В пять минут десятого тем же вечером сестра Джексон, работавшая и жившая в «Ренклоде», остановилась перед дверью Сибил Фостер, из-за которой доносились звуки работающего телевизора. Она постучала, открыла дверь и, достаточно подождав, приблизилась к кровати. Пять минут спустя она покинула комнату и поспешно зашагала по коридору.

В одиннадцать часов доктор Шрамм позвонил Прунелле и сообщил, что ее мать скончалась.

Бейзил, вынуждена была признать Верити, выглядел безупречно – точно так, как должен был выглядеть врач в подобных обстоятельствах, и вел себя именно так, как требовалось, – корректно, с достоинством, почтительностью и точно отмеренной долей сдержанных эмоций.

– У меня нет никаких оснований подозревать, что – за исключением симптомов нервного истощения, которые значительно уменьшились, – у нее было что-нибудь еще, – сказал он. – Должен заявить: я поражен тем, что она предприняла такой шаг. Она пребывала в отличном душевном состоянии, когда я видел ее в последний раз.

– Когда это было, доктор Шрамм? – спросил коронер.

– Утром. Около восьми. Я собирался в Лондон и перед отъездом сделал обход некоторых пациентов. В «Ренклод» я вернулся тем же вечером, в самом начале одиннадцатого.

– И нашли?..

– И нашел ее мертвой.

– Вы можете описать обстоятельства?

– Да. Она попросила меня привезти ей из Лондона автобиографию какой-то принцессы – я забыл имя, – и я отправился к ней в комнату, чтобы отдать книгу. Спальни у нас в отеле большие и удобные, их часто используют и как гостиные. Мне сказали, что она поднялась к себе еще днем. Задолго до времени, когда обычно ложилась в постель. Там же, у себя, она поужинала, что-то глядя по телевизору. Я постучал, ответа не последовало, но я слышал, что телевизор работает, решил, что из-за него она не расслышала стука, и вошел. Она лежала в кровати на спине. Лампа на прикроватном столике горела, и я сразу увидел, что флакон с таблетками перевернут и несколько таблеток – пять, если быть точным, – разбросаны по поверхности столика. Стакан для воды был пуст, однако из него пили, он лежал на полу. Впоследствии обнаружилось, что в нем остался запах алкоголя – виски. На столе стояла маленькая бутылка из-под виски, тоже пустая. Почти пустым был и графин с водой. Я осмотрел ее и установил, что она мертва. На часах было двадцать минут одиннадцатого.

– Вы можете определить время смерти?

– Точно – не могу. Но не меньше часа до того момента, как я нашел ее.

– И что вы предприняли?

– Убедился, что никакой возможности реанимировать ее нет, и вызвал медсестру, которая живет в отеле. С помощью желудочного зонда мы откачали содержимое ее желудка. Оно было исследовано позднее в лаборатории и в нем было найдено определенное количество барбитуратов. – Поколебавшись, он сказал: – Я бы хотел, сэр, если сейчас это уместно, добавить несколько слов о «Ренклоде», его общей специфике и управлении.

– Конечно, прошу вас, доктор Шрамм.

– Благодарю. «Ренклод» – не больница. Это отель с постоянно проживающим в нем врачом. Многие, я бы сказал, большинство наших постояльцев не больны. Некоторые просто переутомлены и нуждаются в перемене обстановки и отдыхе. Некоторые приезжают к нам просто затем, чтобы спокойно провести выходные. Некоторые – пройти курс снижения веса. Некоторые – выздоравливают после болезни и готовятся вернуться к обычной жизни. Многие из них – люди пожилые, им важно, что в отеле постоянно находится квалифицированный врач и дипломированная медсестра. Миссис Фостер жила здесь время от времени. Она была женщиной нервной и страдала от хронической тревожности. Сразу скажу, что я не прописывал ей барбитураты, которые она приняла, и понятия не имею, где она их взяла. Когда она только приехала, я – по ее просьбе – назначил ей таблетку фенобарбитурата на ночь для крепкого сна, но через неделю отменил назначение, поскольку нужда в таблетках отпала. Прошу прощения за это отступление, но мне казалось, что оно может быть полезным.

