– Пользоваться мы ими не любим, – согласился охранник. – Но когда приходится – пользуемся.

– А если я где-нибудь перелезу через забор.

– Милости прошу. Уверен, рано или поздно мы вас поймаем.

Кляйн кивнул, отвернулся, собираясь уходить.

– Очень приятно было встретиться, мистер Кляйн, – сказал охранник. – Если будут новые вопросы, не стесняйтесь спрашивать.

Гуса и Рамси он нашел в баре уже пьяными, особенно Рамси, который пил виски через соломинку. Гус все повторял, что ему нельзя налегать, что алкоголь разжижает кровь, а потом опрокидывал рюмку за рюмкой. Они повеселели, когда заприметили Кляйна, похлопали его по спине обрубками.

– Выпьете? – спросил Рамси.

Кляйн кивнул. Рамси подозвал бармена.

– Налей-ка моему другу, – сказал он.

– Самоприжигателю.

– Слухи быстро разносятся, – сказал Рамси.

– Скажи, – начал Гус заплетающимся языком, – когда будут женщины?

– В десять, – сказал бармен. – Я уже говорил. В десять.

– Выпьете? – спросил Кляйна Рамси.

– Мне уже наливают, – сказал Кляйн.

– Черт, – сказал Рамси. – Я сам хотел вам заказать.

– Ты и заказал, – ответил Кляйн.

– Чего? – переспросил Рамси. – Чего?

– Забудь, – ответил Кляйн.

– Чтоб вы знали, – сказал Рамси, – следующий – за мой счет.

Кляйн улыбнулся.

– Итак, – сказал Гус, ссутулившись над стаканом. – Как идет расследование?

– Не идет.

– Нет? – спросил Гус. – Ощнь плохо.

– Хотите послушать? – спросил Кляйн.

– Про что? – уточнил Рамси.

– Про расследование, – сказал Кляйн. Бармен поставил стакан на стойку. Кляйн подхватил его левой рукой и отпил.

– О нет, – сказал Рамси. – Гусу ничего говорить нельзя.

– Это еще почему? – спросил Гус. – Это еще почему?

– Гус – однушка, – ответил Рамси. – Не будем привлекать однушек.

– Я был однушкой, – возразил Кляйн. – И меня привлекли.

– Я не однушка. – Гус поднял руку. – Больше нет.

– И все равно, – сказал Рамси. – Ты мелкая сошка. Ты тот, кто ты есть, и мы тебя любим, но ты мелкая сошка.

– Да ничего, Рамси, – сказал Кляйн. – Можешь мне поверить.

– Просто, по-моему…

– Рамси, – сказал Кляйн. – Поверь мне и послушай.

Рамси открыл рот, снова закрыл.

– Элайн мертв, – сказал Кляйн.

– Элайн мертв? – переспросил Рамси, поднимая голос.

– Разве это возможно? – засуетился Гус. – Как это возможно?

– Или нет, – сказал Кляйн. – Может, и нет.

– Ну, – протянул Гус. – Так мертв или нет?

– Что ты там говоришь про Элайна? – спросил бармен.

– Ничего, – ответил Кляйн.

– О боже. – Рамси покачал головой. – Господи боже.

– Элайн или мертв, или нет, – объяснил Гус бармену.

– Потише, Гус, – сказал Кляйн.

– Ну так и что? – спросил бармен. – Мертв или нет? Разница-то большая, между прочим.

– Это, – Гус ткнул культей в воздух, – я и намерен узнать.

– В смысле, ты не уверен, что есть разница? – спросил Рамси.

– Рамси, – сказал Кляйн. – Посмотри на меня. Зачем я тут? Что я расследую?

– Что? – переспросил Рамси. – Контрабанду.

– Контрабанду?

Гус, обратил внимание Кляйн, начал прислушиваться.

– Кто-то вывозит наши фотографии.

– Какие еще фотографии?

– Сексуальные, – сказал Рамси. – С людьми без конечностей. Кто-то их ворует и продает, не отчисляя прибыль сообществу.

– И ты считаешь, – спросил Кляйн, – что я здесь поэтому?

Рамси кивнул.

– Нет, – ответил Кляйн. – Я здесь из-за Элайна.

– Который либо мертв, либо не мертв.

– Вот именно, – ответил Кляйн.

– Это большая разница, – сказал Гус. – Вот это мы и намерены узнать.

– Что? – спросил Рамси.

– Это, – ответил Гус.

– Что? – Рамси принялся озираться вокруг. – Что происходит?

– Вот именно, – сказал Кляйн. – Мне бы кто ответил.

