— Вот уж жертва из тебя… — усмехнулся Людо. — Поймал паук осу.
— Спасибо, что так веришь в меня, — ядовито отозвалась я. Но что-то то ли в его словах, то ли в моих меня царапнуло, как это было с кристаллами для рунных светильников. Что-то настолько простое, настолько бросающееся в глаза, что отмахиваешься от него: уйди, не мешай, не сбивай с толку. — Может, пойдём уже? — спросила я, устав стоять. — Пройдусь у вас по спальням, Каспара спрошу, не нужна ли помощь в чём-нибудь… Кстати, что там у тебя с кладовками?
— Тишина и пустота, — признал он, подхватывая меня под локоток: спуск к Ведьминой Плотине был заметно круче, чем к Жабьему логу. — Почти всё, что мы с тобой наморозили с осени — и масло, и творог, — ушло на гномские кексы. А свежего молока пока что ни у кого толком и не купишь. Кто начал понемногу доить скотину, те молоком разве что кашу для детей «белят». — Он, то ли копируя, то ли передразнивая нас с Каттеном, фыркнул, употребив местное словечко. — Сливок и коровьего масла пока нет, растительным обхожусь, а ему особого холода не нужно.
— Ну, — проворчала я, — мне же проще. Солнце высоко, день длинный, магическими светильниками пользуются мало… — Да-да, ящичек всяческих полупрозрачных камней у меня весь разошёлся на светильники вроде тех, из стеклянных шаров. Половину выгреб (с разрешения сеньоры, понятно) сир Эммет, раздав егерям, часть доверили самой надёжной прислуге, а остатки забрал Меллер. Не знаю, зачем. На мелкие взятки он вроде бы стеклянные шары просил меня зачаровать. — Знай только заряжай кристаллы для гномов, — закончила я.
— И никаких новых идей? — чуть ли не с надеждой спросил Людо.
— Никаких, — морщась, подтвердила я.
— Тогда у меня есть идея, — сказал он, интимно понижая голос, хотя нас и без того подслушивать было некому.
— И я даже догадываюсь, какая.
— И что ты об этом думаешь?
— Что мне нужна ванна, — мечтательно проговорила я. — С пеной до потолка. И с тобой, конечно.
В Вязы я, понятно, вернулась уже после тамошнего ужина. Я бы с удовольствием осталась в доме Каспара, а не брела обратно в крепость, поскальзываясь на брусчатке, начавшей к вечеру прямо на глазах затягиваться ледком, но меня ждала обычная вечерняя повинность. Очередной переводной имперский роман мы на днях закончили, так что покамест сидела я с мандолиной, то просто наигрывая, то отвечая на вопросы дам и девиц о странах дальних и не очень.
Клементина, кстати, вернулась, пока я была у Людо. Привезла две вазы для храма и кружку для меня — большую, удобную, расписанную сказочной красоты пейзажем (похоже, она уже по-настоящему освоилась с красками, меняющими от нагревания цвет). Даже жалко было пользоваться: посуда, что ни говори, неизбежно бьётся, трескается от перепада температур, облезает, а зимний лес под полной луной очень хотелось сохранить в первозданном виде. Я, справившись с удивлением, поблагодарила, а Клементина, дёрнув плечом, ответила, что не любит оставаться должной. Что ж, это я могла понять легко, а отправленная мною в замок записка на большее, чем кружка, и не тянула. Что бы там ни думал об этом господин барон.
А вазы были из тех, что к Весеннему равноденствию ставят на алтарь Канн: где-то, поюжнее, с первоцветами, а где-то, где климат суровее, с веточками тополей или ив, заранее постоявшими в тёплом месте, чтобы выпустили листочки.
— Надо бы уже веток нарезать, — озабоченно проговорила Аларика, вертя в руках одну из ваз. — Пора уже.
— И цветов наделать из лоскутков и остатков бисера, — кивнула сира Катриона, тоже разглядывая вазу, парную той, что взяла Аларика. Расписаны они были по-разному, одна — цветами, другая — плодами, символизируя, надо думать, дары Канн, получаемые по мере их поступления. Или оба Равноденствия. — Вон сира Клементина какая умелица…
— Да уж, — слегка завистливо протянула Аларика, — как все в том году на ветки с её цветами после проповеди накинулись — я даже ойкнуть не успела, не то что и себе цветочек выбрать. Сира Вероника, а вы умеете цветы из лоскутков сворачивать?
— Нас учили, — поморщилась я, — но вы же знаете, из какого места у меня руки растут.
— Каждому своё, — примирительно сказала сира Катриона. — А вы не попро’сите у Росса крахмала немножко? С крахмалом цветы лучше форму держат.
— А у господина Рамона щипцы для завивки есть, — не очень уверенно вставила Клементина. — Ими удобно форму лепесткам придавать, и клейстер они заваривают прямо-таки насмерть.
— Тогда надо ещё у мастера Дромара купить с десяток локтей тонкой проволоки, — предложила я. — Самой тонкой, какая найдётся.
Дамы с готовностью закивали, но из последующего обсуждения как-то получилось, что просить должна буду я. И крахмал, и проволоку тоже (договариваться с Рамоном по поводу его щипцов собиралась всё-таки сира Катриона).
— А булочки на праздник у вас тут тоже «жаворонками» называются? — спросила я, потому что разговоры про лоскутки и клейстер мне быстро надоели. — С глазками из сушёной вишни, да? А то мне одна моя однокурсница рассказывала, что у них раскатывают круглые лепёшки из сладкого теста, режут ножом края так, чтобы сделать бахрому, а на середину насыпают очищенных семечек. «Подсолнушки» это у них зовётся. А в Империи к Весеннему равноденствию пекут блинчики, целые горы — со сметаной, с мёдом, с вареньем, с начинками от рубленого мяса до копчёной рыбы…
— Блинчики с копчёной рыбой? — изумилась Аларика. — Канн милосердная! Как они это едят? А на Лазурном берегу?
В общем, никому моя музыка не понадобилась, потому что весь вечер я, едва не охрипнув, рассказывала, где как отмечают Весеннее равноденствие и что к нему готовят.
========== Глава восьмая, в которой магесса и жрица строят теории заговора ==========
Клементина сама очень хотела вручить жрицам свои подарки к Равноденствию. Сира Катриона, в общем, могла доехать и верхом, однако отец Вернон неуверенно посмотрел на Клементину и сказал, что в принципе править умеет, но если в двуколке будет сидеть беременная женщина, он не рискнёт взяться за вожжи. Сама же Клементина тех вожжей отродясь в руках не держала, и пришлось ей остаться, потому что требовать, чтобы ради неё заложили не двуколку, а шарабан она, понятно, не осмелилась: будь она хоть сто раз фаворитка баронского сына, в крепости сиры Катрионы она оставалась всего только гувернанткой. А я опять попросила разрешения взять Золотинку, и отправились мы втроём.
Кроме отца Вернона, сира Катриона везла в Волчью Пущу свежую зелень для семьи барона и для храма, а ещё те самые вазы, расписанные Клементиной. В одну Аларика впихнула толстый, пышный пучок укропа, в другую — лука-порея. Выглядело это нарядно и прилично, а что просто в корзинку пришлось бы положить вдвое больше зелени… ну так, сира Катриона ещё же и вазы жертвовала храму, а их расписала своими ручками (и в оплаченное вязовским консортом время!) гувернантка её племянницы. Но для замковой кухни, понятно, пришлось собрать обычную корзинку, потому что баронессе Клементина никаких ваз или хотя бы крынок не посылала (а то бы сира Аделаида, я думаю, тоже не отказалась).
Я ехала чуть впереди двуколки в компании сира Эммета. Не знаю, о чём говорили доро’гой сира Катриона и отец Вернон. Не знаю даже, говорили ли о чём-то вообще: и сама двуколка шума производила немало, стуча колёсами и расплёскивая снежную кашу, и Золотинка громко шлёпала по этой же мокрой мерзости подковами. Однако со мной сир Эммет пытался поддерживать вежливую беседу, что при разнице в росте моей мулицы и его мерина было непросто. Но ясное дело, ему (маршалу, а не мерину, конечно) надо было обсудить со мной неотложные дела первостепенной важности. Мои намерения в отношении его дяди, главным образом.
— Я просила сира Рихарда подождать Равноденствия, — напомнила я, — а до него ещё пара недель. Это не он поручил вам поторопить меня немного? Тогда я, пожалуй, разочаруюсь в нём. У меня, знаете ли, имеется дурацкая привычка выполнять свои обещания, и я того же жду от других.
