Я быстро набираю Джекса в Резуре через безопасное соединение.

— Эй, чувак, что случилось в такую рань?

Джекс выглядит помятым и, кажется, сидит на постели, но тут же становится полностью проснувшимся. Он проводит рукой по чёрным волосам, его голубые глаза сфокусированы на экране планшета. Я передал его ему с Хромом через канализацию.

— Речь переносится на два часа. Вы должны прийти раньше. Предположительно, Вероника тоже будет говорить, а потом улетит. Слышишь, Джекс? Похищение смещается, но речь по-прежнему будет происходить на большой площади перед башней для шаттлов.

Он кивает, картинка подрагивает. Соединение нестабильно, потому что зашифровано много раз. Я предупредил Джекса и могу вернуться к Шторму.

Когда я слышу позади себя щелчок, я сразу заканчиваю разговор. У меня волосы на затылке встают дыбом, желудок болезненно сводит, я не могу дышать. Я не решаюсь посмотреть через плечо. Я знаю, что там стоит Шторм. Я чувствую это почти физически.

Я закрываю глаза и молюсь про себя, чтобы он не убил меня и дал высказаться.

— Пожалуйста, дай мне объя…

Внезапно я оказываюсь распростёртым на полу, и только мягкий ковёр немного смягчает жёсткий удар. Планшет вылетает из моей руки и грохается на плитку. Шторм садится на меня и за запястья прижимает мои руки у меня над головой

— Ты предатель! — Лицо Шторма перекошено от боли. Он скалит зубы, мышцы челюсти напряжены, глаза прищурены. — Ты повстанец!

— Позволь мне объяснить, пожалуйста!

Бешеная паника сдавливает мне горло. Яркие глаза Шторма гневно сверкают, его обнажённое тело излучает смертельный жар.

Он отпускает одну мою руку, его сильные пальцы ложатся на моё горло и сдавливают его.

— Пожалуйста! — умоляю я и хватаю его за предплечье, но он не ослабляет хватку.

Я ещё могу дышать, это просто предупреждение. Ему даже не нужно использовать силу на полную, чтобы раздавить мне гортань.

Шторм низко наклоняется ко мне, пока от кончика его носа до моего не остаётся сантиметр.

— Ты повстанец!

Его глаза наполняются слезами. Они капают мне на лицо, и как кислота прожигают кожу до самого сердца.

— Повстанческая свинья! — рычит Шторм и шумно шмыгает носом. — Ты был со мной только, чтобы выведывать информацию!

Я глубоко ранил его, злоупотребил доверием.

— Шторм, пожалуйста…

— Я был так слеп, я действительно думал, что ты… — его голос cрывается, пальцы сильнее сжимаются на моём горле.

Печальное выражение его глаз сменяется решимостью, но слёзы продолжают течь.

— Что планируют повстанцы? Они нападут на Уайт-Сити? Что вы собираетесь сделать с дочерью Мурано?

Я не могу выдать ему наши планы, иначе весь замысел окажется напрасным, война не будет остановлена. Как же сильно я хочу во всём ему сознаться.

— Подумай о том, что у нас было, — шепчу я и только сейчас замечаю, что мои слёзы смешиваются с его.

Шторм саркастически фыркает.

— Я только об этом и думаю! Ты одурачил меня.

— Мои чувства к тебе не были наигранными. Что я должен был сказать? Ты возненавидел бы меня, приставил бы мне нож к горлу. Я люблю тебя.

— Избавь меня от дальнейшей лжи. Я тебя ненавижу.

Его слова обрушиваются на меня как удары молота.

— Шторм, — шепчу я сквозь слёзы, желая, чтобы он меня поцеловал, простил меня, но он отворачивается.

— Исчезни, пока я тебя не убил. — Он отдёргивает руку от моей шеи, словно я ему противен, затем резко встаёт и отходит. — У тебя есть полчаса, потом я сообщу сенату о твоём разговоре с Джексом.

Тяжело дыша, я поднимаюсь на ноги и хватаюсь за шею.

— Пожалуйста, не делай этого! Они убьют Джекса и Хрома. Они же твои братья по оружию.

— Они предатели! — ревёт Шторм.

С головокружительной быстротой он снова подходит ко мне и прижимает меня своим телом к холодному оконному стеклу. Снова его рука лежит на моём горле.

Я ничего не скажу! Но он должен знать, что я люблю его, что мои чувства к нему настоящие. Они настолько сильные, что видеть, как ему больно, причиняет большую боль чем та, физическая боль, которую он причиняет мне.

Хватая ртом воздух, я говорю:

— А как на счёт всех других людей?

— Они мутанты, — злобно рычит Шторм.

— Они не мутанты. Ты не знаешь, что на самом деле происходит снаружи, и как режим всех нас дура… — его пальцы на моей шее сжимаются, мои глаза пульсируют от давления крови, угрожая выскочить через глазницы.

Череп вот-вот лопнет. Хрипя, я вцепляюсь пальцами ему в руку — он не ослабляет хватку.

— Перестань лгать и беги, пока можно! — Шторм снова отпускает меня, и я валюсь на колени.

Я делаю глубокий вдох. Кислород… Каждый вдох горит в моём горле, но пульсация в черепе становится слабее.

Кашляя, я подбираю планшет, на дисплее трещина. Вероятно, он больше не работает, но его всё равно надо забрать. Он не должен попасть в руки сената — возможно, они смогли бы что-нибудь найти, что совершенно точно не предназначено для их глаз. Хотя я всегда переписываю удалённые протоколы, рисковать не хочу.

В слепой панике я бросаюсь в спальню, собираю разбросанные костюмные брюки и белую рубашку и торопливо надеваю их, при этом постоянно вытирая глаза.

Шторм стоит в дверях со скрещенными на груди руками, обнажённый как бог — бог гнева — и не спускает с меня глаз. Его слёзы высохли, в глазах отражается чистая ненависть, грудные мышцы дёргаются. Надо убираться отсюда, пока он меня не убил.

Мне сложно осознать, что я покидаю Уайт-Сити, что я должен уйти от Шторма и каким-то образом выбраться через эту чёртову канализацию наружу. В Аутленд. В безопасность.

Я обуваюсь и сую планшет в свою докторскую сумку, которая всегда стоит наготове у входной двери, и поворачиваюсь к Шторму. Пришло время прощаться, только не похоже, что Шторм позволил бы мне поцеловать или обнять его. Он не отходил от меня ни на шаг, и тем не менее, успел надеть шорты.

— Я люблю тебя, — говорю я сквозь слёзы. Мою грудь словно пронзает раскалённое лезвие, от боли я едва могу дышать. — Я никогда не хотел причинить тебе боль, поверь мне!

— Вон! — его голос тихий, но в нём слышится угроза. Глаза сверкают. — Надеюсь, тебя сожрут крысы.

Я так много хочу ему объяснить, только теперь в этом нет смысла. Нельзя больше раздражать его, надо радоваться, что он меня отпускает.

Я разворачиваюсь, судорожно вздыхаю и выхожу из своей квартиры, зная, что больше никогда сюда не вернусь.

Из страха, что лифт может застрять, — хотя раньше такого не случалось, — я спускаюсь по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступени. Поскольку после короткой ночи состояние моё не самое лучшее, много этажей спустя я достигаю подвала с ужасной колющей болью в боку. Поле ввода числового кода на стальной двери, которая открывает вход в подземку, расплывается у меня перед глазами. Сенат каждый день меняет набор цифр, хорошо, что в моей докторской сумке есть дешифратор кода. Я открываю сумку и достаю маленькое устройство, похожее на крошечный планшет.

Я снимаю с дешифратора чехол, через кабель подсоединяю его к панели ввода и запускаю. Не проходит и двух минут, как дверь отворяется, открывая чёрную глотку зловонного зверя. В нос ударяет запах гнили и сырости. Я уже был однажды там, но с сопровождающим. Меня вёл Джекс. Теперь я должен искать дорогу сам.

Я кладу в сумку маленький планшет и достаю большой. Когда я касаюсь треснутого дисплея, он лишь загорается. И больше ничего. Проклятье, я не могу предупредить Джекса! Моя единственная возможность связи уничтожена.

Сенат скоро узнает, что повстанцы собираются похитить Веронику, мне надо попасть в Резур до того, как они отправятся в путь, или перехватить их по дороге. Они точно пойдут через потайной тоннель, мы не разминёмся.

Когда я ступаю на лестницу, и тяжёлая дверь за мной захлопывается, мои зубы начинают стучать так громко, что этот жуткий звук отражается от бетонных стен. Ноги не хотят меня держать, сумка почти выпадает из вспотевшей ладони, как и планшет. Он даёт свет, и я могу видеть, куда иду. Джекс нацарапал на стенах тоннеля крошечные стрелки на уровне щиколотки, чтобы я нашёл выход, если однажды мне придётся бежать. Поэтому я следую указанию первой отметки, пока тоннель не раздваивается. Там мне приходится искать следующий указатель, на это уходит время. Так я буду идти вечно. Ни за что мне не успеть выбраться из этого лабиринта вовремя.