А кругом самые знакомые травы — торчат все еще зеленые «ушки» подорожника, вовсю цветет льнянка и пастушья сумка. Даже забавно, лето начинается с цыплячье-желтых цветов одуванчика, а заканчивается тоже желтенькими цветиками кульбабы осенней. Много ее по обочинам вдоль дорог, в парках и скверах. Будто нарочно скромничала кульбаба всю летнюю пору, набиралась смелости показаться людям, а сейчас поняла, что надобно успевать напоследок покрасоваться, иначе скоро польют холодные октябрьские дожди и выпадет первый снег.
Тюмень давно уже зову про себя «городом желтых цветов». Так это же чистая правда! Если не спеша прогуляться по стареньким дворам, можно заметить изобилие простых луговых трав именно с желтыми цветочками самых разных форм и оттенков: мать-и-мачеха, череда, льнянка, потом целое семейство лапчаток — перистая гусиная лапка, лачатка норвежская и серебристая, еще чистотел и те же самые кульбаба с одуванчиком, множество крестоцветных вроде горчицы, даже не знаю их названий.
А в низеньких палисадниках у древних обшарпанных и подновленных пятиэтажек тоже желтеют ирисы и ноготки, бархатцы и люпины, золотарник и декоротивная пижма. Сердце радуется, узнавая привычные с детства растения, словно дорогие друзья встречаются на пути. Кланяются, машут золотыми и рыжими головками, словно желают доброго пути, рассеивают тревогу.
Больниц я побаиваюсь, честно говоря. Ни за что не направлюсь туда по доброй воле, без острой на то необходимости. Но сейчас случай особый, я хочу хоть как-то помочь подруге.
Аня вышла ко мне в мятом домашнем халатике, что я помнила еще по совместному нашему житью. Сердце защемило — похудела, осунулась, на лице одни глаза, губы совсем бесцветные.
— Как ты? Лучше тебе? Отпустят-то когда?
— Да, пару дней, сказали, подержат и выпишут. Тут таких много, а палаты не резиновые. У нас же еще девочки на сохранении лежат.
Аня равнодушно ела вымытые нектарины и смотрела куда-то в стену. А я не знала, нужно ли ей мое сочувствие сейчас, Аня никогда не жаловалась, не ныла. Все держала в себе, отшучиваясь, а меня вечно подкалывала, старалась съязвить по любому поводу. Вот и сейчас держится отстраненно, сухо:
— Ладно, пойду! Спасибо, что навестила.
— Вася-то приезжает? Ань, может, тебе еще что-то надо, ну, полотенце, мыло…
— Да все это есть! Проведают же меня. И теть Маша была. А вообще не хочу ее видеть больше! Утешала, уговаривала, мол, подумай, а если и дальше так. Ну, насчет того, что у нас детей-то не будет. А я не верю, понимаешь? Ерунда это, бредни! Я от Васьки не уйду, пусть она не надеется даже. Думает, я ее не знаю? Да, она любит его до безумия, вот и хочет у своей юбки держать. А он устал… Он мне так и сказал прямо. Когда мы вместе, нам не надо больше никого. А дети… Может, и не в них счастье. И с детьми расстаются люди. Тань, ты лучше езжай домой. Я тебе сейчас лишнего наговорю, у меня в голове такая каша. Хотя, подожди…
Знаешь, я тут пока лежала эти дни столько всего передумала и даже начала писать мемуары. Нашло на меня что-то такое… Вот, возьми тетрадку, пусть будет у тебя. Я давно записываю в нее всякую всячину, можешь почитать, мне уже все равно. Ты ведь тоже пишешь, я втихаря заглядывала, не сердись. У тебя все чистое, доброе, а я просто порой хотела выговориться хотя бы в тетрадь. Ну, все, пока! Я пойду…
Аня, чуть сгорбившись, быстрым шагом удалялась по коридору. А я сунула ее тетрадь в сумку и покинула здание больницы. Только не пошла на остановку, а повернула в тот сквер, где мы стояли на эстраде прошлой осенью. Каменного постамента уже не было, двор реконструировали за лето, обновили до неузнаваемости. Велосипедные дорожки, аккуратные газоны, современные детские игровые комплексы и спортивные уголки. А посередине большой круглый фонтан.