– Весьма. Весьма. Весьма, – благодушно проговорил коронер.

– Тогда я продолжу. Когда мы сделали все, что требовалось, я попытался связаться с каким-нибудь другим врачом. Все местные терапевты оказались либо заняты, либо в отъезде, но наконец мне удалось дозвониться до доктора Филд-Инниса из Верхнего Квинтерна. Он любезно приехал сюда, мы вместе провели дальнейший осмотр…

– И пришли к выводу?

– Пришли к выводу, что она скончалась от передозировки. Сомнений в этом не было никаких. Мы обнаружили три полурастворившиеся таблетки в гортани и одну на языке. Должно быть, она брала в рот сразу по несколько таблеток – четыре или пять – и потеряла сознание, не успев проглотить последние.

– Доктор Филд-Иннис здесь, не так ли?

– Да, здесь, – ответил Бейзил с легким поклоном в сторону доктора Филд-Инниса, который нетерпеливо ерзал на стуле.

– Большое спасибо, доктор Шрамм, – сказал коронер с явным уважением.

Настала очередь доктора Филд-Инниса.

Верити заметила, как он поправил очки на носу и откинул голову назад, чтобы найти лучший ракурс зрения, как делал обычно, выслушав пациента. Доктор вызывал симпатию, поскольку в нем не было ни капли надменности. Особо энергичным его нельзя было назвать, но это был добросовестный, хороший человек. А в данный момент, отметила про себя Верити, явно чувствовал себя не в своей тарелке.

Он подтвердил все сказанное Бейзилом Шраммом о состоянии комнаты, положении тела и выводах, которые они сделали совместно, а от себя добавил, что удивлен и шокирован этой трагедией.

– Покойная была вашей пациенткой, доктор Филд-Иннис?

– Она консультировалась у меня около четырех месяцев назад.

– По какому поводу?

– Она неважно чувствовала себя и испытывала нервозность. Жаловалась на бессонницу и общую возбужденность. Я прописал ей легкий барбитурат. Но не тот транквилизатор, который она приняла в роковой вечер. – Он немного поколебался. – Я предложил ей пройти общее обследование.

– У вас была причина предполагать у нее нечто серьезное?

Последовала более долгая пауза. Доктор Филд-Иннис посмотрел на Прунеллу. Она сидела между Гидеоном и Верити, которая весьма неуместно подумала, что блондинкам, особенно таким хорошеньким, как Прунелла, скорбь очень к лицу.

– На этот вопрос, – сказал наконец доктор Филд-Иннис, – нелегко ответить. Думаю, были некоторые симптомы – очень, впрочем, слабые, – в которых следовало разобраться.

– Какие именно?

– Микроскопическая дрожь в руках. Разумеется, она не бросалась в глаза. И еще – это трудно описать словами – некое особое выражение лица. Должен подчеркнуть, что все эти симптомы были очень слабыми и, вероятно, случайными, но что-то подобное я встречал раньше и считал, что не следует оставлять это без внимания.

– О чем могут свидетельствовать подобные симптомы, доктор Филд-Иннис? Об ударе? – рискнул предположить коронер.

– Не обязательно.

– О чем-то другом?

– Со множеством оговорок можно сказать, что вероятно – только лишь вероятно – о болезни Паркинсона.

Прунелла издала странный звук – то ли вскрик, то ли вздох. Гидеон взял ее за руку.

– И пациентка последовала вашей рекомендации? – спросил коронер.

– Нет. Обещала подумать. Но больше ко мне не приходила.

– Она знала, что вы подозревали…

– Нет, конечно! – громко воскликнул доктор Филд-Иннис. – Я ничем не дал ей понять. Это было бы в высшей степени непрофессионально.

– Вы обсуждали это с доктором Шраммом?

– Да, это упоминалось в нашем разговоре.

– Доктор Шрамм тоже заметил эти симптомы? – Коронер вежливо повернулся в сторону Бейзила Шрамма. – Позвольте спросить вас самого?

Бейзил встал.

– Я заметил тремор, – ответил он, – но, исходя из истории ее болезни и того, что она сама мне рассказала, отнес его на счет общего нервозного состояния.