Кляйн услышал, как защелкнулись замки. Взял шоколадку, начал снимать упаковку. Это движение чуть не лишило его последних сил. Мужчины впереди стягивали куртки и шляпы, сваливали их между сиденьями. Рамси отсоединил искусственную руку вместе с перчаткой и бросил в общую кучу. Басовитый поступил так же, заметив:

– Другое дело.

Кляйн откусил батончик. Шоколадный, с чем-то хрустящим. Пожевал. Рамси тем временем поднял целую руку ко второму человеку и попросил:

– Гус?

– Что? А, точно, – сказал Гус. – Прости.

И одной рукой открутил вторую ладонь Рамси. Кляйн смотрел, как та вращается и отваливается. Рамси потер культями друг о друга. Гус взял Рамси за ухо и оторвал его. Оно отошло, оставив зияющую дырку без шрамов.

– Ну вот. Другое дело, – Рамси взглянул на Кляйна в зеркало заднего вида, поднял оба обрубка и с улыбкой сказал: – Как вы. Даже еще больше.

Они поехали – город вокруг медленно растворялся, превращался в поля и деревья. Гус продолжал рыться в бардачке, передавать назад еду. Еще одна шоколадка, пачка с раскрошенными крендельками, консервная банка с сардинами. Кляйн попробовал всё по чуть-чуть, остатки складывал на сиденье рядом. Он понемногу приходил в себя. Снаружи высоко светило солнце; даже сквозь тонированное стекло казалось, что на улице жарко. Они свернули направо, поднялись по въезду и выехали на шоссе, быстро набирая скорость.

– Где мы? – спросил Кляйн.

– Погнали, – сказал Гус, не обращая на него внимания.

– Теперь полетим быстро, – сказал Рамси. – По крайней мере пока.

– Но, – сказал Кляйн, – куда, я же не…

– Мистер Кляйн, – сказал Гус. – Пожалуйста, откиньтесь на сиденье и наслаждайтесь поездкой.

– А что еще? – спросил Кляйн.

– Что еще? – переспросил Гус.

– Что значит – что еще? – спросил Рамси.

– Что еще снимается.

– Кроме рук и уха? – уточнил Рамси. – Несколько пальцев на ногах, но их и так нет. Три на одной ноге, два на другой.

– Что случилось? – спросил Кляйн.

– Что значит – что случилось, мистер Кляйн? Ничего не случилось.

– Мы не принимаем несчастные случаи, – сказал Гус. – Несчастные случаи и форс-мажоры ничего не значат, если только за ними не последуют осознанные действия. Хотите крендель?

– Конкретно ваше дело горячо обсуждали, – сказал Рамси. – Одни настаивали, что это несчастный случай.

– Но это не несчастный случай, – добавил Гус.

– Нет, – сказал Рамси. – Другие возражали, что это не несчастный случай, а осознанный поступок. Но последовал вопрос: «Поступок с чьей стороны?» Со стороны джентльмена с топором – разумеется, спору нет, но ведь ответственность лежит не только на нем, верно, мистер Кляйн? – с этими словами Рамси слегка повернулся, направив отсутствующее ухо к Кляйну. – Вам ведь всего лишь надо было сказать ему одну мелочь, мистер Кляйн, всего лишь соврать, и вы бы сохранили руку. Но вы ничего не сказали. Сознательный выбор, мистер Кляйн. Решение потерять руку перевесило желание сохранить ее.

Шоссе снаружи сузилось до двухполосной дороги, рассекающей иссушенный, редкий лес, обочина была занесена песком.

– А вы? – спросил Кляйн Гуса.

– Я? – переспросил Гус, покраснев. – Только рука. Я еще новичок.

– С чего-то надо начинать, – сказал Рамси. – Его прислали, так как власти предержащие решили, что вам будет проще с кем-то похожим на вас.

– Он не похож на меня.

– У вас одна ампутация – у него одна ампутация, – сказал Рамси. – У вас – рука, у него – рука. В этом смысле он похож. А если приглядеться – то, что ж…

– Я был под наркозом, – сказал Гус.

– А вы, мистер Кляйн, не были под наркозом. Вам не дали такого выбора.

– Наркоз осуждается, – добавил Гус, – но не запрещается.

– И более-менее ожидаем в случае первых ампутаций, – сказал Рамси. – Поэтому вы исключение, мистер Кляйн.

Кляйн взглянул на сиденье рядом, на открытую банку сардин, блестящее в масле филе.

– Я тоже исключение, – сказал Рамси. – Никогда не был под наркозом.

