И ныне ты к сынам, о царь наш, возвратился,

И край полуночи восторгом озарился!

Склони на свой народ смиренья полный взгляд —

Все лица радостью, любовию блестят,

Внемли – повсюду весть отрадная несется,

Повсюду гордый клик веселья раздается;

По стогнам шум, везде сияет торжество,

И ты среди толпы, России божество!

Встречать вождя побед летят твои дружины.

Старик, счастливый век забыв Екатерины,

Взирает на тебя с безмолвною слезой.

Ты наш, о русский царь! оставь же шлем стальной,

И грозный меч войны, и щит – ограду нашу;

Излей пред Янусом священну мира чашу

И, брани сокрушив могущею рукой,

Вселенну осени желанной тишиной!..

И придут времена спокойствия златые,

Покроет шлемы ржа, и стрелы каленые,

В колчанах скрытые, забудут свой полет;

Счастливый селянин, не зная бурных бед,

По нивам повлечет плуг, миром изощренный;

Суда летучие, торговлей окриленны,

Кормами рассекут свободный океан,

И юные сыны воинственных славян

Спокойной праздности с досадой предадутся,

И молча некогда вкруг старца соберутся,

Преклонят жадный слух, и ветхим костылем

И стан, и ратный строй, и дальний бор с холмом

На прахе начертит он медленно пред ними,

Словами истины, свободными, простыми,

Им славу прошлых лет в рассказах оживит

И доброго царя в слезах благословит.

Вчера за чашей пуншевою

   С гусаром я сидел

И молча с мрачною душою

   На дальний путь глядел.

«Скажи, что смотришь на дорогу? —

   Мой храбрый вопросил. —

Еще по ней ты, слава богу,

   Друзей не проводил».

К груди поникнув головою,

   Я скоро прошептал:

«Гусар! уж нет ее со мною!..» —

   Вздохнул – и замолчал.

Слеза повисла на реснице

   И канула в бокал.

«Дитя, ты плачешь о девице,

   Стыдись!» – и замолчал.

«Оставь, гусар… ох! сердце больно.

   Ты, знать, не горевал.

Увы! одной слезы довольно,

   Чтоб отравить бокал!..»

Вам восемь лет, а мне семнадцать било.

И я считал когда-то восемь лет;

Они прошли. В судьбе своей унылой,

Бог знает как, я ныне стал поэт.

Не возвратить уже того, что было,

Уже я стар, мне незнакома ложь:

Так верьте мне – мы спасены лишь верой.

Послушайте: Амур, как вы, хорош;

Амур дитя, Амур на вас похож —

В мои лета вы будете Венерой.

   Но если только буду жив,

   Всевышней благостью Зевеса,

   И столько же красноречив —

   Я напишу вам, баронесса,

   В латинском вкусе мадригал,

   Чудесный, вовсе без искусства —

   Не много истинных похвал,

   Но много истинного чувства.

   Скажу я: «Ради ваших глаз,

   О баронесса! ради балов,

   Когда мы все глядим на вас,

   Взгляните на меня хоть раз

   В награду прежних мадригалов».

   Когда ж Амур и Гименей

   В прелестной Марии моей

   Поздравят молодую даму —

   Удастся ль мне, под старость дней,

   Вам посвятить эпиталаму?

Блажен, кто в шуме городском

Мечтает об уединеньи,

Кто видит только в отдаленьи

Пустыню, садик, сельский дом,

Холмы с безмолвными лесами,

Долину с резвым ручейком

И даже… стадо с пастухом!

Блажен, кто с добрыми друзьями

Сидит до ночи за столом

И над славенскими глупцами

Смеется русскими стихами;

Блажен, кто шумную Москву

Для хижинки не покидает…

И не во сне, а наяву

Свою любовницу ласкает!..

Христос воскрес, питомец Феба!

Дай бог, чтоб милостию неба

Рассудок на Руси воскрес;

Он что-то, кажется, исчез.

Дай бог, чтобы во всей вселенной

Воскресли мир и тишина;

Чтоб в Академии почтенной

Воскресли члены ото сна;

Чтоб в наши грешны времена

Воскресла предков добродетель;

Чтобы Шихматовым назло

Воскреснул новый Буало —

Расколов, глупости свидетель;

А с ним побольше серебра

И золота et cetera.

Но да не будет воскресенья

Усопшей прозы и стихов.

Да не воскреснут от забвенья

Покойный господин Бобров,

Хвалы газетчика достойный,

И Николев, поэт покойный,

И беспокойный граф Хвостов,

И все, которые на свете

Писали слишком мудрено,

То есть и хладно и темно,

Что очень стыдно и грешно!

Богами вам еще даны

Златые дни, златые ночи,

И томных дев устремлены

На вас внимательные очи.

Играйте, пойте, о друзья!

Утратьте вечер скоротечный,

И вашей радости беспечной

Сквозь слезы улыбнуся я.

Я думал, что любовь погасла навсегда,

Что в сердце злых страстей умолкнул глас мятежный,

Что дружбы наконец отрадная звезда

Страдальца довела до пристани надежной.

Я мнил покоиться близ верных берегов,

Уж издали смотреть, указывать рукою

       На парус бедственный пловцов,

       Носимых яростной грозою.

       И я сказал: «Стократ блажен,

       Чей век, свободный и прекрасный,

       Как век весны промчался ясной

       И страстью не был омрачен,

       Кто не страдал в любви напрасной,

       Кому неведом грустный плен.

       Блажен! но я блаженней боле.

       Я цепь мученья разорвал,

       Опять я дружбе… я на воле,

       И жизни сумрачное поле

       Веселый блеск очаровал!»

       Но что я говорил… несчастный!

Минуту я заснул в неверной тишине,

Но мрачная любовь таилася во мне,

       Не угасал мой пламень страстный.

Весельем позванный в толпу друзей моих,

Хотел на прежний лад настроить резву лиру,

Хотел еще воспеть прелестниц молодых,

       Веселье, Вакха и Дельфиру.

Напрасно!.. я молчал; усталая рука

Лежала, томная, на лире непослушной,

Я всё еще горел – и в грусти равнодушной

На игры младости взирал издалека.

         Любовь, отрава наших дней,

         Беги с толпой обманчивых мечтаний.

         Не сожигай души моей,

         Огонь мучительных желаний.

Летите, призраки… Амур, уж я не твой,

Отдай мне радости, отдай мне мой покой…

Брось одного меня в бесчувственной природе

Иль дай еще летать надежды на крылах,

Позволь еще заснуть и в тягостных цепях

         Мечтать о сладостной свободе.

Мечты, мечты,

Где ваша сладость?

Где ты, где ты,

Ночная радость?

Исчезнул он,

Веселый сон,

И одинокий

Во тьме глубокой

Я пробужден.

Кругом постели

Немая ночь.

Вмиг охладели,

Вмиг улетели

Толпою прочь

Любви мечтанья.

Еще полна

Душа желанья

И ловит сна

Воспоминанья.

Любовь, любовь,

Внемли моленья:

Пошли мне вновь

Свои виденья,

И поутру,

Вновь упоенный,

Пускай умру

Непробужденный.

Забудь, любезный мой Каверин,

Минутной резвости нескромные стихи,