Владимир устало провел ладонью по влажному от выступившего пота лбу: пронесло!

Что же привело партизанского разведчика в ту ночь именно сюда, к дому трактористки Анны Проходской? Ведь в Заволочицах у нашего отряда были и другие, не менее надежные и проверенные люди. Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вернуться к первым неделям войны, в суровое, почерневшее от гари пожаров и порохового дыма лето сорок первого. Тогда, ровно год назад, состоялась первая встреча Владимира с молодой коммунисткой Анной Проходской. И, не окажись она рядом, еще неизвестно, как сложилась бы его судьба.

На своих плечах, теряя последние силы, вынесла из леса отважная женщина тяжело раненного лейтенанта Красной Армии Владимира Каткова. Вынесла, укрыла в своем доме, выходила. В те трудные дни вместе с подругами Анна спасла жизнь многим нашим раненым бойцам и командирам. Скрывая их от оккупантов, оказывая посильную медицинскую помощь, патриотки прекрасно понимали, что ежечасно, ежеминутно рискуют своей жизнью.

Патруль тем временем зашел в следующий двор, и снова громко и зло залилась собака. Нужно сказать, что оккупанты почти никогда не поднимали оружие на деревенских псов в своих гарнизонах. И не потому, что жалели их, проявляли милосердие. Просто они очень скоро поняли, что собаки выполняют полезное, по разумению гитлеровцев, дело. Ведь бедняги не разбирались, где свои, а где немцы, признавая лишь хозяев. Неудивительно, что порой партизанам приходилось испытывать из-за друзей человека серьезные неудобства, а подчас и неприятности.

— Знали бы вы, псины, кому, по неразумию своему, служите! — горько шутили иногда бойцы.

Разноголосый собачий лай затих. Кажется, ушли! Переждав для верности еще немного, Катков осторожно приблизился к крыльцу, тихонько постучал в дверь…

Ни о чем не спрашивая, Анна тут же поставила на стол чугунок с картошкой: все, что есть в доме. Уж кто-кто, а она-то прекрасно понимает, как нелегка и сурова партизанская жизнь.

— Ешь, — предложила она, и только когда Владимир начал сдержанно жевать первую картофелину, осторожно спросила: — Бьете гитлеровцев?

— Били, — мрачно отозвался Катков. — А теперь — нечем.

— Как это нечем? — удивленно вскинула брови Анна.

— А вот так. На весь отряд — ни одного патрона. Весь отрядный запас вот тут, — он похлопал рукой по диску лежащего рядом на скамье автомата. — Нужно срочно искать боеприпасы, не то каратели нас как куропаток… У тебя, случаем, по этому поводу никаких соображений нет?

Немного помолчав, Проходская улыбнулась:

— Соображений нет, а патроны есть!

— Шутишь?

— Стала бы я этим шутить. За кого ты меня принимаешь? Есть патроны, Володя, есть!

— Та-ак, — не до конца еще оправившись от изумления, протянул Катков. — А сколько? Если сотня-две, то для нас это мелочь. И у кого они?

— У меня.

— Как? Откуда?

— Не сразу, Володя. Да ты ешь, ешь.

— Погоди, Анна. Не до еды. Говори толком, сколько?

— Много, Володя, очень много. Не считала. Есть россыпью, а есть и в упаковке, в цинковых коробках.

Володя вскочил так резко, что грохнула упавшая на пол скамья.

— Да ты же спасла отряд! Ты это понимаешь?

— Спасла, говоришь? — продолжая улыбаться, подхватила Аня. — А кто меня в этот отряд зачислять не хотел? Об этом ты, часом, не помнишь? Или…

— Где они, патроны? — нетерпеливо перебил Владимир хозяйку, обводя горницу взглядом.

— А под тобой, в подполе.

— Когда же их можно забрать?

Но Анна вдруг серьезно сказала:

— А может, я их вам еще и не отдам…

— Как это — не отдашь?

В глазах Анны лукавые искорки:

— А вот так! Если не дашь слово, что зачислите в отряд, — не видать вам этих патронов!

Наконец-то ошарашенный поначалу Катков все понял. Подхватив Аню, он закружил ее по горнице:

— Зачислим, Анюта! Зачислим!

Обещая это, Владимир превышал свои полномочия. Но и понять его нетрудно: отряд, товарищи спасены!

Но… Трое детишек, старушка мать… Беззащитная, слабая семья — на руках тридцатичетырехлетней женщины. Подвергать всех смертельному риску мы, повторяю, не могли.

Деревня, в которой Анна Проходская жила перед войной, была небольшой, и все люди там хорошо знали друг друга. Но в суровое и страшное время, которое внезапно наступило, многое подвергалось переоценке. И Анна несколько по-иному, более внимательно стала приглядываться к подругам, знакомым, соседям. Одного желания бороться с врагом было еще недостаточно. Хватит ли для этого у каждого стойкости, мужества, воли? И молодая коммунистка искала людей, на которых можно было положиться, что не подведут ни при каких обстоятельствах.

Ближайшими ее помощниками стали Ольга и Александра Кругловы, сынишка Павлик…

Возможности активных действий были, конечно, ограниченными. Однако они не упускали ни одной из них. Собирали оружие павших советских воинов, чистили его, смазывали, прятали до поры до времени.

Анна и ее друзья распространяли среди местных жителей сведения из сообщений Совинформбюро, которые раздобывали через знакомых в ближних деревнях, листовки, доходившие от городских подпольщиков и в эту глушь. А главное — в разговорах с односельчанами они высказывали твердое убеждение, что отступление нашей армии в глубь страны, на восток, временное, что рано или поздно придет победа, обязательно придет! Это поднимало настроение сограждан, звало их на борьбу с оккупантами.

Анна продолжала настойчиво искать и другие, более действенные и эффективные формы борьбы. Такая возможность представилась. Как и другим жителям деревни, Анне Проходской и Ольге Кругловой поручили гитлеровцы ежедневную уборку воинского склада. В одном из его отсеков, охраняемом, находились боеприпасы. И женщины, узнав об этом, стали проявлять в работе редкостное усердие: прежде всего нужно было завоевать доверие гитлеровцев. Это удалось. Старательные, работящие уборщицы пришлись по душе до крайности педантичным немцам. Через некоторое время Анна и Ольга стали, по существу, полновластными хозяйками склада.

И вот они — патроны… Россыпью, в деревянных ящиках и цинковых коробках.

— Взорвем? — предложила Ольга.

— Можно. Но как?

— Что-нибудь придумаем.

Однако, подумав немного, Анна сказала:

— Нет! Патроны надо вынести. Они нам еще пригодятся.

— Да что ты! — испуганно всплеснула руками Ольга. — Их же тут пропасть! Да и как вынесешь столько?

— Что много — это хорошо, — резонно заметила Анна. — Мы должны взять только часть, чтобы они не хватились, хотя и учета здесь, ты заметила, никакого.

Через несколько дней подруги решили осуществить довольно рискованный, но вполне реальный план, рассчитанный на хорошо известное всем пристрастие гитлеровской солдатни к спиртному.

Выбрав удобный момент, Аня подошла к рослому охраннику, наблюдавшему за складом и за работой уборщиц. Оглядевшись с таинственным видом по сторонам — не видит ли кто, — она предложила с улыбкой:

— Вилли, шнапс. Битте.

Одуревший от полуденного летнего зноя гитлеровец оживился:

— О, Аня, я, я! Русиш шнапс ист гут!

Поллитровка мутноватого первача, оказавшаяся в руках солдата, привела его в состояние восторга.

Как и рассчитывали подруги, пить на виду у начальства часовой не стал. Да и закуска требовалась: оккупантам была уже знакома обжигающая крепость «русского шнапса». Даже забыв поблагодарить Анну (впрочем, гитлеровцы редко вспоминали о подобных вещах), охранник торопливо направился к ближайшей избе.

Несколько дней спустя Анна и Ольга окончательно убедились в том, что «русиш шнапс» действует по-настоящему безотказно, надолго убирая охрану от ворот склада. К тому же, возвращаясь после очередного возлияния, часовые уже вряд ли могли отличить курицу от собаки. Правда, жаль было в то трудное и голодное время изводить продукты на приготовление самогона. Однако цель замысла стоила и куда больших жертв.

В первое время подруги выносили патроны под кофточками, в специально сшитых для этого плоских мешочках. А затем осмелели: стали приходить на склад с сумками и прятали в них по целой цинковой коробке.