– Он пример для всех нас, – поддакнул Гус.

– Но то, как вы сами прижгли рану, мистер Кляйн, – продолжил Рамси, – вот это делает вас поистине исключительным.

– Я хочу немедленно выйти из машины, – тихо сказал Кляйн.

– Не говорите глупостей, мистер Кляйн, – ухмыльнулся Гус. – Мы же не пойми где.

– Людей, которые прижигали раны сами, я могу пересчитать по пальцам одной руки, – сказал Рамси.

– Если бы у него была рука, – сказал Гус.

– Если бы у меня была рука, – сказал Рамси.

Какое-то время они ехали молча. Кляйн сидел на заднем сиденье как можно тише. Солнце скользнуло к горизонту. Вскоре пропало. Банка с сардинами скользнула по обивке и накренилась, медленно вытекало масло. Он поправил ее, потом вытер пальцы насухо о коврик на полу. Трудно было не пялиться на отсутствующее ухо Рамси. Тогда Кляйн перевел взгляд на собственную культю, затем на культю Гуса, которую тот положил на спинку сиденья. Подумал, насколько сильно они отличались. У Гуса культя на конце была сморщена. У Кляйна тоже, но еще на ней виднелись шрамы из-за импровизированного прижигания; врач после произошедшего отрезал чуть повыше и сгладил, стесал. Деревья снаружи, и без того редкие, исчезли почти окончательно – отчасти из-за сгущающейся темноты, но и потому, что пейзаж менялся. Рамси ткнул культей в приборную панель и включил фары.

– Восемь, – Рамси еле заметно качнул головой назад.

– Восемь? – переспросил Кляйн. – Чего восемь?

– Ампутаций, – объяснил Рамси.

Кляйн упорно смотрел ему в затылок.

– Конечно, само по себе это ничего не значит, – продолжил Рамси. – Может быть восемь пальцев ног, и все под наркозом, и чтобы остались большие пальцы для равновесия. Такое за восемь считать трудно.

Рядом кивнул Гус. Он поднял культю, посмотрел через плечо:

– Это считается за одну. Но я мог бы оставить руку и отрезать пальцы – тогда было бы четыре. Пять, если вместе с большим.

Они подождали, что скажет Кляйн.

– Да, похоже, это нечестно, – предположил тот.

– Но от чего шок сильнее? – спросил Рамси. – Когда теряешь пальцы или когда теряешь руку?

Кляйн не знал, что от него хотят услышать, и сказал:

– Я хочу выйти из машины.

– Вот и получается, – ответил Рамси, – что есть восемь, а есть восемь. – Они подъехали к повороту. Кляйн наблюдал за тем, как Рамси кладет на руль вторую руку для равновесия, поворачивая его обрубком в чашкодержателе. – Лично я предпочитаю систему «большие/малые» ампутации, согласно которой у меня 2/3.

– Я предпочитаю считать по весу, – сказал Гус. – Взвесь отсеченную плоть – так я говорю.

– Но вот в чем вопрос, – сказал Рамси, – с кровью или без? И разве это не дает определенное преимущество тучным людям?

– Надо разрабатывать стандарты. Штрафы и гандикапы.

– Зачем я вам нужен? – спросил Кляйн.

– Прошу прощения? – осведомился Рамси.

– Он хочет знать, зачем он нам нужен, – объяснил Гус.

– Все просто, – ответил Рамси. – Совершено преступление.

– Почему я? – спросил Кляйн.

– У вас есть определенный опыт в расследованиях, – ответил Гус.

– Не в расследованиях, а в работе под прикрытием, – сказал Рамси.

– И вы не дрогнете, мистер Кляйн, – сказал Гус.

– Нет. Он не дрогнет.

– Но… – начал Кляйн.

– Вам всё объяснят, – сказал Рамси. – Вам скажут, что делать.

– Но полиция…

– Никакой полиции. Мы с трудом уговорили других привлечь вас.

– Если бы не рука, – пояснил Гус.

– Если бы не рука, – сказал Рамси, – вас бы здесь не было. Но нравится вам или нет – вы один из нас.

Он проснулся, когда машина остановилась перед железными воротами. За окном было совсем темно.

– Почти на месте, – сказал спереди Рамси.

Ворота приоткрылись, и вышел маленький человечек, побледневший и побелевший в ослепительном свете галогеновых фар. Он подошел к машине со стороны водителя. Кляйн видел, что у него нет глаза: закрытое веко казалось плоским и сдутым. На нем была форма. Рамси опустил окно, и человек заглянул внутрь: