днями и неприятно, и для здоровья не полезно. Даже если с тобой едет маг, который может обсушить тебя без всякого огня в камине.

Я только тихонько вздохнула: Беркут, сколько бы сил ему ни отмерил Неизъяснимый, был настоящим серебряным магом. Ему обсушить что себя с напарником, что нанимателя с племянницей — даже заклинание наверняка читать не надо. Насмотрелась я в академии на этих породистых, учившихся колдовать с пелёнок: они чуть ли не взглядом могли высушить одежду себе и волосы приятелю.

У меня так конечно не получалось, но заклинание я выучила, а как же. Оно и раньше мне частенько пригождалось, а теперь я только им и спасалась, потому что в моей каморке из-за дождей стояла зябкая сырость, без конца впитывавшаяся в постель и одежду, так что приходилось заклинанием сушить и прогревать буквально всё, от носовых платков до подушки. (Сира Катриона разок-другой спрашивала, не поставить ли мне жаровню с углями на ночь, но я отказалась: и опасно, и голова утром болит, и вообще, маг я или кто?)

Зато под мерный шелест капель мне крепко и спокойно спалось. Даже проклятый перевал перестал сниться. Вернее, не сам перевал, а тот момент, когда я пытаюсь удержать Шака: сил мне, ясное дело, не хватает, а прочесть заклинание я то ли не успеваю, то ли просто не догадываюсь, и мы вместе летим с обрыва… Многоликая-но-Единая! Сколько же раз я просыпалась в холодном поту и не от собственного ли вопля. Наконец меня на’чало отпускать, и влажный холодный тюфяк — это, право, такая ерунда, если просушив его, лежишь в меховом коконе беличьего одеяла, слушаешь дробный перестук дождя и потихоньку уплываешь в детские воспоминания о чердаке с матушкиными травами, а потом в сон. Мне то ли ничего не снилось вообще, то ли сны тут же забывались, но вставала я по утрам с дивно свежей и ясной головой. Как раз для расчётов и зачарований.

О зачарованиях этих я и думала, когда после обеда принялась-таки рыться на средних полках шкафов, где у Меллера стояли почти сплошь авантюрные романы — очевидно, чтобы разгружать голову после таблиц, счетов и реестров. Гедеон Марч там, кстати, тоже был, как и Дорн, так что клянчить что-нибудь почитать у Ренаты мне было вовсе незачем, оказывается. Я порадовалась своему открытию и отложила для себя «Северный ветер», который давно уже хотела перечитать, а для дам — тот самый «Ничейный остров». Мне не удавалось до сих пор прочесть его, так что и самой будет интересно. Ещё я поглядывала на верхнюю полку, где стояли книги посерьёзнее, и перед носом у меня как раз блестело серебром на корешке «Народ гномов глазами людей».

— Господин Меллер, — сказала я, плотнее прижав левым локтем два уже выбранных томика, а правой рукой покачивая «Гномов», точно шатающийся зуб сама пыталась аккуратно вытянуть, — вы случайно не знаете, кольца для гномов имеют какой-то смысл более глубокий, чем просто украшение? Ну, там с каким-нибудь статусным подтекстом?

— Насколько я знаю, нет, — чуть подумав, ответил он. — Но мы давно ведём дела с Домами Ильфердина и Халната, а Дом Морр я пока ещё знаю очень плохо. Будет лучше, если вы прямо спросите Дромара, не истолкуют ли превратно ваше требование расплатиться за морозные кристаллы кольцами.

Я покивала. Да, за расчёты для морозильного ларя мне хватило бы и фунта чернильного порошка. Но зачаровать шесть кристаллов так, чтобы мясо в ларе промёрзло всерьёз, а не просто охладилось — извините, это уже совсем другой разговор. Дромар отлично это понимал и спорить даже не пытался. Он же и предложил что-нибудь из украшений… в пределах разумного, конечно. Я собиралась в пределах этого разумного потребовать серебряное кольцо с аметистом или топазом любого цвета, любой прозрачности, любой насыщенности, но обязательно без трещин, вкраплений и сколов. Однако в той же Империи, например, в ходу были обручальные кольца, а не браслеты. Что могли и не могли позволить себе гномы, я понятия не имела и рисковать не хотела: мы с Дромаром только начали более или менее приятельски общаться.