Я села на свободную новенькую скамью и достала Анину тетрадку. Прочла первые странички, написанные корявым почерком и потом отвела взгляд на струи воды, журчащие рядом. На плитке у фонтана лежали два сморщенных тополиных листа, усеянных черными точками. Приближается осень.
Но я не страшусь осени, со всеми ее унылыми дождями и силуэтами голых крон в оголившемся парке. Я не одна. У меня есть Славка. Вместе нам будет тепло и не скучно. А еще у нас есть дом — наше надежное убежище, наша крепость. У Ани тоже все есть — и верный, надежный мужчина, и свое жилье, и любимая работа. Но она все равно одна. Надо ли мне читать дальше историю ее жизни…
Глава 11. Анина тетрадь
Про счастливого и во всем удачливого человека говорят — родился в рубашке. А я родилась в панцире как черепаха. Этот панцирь — броня из принципов и правил для защиты моего маленького хрупкого «я».
Для кого-то существуют магазины дорогой стильной одежды, шикарные рестораны и салоны красоты. Для меня есть вещевой рынок под открытым небом и дешевые закусочные, где за сто рублей можно получить кусок пиццы и чашку кофейной бурды.
Я не особенно умна, но подруги завидуют моему умению приспосабливаться к обстоятельствам, не особенно красива, но нравлюсь, и буду нравиться еще многим мужчинам. Я не из тех женщин, которым оборачиваются вслед на улице, скорее я серая незаметная мышь, но если я захочу быть с мужчиной, неважно как он хорош и каких женщин любит — он будет мой, хотя бы на время. А ведь меня не так-то просто забыть… По какому-то странному закону я всегда получаю то, что хочу, пусть даже желание было мимолетным, пусть даже впоследствии я останусь глубоко разочарованной.
Я люблю красивую одежду и хорошую косметику, люблю кататься на хороших авто, вкусно кушать, еще люблю танцевать и секс, конечно, я очень люблю секс. И он был бы еще более забавной игрой, если бы не необходимость притворяться. Зачем? Я привыкла. Однажды близкий мне человек сравнил меня с хамелеоном из-за моей способности подстраиваться под обстоятельства, я тогда крепко задумалась и поняла, что сама готова сравнить себя скорее с водой, которая легко принимает форму того сосуда, в который ее наливают.
Правда, эта форма со временем может мне как воде надоесть и тогда я плавно или рывками перетеку в следующую емкость, там снова займу собой все пространство, обживу территорию, а потом покину сосуд, чтобы почувствовать чьи-то новые грани.
Я верю в Бога. Иногда даже думаю, что если бы Христос еще когда-то спустился на землю в образе человека, я с радостью служила бы ему и любила его как Мужчину и Бога одновременно со страстью Марии Магдалины. А он прощал бы все мои грехи…
Правда, не думаю, что их много. Да все, как у прочих — зависть, жадность, трусость и эгоизм. Порой хочется быть лучше, стремиться к чему-то высокому. Но потом из-под тебя выбивают опору и ты летишь вниз, чтобы начинать карабкаться с самого начала. Ладно-ладно, пусть и не с самого, уже опираясь на какой-то опыт, но уже с иными чувствами, более суровым и циничным. Я такой была не всегда. Я приехала в город с открытой доверчивой душой и желанием покорить пусть и не весь мир, так хотя бы эту маленькую «столицу».
Мне сразу же все понравилось. И отремонтированное здание общежития почти в центре и шумная веселая студенческая жизнь. Я играючи влилась в коллектив, быстро завела друзей даже среди коренных горожан, нашла общий язык с соседками по комнате. Учеба давалась мне легко, нормативы сдавала «одной левой», на втором курсе прошла обучение на инструктора по аэробике, освоила танец живота и кучу других танцевально-оздоровительных программ.
Казалось, сама жизнь кипит вокруг и надо успевать ее черпать полной ложкой. А потом началась весна. И с ней пришло необыкновенное ощущение своей молодости и свободы, предвкушение самого прекрасного будущего, что меня ожидает уже буквально за поворотом — всего-то через каких-то несколько лет.
Мне порой хотелось раскинуть руки в стороны, задрать голову к пасмурному небу, пусть даже полностью затянутому тучами, и запеть прямо на улице посреди потока машин. Наперекор всему! Я даже сочинила свое собственное дождливое рэгги, свой личный студенческий хит:
