А потом вдруг все ушло, откатилось. Схлынуло, оставив внутри скользкий, липкий след.

Не стало ни желания забиться в угол, ни тоскливого отчаяния, ни подспудного ужаса, крысой грызущего изнутри. Я почувствовал себя проснувшимся. «Ушло?» – спросил взглядом напарника и получил в ответ утвердительно прикрытые глаза: конец. ЭТО наконец умолкло. Сколько их там было – бывших? Все ли умерли под завалом, или кто-то захлебнулся в воде? Понимали ли они, что прекращают жить? Что кто-то прекращает их жизнь? Могли ли чувствовать боль? – Тут обвалы – обычное дело, – сказал я, сглатывая горечь. – Рифы ненадежны. Так о чем это мы. Минерал, так? Тот самый, о котором в дневнике? Ну, мы-то не слышали ни о чем подобном, но можно поспрошать заключенных или охранников, так что… В дверь постучали, и заглянул один из трех телохранителей Шеннета – неприметный мужчинка с оловянным взглядом. – Корпус «Т» – «Тарра», – доложил коротко. – Обвал или взрыв. Подземный. Здание уничтожено полностью, подземные этажи провалились. Жертвы… Шеннет махнул рукой – услышал, к сведению принял. Посмотрел на меня глазами, в которых так и плескалась укоризна. Нестерпимо хотелось сделать невинный вид и засвистать песенку. Пришлось удерживаться. – Я бы все равно уничтожил это, – заговорил Хромой Министр тихо и проникновенно. – Господин Гроски, кем бы меня ни считали… я не стал бы повторять то, что господин Детраск… В конце концов, если бы я хотел воспользоваться этим минералом – я бы просто не стал упускать вас из виду. – Конечно, – отозвался я еще проникновеннее. – Но это уж моя вина, господин Шеннетский. По старой памяти предугадываю желание клиентов. Так и чувствовал, что вы хотели того же. Так никаких проблем? Да? * * * Волны тихо плещут о борт бота. Бьются о ласковое, просоленное дерево. Мы возвращаемся в «Ковчег» морем, не порталом. Порталы перегружены: кажется, на Рифах случилась какая-то неурядица. Куда-то сгинул бессменный начальник тюрьмы. Или даже был бунт, но потом туда заявился Хромой Министр и в одиночку все расхлебал минуты за полторы. Даже озаботился тем, чтобы нанять для нас транспорт. Маг с Даром ветра весело посвистывает и гонит парусник в нужном направлении. Поскрипывают снасти. Вода за бортом – синяя, чистая. Хочется в кои-то веки забыть о моем внутреннем грызуне. Прыгнуть туда, плескаться в ленивых волнах. Отмыться. Вместо этого мы сидим и молча смотрим на приближающийся берег. Окунувшиеся в прошлое, нахлебавшиеся его до рвоты. Одно дело – увидеть. Другое дело – осознавать, что ты мог бы быть на их месте. Я – на месте тех, внизу – бездумных, воющих, разевающих голодные пасти, тянущих скрюченные пальцы-когти. Нэйш – на месте тех, наверху. Или, может, на месте того милого дедушки, с рамочками по стенам кабинета. Рифы делают зверей из всех. Просто из каждого по-разному. И когда ты сбежал от этого – неважно, каким путем – главное не спрашивать себя: скольким не повезло так, как тебе. Я вот не спрашиваю. Я смотрю на волны. Временами искоса поглядываю на молчащего Нэйша – того интересует разве что порт вдали. В кои-то веки он заткнулся, не философствует, не улыбается, не пытается препарировать бабочек или мой мозг. Какого-то черта мне это внезапно не нравится. – Слушай, как ты думаешь, – ветерок срывает слова с губ, хлопает по ним детской ладошкой. – Те, которые внизу – они… понимаешь… хоть немного…? Нэйш молча следит за чайкой – получается вполне себе убийственный взгляд. – Я слышал их как варг, Лайл. Они не были людьми. – И думаешь… – Процесс нельзя было повернуть вспять. Не с ними. Я вообще-то хотел спросить не о том. Об этом-то было догадаться несложно – стоило раз взглянуть… Под веками опять настойчиво встают бессмысленные глаза, воющие пасти, тянущиеся, скрюченные пальцы с отросшими когтями. – Думаешь – с остальными можно? Заключенные. «Угри». «Скаты». – Заключенные со временем восстановятся… полагаю. С охранниками сложнее. Думаю, господин Шеннетский будет постепенно замещать нынешнюю охрану своими людьми. Но ты ведь знаешь, Лайл: никто не рвется работать на Рифы. Потому что никому не хочется, чтобы из тебя сделали зверя. На любых условиях. В синеве волн мелькают полупрозрачные тела сирен. Из пенных гребней высовываются морды гиппокампов – улыбающиеся, дружелюбные лошадиные мордахи, глаза лукаво щурятся, плавники бьют по воде: помощь не нужна? Нам уже не нужна. А тем, на Рифах… Что будет с теми, кто привык быть хищником? И куда их пристроит Шеннет? Ведь не спишет же на берег, в самом деле, на что ему куча неуправляемых садистов-головорезов. Остается надеяться на его вечную изобретательность и способность получать прибыль из самых препаскудных ситуаций. – Что интересно, – говорит вдруг Нэйш, следя за выпрыгивающими из волн гладкими телами, – в восточном блоке не менее тысячи заключенных. И почти сотня охранников, если не считать «угрей». За все время нашего пребывания там сбросить внушение смог только ты. Не поделишься секретом, Лайл? – Пиво, трусость, неповторимая простота натуры, – перечислил я, загибая пальцы. – И пиво. Был у меня один знакомый, бывший моряк и дикий любитель штормов. Так вот, он мне все расписывал, как здорово носиться по морю в непогоду ночью. Поэтически расписывал, прямо какой-нибудь менестрель. «А все потому, – говорил, – что в шторм начинаешь яснее видеть свои маяки». Мне-то по молодости казалось, что у него мозги набекрень – правда, так оно и было отчасти. Ну, а потом… Соленые брызги обдали лицо, я отряхнулся и продолжил бодрее: – Не знаю, что там было его маяками, но я-то для себя уяснил на будущее: если что – думай о пиве. Сразу как-то на душе хорошо становится, понимаешь. Никакая зараза не липнет. Могу еще перечислить сортов пять пирогов. Или семь, для надежности? Не объяснять же ему это, насчет Кани и внучки. И Аманды. И того, что волей приходится удерживать душу в собственной тушке – потому что она рвется туда, вон из кошмара, который еще живет во мне. К ним. – Да ладно, – говорю я, глядя как впереди вырастает порт Хартрата, – в конце концов, мы оба были над третьим уровнем, и у тебя мозги тоже не поехали. По крайней мере, после первого раза. Так что отделались легко. Нэйшу сегодня как-то подозрительно нравится молчать, так что мой оптимизм повисает в воздухе. Наверное рано говорить – «отделались», когда внутри тебя так и живет ЭТО: бесконечный, чавкающий, вопящий, извивающийся третий уровень… – Иногда он не нужен, – внезапными фразами Нэйшу тоже нравится бросаться. – Третий уровень. Сегодня я его слишком хорошо понимаю – отвратное ощущение, если вдуматься. Он это о прошлом, которое так и расходится по венам мутной дрянью. О том, кем мог стать я – не попади мне-наемнику заказ на ковчежников. О том, кем почти стал он. Иногда так и бывает – бежишь от себя-другого, как из тюрьмы, а понять, откуда тебя вытащили, можно только после: вернувшись и нахлебавшись прошлого до кошмаров, до горечи в горле, до тошноты. Не только Рифы делают из людей зверей. На причале нервно мечется фигура Гриз Арделл. В летнем платье и шляпке – видимо, с какого-то визита. А на поясе кнут – изумительное зрелище, умиляющее почему-то до слез. Арделл что-то говорит, яростно жестикулируя. Догадываюсь, что клянется придушить Хромца при встрече и обозначает, что считала нас покойниками. – Думаю, ей незачем знать, – говорю я себе под нос. – О третьем уровне и том, что там… да и вообще. Нэйш дарит мне в ответ короткий кивок. – … вы что – связаться не могли, до того как на корабль сели?! Кани в истерике… Десмонд почти тоже… От Эвальда ни слуха, кроме известия, что мне нужно встретить этот корабль, я думала – мне вас по частям передадут. Уже собиралась сама туда отправляться, ч-черт, что с вами стряслось? Не ранены? Под ногами скрипит теплое, просмоленное дерево причала. Я вдруг обнаруживаю, что могу улыбаться, глядя, как меня вычитывает Гриз Арделл. – Лайл, невредим? Привет, да, полный отчет мне, сегодня же, чтобы не врал насчет здоровья – ясно? Сейчас обрисуй в общих чертах, потом с семьей повидаешься, а то Кани меня сожрет. Эвальд хотя бы успел вовремя? Когда он заявил мне, что не торопится – я ляпнула, что или он отправляет туда помощь, или мы с ним рвем все связи. Рихард, в порядке? Нэйш приветственно кивает, потом берет ее руку и секундно касается губами запястья. Сразу же отпускает и продолжает путь: идеально прямой, с расправленными плечами. Арделл смотрит ему вслед в замешательстве. – С ним-то что? Я пожимаю плечами. И завожу привычную песенку о том, что я намерен нагрузить как следует свою печень, потому что в ней прочно засел Эвальд Хромец со своими интригами. И да, не было там ничего такого особенного, все как мы и думали, блестящий план нашего покровителя (потом придумаю, какой план и чего бы еще наврать). А в мыслях (помимо пива и рыбных пирогов) – многовато дочери, Аманды… и понимания, что ж там такого с Рихардом Нэйшем. В шторм начинаешь яснее видеть свои маяки.