«Есть две возможности», – думал он, когда его провожали на встречу с Борхертом следующим утром: с одного бока похмельный Рамси, с другого – похмельный Гус. Он шел по просьбе самого Борхерта. «Возможность первая: Элайн мертв. Возможность вторая: Элайн жив». Возможно, Рамси прав, возможно, он действительно что-то знал, и он – Кляйн – здесь из-за контрабанды или воровства. Но если это так, почему ему не сказали? Почему Борхерт заявил, что он расследует убийство? Ведь в самом деле, учитывая прежнюю специальность Кляйна, логично, чтобы его наняли расследовать действия контрабандистов.

Возможно, у самого Борхерта в деле корыстный интерес и есть причины помешать расследованию контрабанды.

Но если и так, зачем объявлять Элайна мертвым? Зачем говорить, что требуется расследовать убийство? Почему бы не предложить что-то не такое тяжкое?

И вот он в одиночестве – Гус и Рамси покинули его у калитки, – стоит перед Борхертом, одноруким, одноногим мужчиной, угрюмо поглядывавшим с кресла.

– Я думал, мы договорились, – говорил Борхерт.

– О чем договорились?

– Я просил не распространяться о деле с теми, кому знать необязательно. А вы начали распускать слухи.

– Слушайте. Я не знаю, что я здесь делаю. Что именно я расследую?

– Смерть Элайна.

– Я не верю, что он мертв.

– И в самом деле, – сказал Борхерт. – Это вы дали понять недвусмысленно.

– А что с контрабандой?

– Контрабанда, – сообщил Борхерт, – это история для прикрытия. Мы договорились сообщать о ней людям вроде Рамси.

– А Андрейсен?

– Мы о нем уже говорили. Я торжественно даю вам слово, что если вы просто согласитесь еще на одну-две ампутации, то Андрейсен запоет по-другому. Почему вы не поговорили с другими? Может, кто-то из них откроет правду.

– Вы лжете.

Борхерт вздохнул:

– Что ж, я надеялся, до этого не дойдет, но вы упрямый мерзавец и ведете дела по-своему. Вам самому пошло бы на пользу принять кое-что на веру, но «вы не веруете», как говорил Иисус, а неверующих не переубедить, пока они сами всё не потрогают. – Он повернул голову, показал подбородком на стойку: – Там лежит пистолет. В ящике. Не заряжен, но охраннику у двери Элайна это знать необязательно. Если хотите убедиться сами – прошу, убедитесь сами. Я бы не советовал, но и мешать вам не буду.

Кляйн достал оружие и вышел. Стоило ему открыть дверь в коридор, как он увидел охранника, который, если верить Андрейсену, стоял перед дверью Элайна. Эту ли дверь предлагал ему проверить Борхерт? Или же отправил Кляйна посетить комнату, куда его уже водили, с фальшивым местом преступления?

– Это комната Элайна? – спросил охранника Кляйн.

Охранник не ответил. Кляйн понял, что его одинокий глаз опущен вниз, прикован к руке Кляйна, и тогда вспомнил про пистолет. Он поднял руку и прицелился в голову охранника:

– Пожалуйста, откройте дверь.

Охранник покачал головой.

– Я тебя убью, – сказал Кляйн.

– Тогда убей.

Кляйн с силой ударил ему в лицо культей, а потом по челюсти рукояткой. Охранник сделал два неловких шага, вильнув к двери, и Кляйн снова приложил его рукояткой прямо за ухом. Мужчина рухнул как подкошенный.

Дверь была не заперта. Кляйн открыл ее и вошел, запер за собой.

Внутри было темно. Он ощупал стены вокруг двери в поисках выключателя, но нашел его, только когда глаза привыкли к обстановке, – низко, на уровне коленей.

Комната была такая же простая, как у Борхерта. В дальнем конце – стойка и маленькая кухня. Единственное кресло – с какой-то сеткой над ним. Кровать была метр в длину, прижавшаяся к полу и придвинутая к стене.

На подушке покоилась изуродованная голова, а остальное тело скрывало одеяло. Кляйн присел рядом. Глаза у человека на кровати были вынуты, веки срезаны. Уши отрублены, остались только два завитка скользкой розовой кожи. Нос тоже отсутствовал – осталась только темная зияющая дырка. Губы как будто по большей части сжевали – возможно, зубами, просвечивающими в отверстии.

Прямо перед ним кожа на лице дрогнула и голова слегка сдвинулась – отсутствующие глаза как будто вперились в его собственные. Кляйн оторвал взгляд, а потом, схватившись за одеяло, сдернул его с тела.