И он хихикает — это, наверное, должно обозначать ужасный, зловещий, оглушающий смех.

Гриз придвигается к столу и ждет, пока хихиканье закончится, задумчиво поворачивая в пальцах оправленное в серебро перо.

 — Знаю, — произносит она просто. — Вуллет, вы меня удивляете. Хотя бы тем, что не удосужились узнать — кто стоит за мной… или за «Ковчегом».

Перо скользит по бумаге, выводя бездумное «Э. Ш.»* в разных комбинациях: с завитушками, без завитушек, в кружочке, одна буква над другой… Вуллет приковался глазами к буквам, молчит и сглатывает. Наверное, он вспомнил, в чьем родовом имении расположился ныне «Ковчег», а может — поверил просто так, и теперь ему мерещится грозный и таинственный призрак, способный парой слов вычеркнуть некого Ааро Вуллета из истории.

Гриз зачеркивает свои каракули и поднимает глаза.

— Хотя вообще-то я не склонна бежать к покровителям по каждому поводу. Потому что у меня тоже есть средства. Средство.

Можно было бы выписать теперь «А. Ш.» или «Р. Н.», но до Вуллета доходит быстро, он кусает губы и шипит:

— Так это была твоя… твоя…

— Моя задумка, вечером, — помогает Гриз. — Ну да. Ааро, давайте будем честны. Я могу отойти в сторону — и предоставить вам иметь дело с моим заместителем, и ваше сорванное обручение станет вспоминаться вам как сущий пустяк. Но мне больше нравится договариваться. Так как насчет дарственной? Скажем, на Далию Шеворт — прощальный подарок в качестве извинений, а?

Щеки у заводчика зверинцев дрожат, а пальцы стискивают бумаги.

— Из вас мог бы выйти хороший игрок, милочка… хороший игрок. Если бы вы не были такой тупой. И наглой. Расселись здесь в одиночку и думаете мне угрожать. Как думаете, приятно будет вашему заместителю получить в подарок вашу кучерявую головку? А к ней — вашу должность? Или мне поступить иначе и подержать вас живой, пока он не согласится на мои условия?

— Из меня не получился бы хороший игрок, — с огорчением признается Гриз. — И никогда не получится. Не люблю играть. Больше люблю действовать в открытую. Хотите попробовать — в открытую, Ааро? Нэйшу не нравится моя должность. Не нравится настолько, что если вы вдруг решите убрать с нее меня, а поставить его — он… в общем, вам придется отпустить меня, чтобы я попыталась его остановить. Если вы вообще к тому времени будете живы. Ну, а если вы вдруг вздумаете убить меня раньше, чем скончаетесь в ужасных муках… этот расклад мне вообще не хочется обсуждать, потому я скажу проще: я варг, у вас сейчас два феникса над головой, у вас — слабый Дар холода, у меня — кнут. Вы всё еще хотите мне угрожать?

Пальцы Ааро Вуллета трясутся, когда он пишет дарственную. Губы — тоже трясущиеся — выплевывают что-то о порченных, которым самое место в этом городе. Породу которых ничем не исправить.

— Спасибо, — весело говорит Гриз, сворачивая полученную бумагу. — Хочется верить.

*

Мальчик Джейден смотрит уже не так затравленно: вид у него скорее обалдевший. Гриз его полностью понимает: из Исихо они отправляются в таком составе, что отдельные не до конца просвещенные жители вопрошают окружающих: «Это что, цирк какой приехал?» Кани всем желающим поясняет, что нет, это они сейчас всем составом пойдут и сдадутся в местную лечебницу. Гроски втихую шпыняет дочь, потому что «хватит мальца пугать, у него еще обучение впереди». Ворота города близки, и Гриз Арделл осматривает свой маленький отряд. Два феникса в небесах. Гроски и его дочь. Женщина — ну, как ее зовут, в самом деле?! И ее дочь. Мальчик Джейден, который всю ночь спрашивал — сможет ли он увидеть маму. Выросший мальчик Асти, который все же увидел маму и, кажется, от души рад этому. Далия Шеворт провожает их до ворот. Потом прощается: обнимает брата, поворачивается к Гриз и сияет глазами. И говорит:  — Спасибо за все. Присматривайте за Асти, хорошо?  — Вы не с нами? — удивляется Гриз. Рихарда Нэйша интересуют разве что фениксы в небесах — он изучает их так пристально, словно решил каждого поместить в под стекло наподобие бабочек. Далия Шеворт смотрит на брата — и улыбается грустно, покачивая головой.  — Нет, я должна остаться. Может потом, когда-нибудь… Но мама… ведь кто-то должен о ней позаботиться. Вы понимаете, сейчас, в этом городе… И она не выживет без меня. Вы не думайте, она очень меня любит… Простите, я уже сказала Асти… я не могу. На это Гриз Арделл не находит, что ответить. Просто машет на прощание, говорит: «Мы точно увидимся», — и ощупывает в кармане дарственную, о которой скажет как-нибудь потом. Ворота Исихо — ворота прошлого — торопливо захлопываются за спиной.  — Может, так лучше, — шелестит Рихард Нэйш, стряхивая с себя остатки Асти Шеворта. — Узы крови и естественная среда обитания, не так ли?  — Ты так не думаешь, — спокойно говорит Гриз, взбивая на дороге пыль сапогами. — Иначе не позвал бы ее с собой. Впереди, словно закат или рассвет, пылают фениксы, не желающие разлучаться. Являя собой в небесах невозможную гармонию, двое — части одного целого. Что мы сделали не так, — думает Гриз. Что не так сделали люди и почему им так редко достаются такие узы? Может, это — чтобы мы были свободнее фениксов?  — Помнишь гадание Аманды? — спрашивает Нэйш размеренно. — Иногда я думал — что было бы там. В той вероятности. Если бы порог моего дома никто не тревожил. И я приходил к одному и тому же выводу, аталия: я вернулся бы все равно. Может быть, через год или два. Вопрос в том, насколько было бы поздно. Гриз отстает на несколько шагов, чтобы ее не слышали те, кто идет впереди. Вдыхает горьковатую, дорожную пыль. Спиной чувствует прощальный взгляд Исихо — города-лечебницы, города-клетки.  — Сейчас ты вернулся не поздно. Пришел, когда нужно было. Просто есть узы, которые… Которые становятся оковами? Которые просто так не разрушить? Что ты вообще хотела сказать, Гриз — если хотела? Нэйш молчит достаточно долго, и значит — вопрос будет неожиданным, словно удар дарта. И в больное место.  — А ты, аталия? Не думала завести семью? Уйти в хижину в горах, приобрести добропорядочного мужа и орду детей, заботиться о зверушках, как полагается варгу? Гриз замедляет шаг еще. Смотрит на спины идущих впереди. Переводит взгляд на лицо своего заместителя, на котором запечатлелась насмешливая улыбка. И говорит:  — Думала. И поняла, что такое не для меня. Потому что куда бы я ни пошла — однажды вы возникнете на моем пороге. Ты, или Лайл Гроски, или Мел, или Кани, или Десмонд, или кто-нибудь из молодых варгов — и я уйду, не обернувшись ни разу. Не дожидаясь, пока мне скажут: «Ты мне нужна». Потому что после того, как вернулась однажды — безоглядно, не раздумывая, навеки вернулась — уйти опять уже не смогу.  — Если все равно обречен вернуться — есть ли смысл уходить? — спрашивает Гриз почти что весело. Рихард Нэйш приподнимает брови, и Гриз дает ответ: — Иногда есть. Чтобы тебе больше никогда не захотелось уйти. Комментарий к Узы варга-2 * Эвальд Шеннетский, он же Шеннет, он же Хромец, Хромой Министр, он же “не-рыцарь” из соответствующего цикла стихов. Он же негласный покровитель питомника. Который появится далее по тексту, да.

====== Тюрьма для варга-1 ======

Ну, что, ребята? Как и обещано — появляется не-рыцарь. В этой части — упоминаниями, в третьей — лично)

 — Черта с два, — сказал я. Для наглядности подумал — не изобразить ли какой-нибудь непристойный жест, чтобы сразу дошло-то. — Я туда не вернусь. Гриз Арделл поморщилась и нервно полезла пятерней в копну каштановых кудрей. В других обстоятельствах я бы свое начальство пожалел: потому что приходится сидеть в кабинете, потому что в собеседниках я и потому что это задание явственно не нравилось ей же самой. Но сегодня мои запасы жалости остались погребенными под многопудовыми залежами страха. Если вас как-нибудь вызовут и заявят вам: «У нас тут намечается чудо-поездка в тюрьму на Рифах, и ты в списке приглашенных», — потрудитесь чувствовать себя иначе.  — Гроски… Лайл. Я не собираюсь приказывать тебе, но заказ не из тех, от которых мы можем отказаться. Тут уж я разразился громким стоном. «Не можем отказаться» — стало быть, к нам не какая-нибудь графинька обратилась с просьбой узнать — как оно там, на Рифах. Нет, тут прямо видны когти нашего благодетеля. Мецената, кормильца, заступника в жестоком мире дворцовых интриг и звонкого золота. Или как там назвать покровителя, который при каждом удобном случае втыкает вам в спину по дюжину ножей.  — Эвальд Шеннетский?  — Эвальд Шеннетский, — откликнулась Гриз мрачно.  — Что Хромой Министр забыл на Рифах?  — Определённо не свою совесть. Хочешь его спросить?  — А он мне скажет? Мы с Гризельдой Арделл столкнулись хмурыми взглядами и перекивнулись с единою мыслью: «Ну да, как же».  — Подаёт он это так, как будто заботится о судоходстве, — Арделл хмыкнула. — Гиппокампы и сирены в последнее время отхлынули от Рифов и начали нападать на корабли. Пока еще не все и не всюду — но ловцов жемчуга они калечат вот уже который месяц. Хотя вообще-то, нападать для них не свойственно — и для сирен, и для гиппокампов. А с Рифов…  — Ага, небось, доносятся странные слухи.  — С Рифов не доносится ничего. Как понимаю, с виду все в порядке. Туда доставляют заключенных. Директор тюрьмы, господин Детраск, появляется в обществе, приемы посещает, устраивает свадьбы внуков. Но Шеннет, видно, недосчитался пары десятков своих агентов, отправленных на Рифы. Иначе не обратился бы к нам.  — Дай угадаю, — свирепо предположил я сквозь зубы, — он сказал, что нужно посылать туда тех, кто успел там побывать. Слева раздался тихий смешок.  — Да брось, Лайл. Отлично съездим. Что может быть лучше путешествия туда, где оживают воспоминания юности? Я не мастер метать убийственные взгляды, но тут не выдержал. Взгляд, правда, все равно пропал даром. Рихард Нэйш, который удобно устроился в мягком кресле, как раз перелистывал папочку с зловеще шелестящими бумажками. Судя по его ухмылке — в папке находилось досье, которое Эвальд Хромец наваял мне для Рифов. Нам наваял для Рифов. Сто пятнадцатая причина не хотеть туда возвращаться — феерическая компания.  — Лайл, — тихо сказала Гриз, глядя в упор глазами, в которых проступали травянистые разводы и зелень листвы. — Кого мне туда отправить? Взгляд у нее был куда красноречивее. «Я не могу послать его туда одного, — читалось во взгляде. — Шеннет с меня спросит за то, что осталось от Рифов после такого визита». Я издал пронзительный вздох умирающего, от которого закачалось пламя свечей на столе у Арделл.  — Расклад?  — Отправляетесь завтра сперва через водный портал, потом кораблем от порта Хартрата. Чаще всего гиппокампы тревожат суды на восточных границах, поэтому вас отправляют в восточный блок.  — Ага, прямиком в пасть к Дедуле Детраску…  — Прямиком в пасть, если ты о том, что у него есть резиденция на Восточных Рифах. Идете как заключенный с охранником.  — Ух ты ж. Сто лет как не хлебал тюремную баланду. Надеюсь, они начали ее меньше подсаливать.  — Лайл…  — А преступления-то Шеннет мне выбрал соответствующие внешности? Ну там контрабанду сыра, торговлю пивом в благопристойных уголках Академии Перекрестья. Злостную мойку полов в таверне, где собираются ребята из Гильдии Чистых Рук?  — Лайл…  — А до охраны-то хоть донесут, что я жуть как кровожаден и ко мне лучше не подходить?  — Гроски! Ты идешь как охранник.  — Что?  — Заключенный — я, — долетело из угла. — Всегда хотел увидеть это… с другой стороны, забавно, правда, Лайл? Сколько-то мгновений я стойко удерживался от того, чтобы не прыснуть. Наконец выдал хрипло:  — И кому в здравом уме могло прийти в голову… Гриз Арделл, глядя на мою насмешливую физиономию, прикрыла глаза.  — В восточном блоке содержат смертников. Мы решили, что посылать тебя туда слишком опасно, Лайл, нет, послушай. Есть другие причины. Рихард одно время служил именно в восточном блоке. Если он вернется туда охранником — его просто могут узнать… Да послушай же! Так или иначе — по глазам другие охранники могут опознать в нем варга, и скрытность летит виверре под хвост. В глаза заключенным смотрят не так часто. Эти самые глаза — с приметными морозными синими разводами, от частого использования сил варга — смотрели на меня поверх бумаг. С хищническим интересом: скажу ли я что-нибудь этакое? Еще и как скажу. Потому что, конечно, поменяться местами с бывшим стражником моего блока куда как заманчиво, но вот то, чем это может кончиться…  — Ну, детишечки, — выдал я, выпрямляясь во весь свой невеликий рост. — А теперь послушайте меня. Киньте эти бумажки Шеннету на переделку, если там есть наши описания. Идем в привычном виде: он — охранник, я — заключенный. С глазами делайте что угодно, хоть цвет меняйте — идем только так, — Арделл собралась что-то говорить, так что пришлось треснуть ладонью по начальскому столу. — А теперь слушай! Вы продумали, что будет, если его охранники узнают — а что будет, если узнают заключенные?! Рассказать, сколько в таких случаях живут бывшие «скаты»?  — Лайл, это было четырнадцать лет назад, я сомневаюсь, что кто-то из тогдашних заключенных…  — А если жив? — рявкнул я так, что таки задул пару свечей, и в комнате стало темнее. — Если вдруг помнит — ты ж у нас запоминающийся, жри тебя гарпия! Мало что запоминающийся — еще и держишь себя так, что тебя захотят грохнуть минуты через три после того, как окажешься в бараке.  — Это очень трогательно, Лайл, но я вполне могу о себе позабо…  — А вот и ответ на следующий вопрос, я его тут как раз задать хотел — Гриз, как скоро он начнет убивать? — на этом вопросце у Арделл изменилось лицо. — Вопрос последний: как скоро на него навалится больше десятка человек или ему дадут по затылку сзади. И кем ты собираешься заполнять бреши в наших рядах после его безвременной кончины во цвете лет? Помолчали. Я позволил себе снова сползти на стул. Прислушаться к визгу внутренней крысы: нет, нет, не туда! Серому другу тоже не хотелось возвращаться на Рифы. Запястья заныли в предчувствии кандалов.  — Ну, и по мелочам. «Планктон» на Рифах живет по своим правилам. Нужно уметь разговаривать с ним. Влиться в компашку, так сказать.  — По-твоему, я не компанейский человек? — долетело из угла с легким удивлением.  — Нэйш, — сказал я от души, — если бы в Кайетте объявили конкурс на некомпанейскойсть — тебя позвали бы в жюри. А, да. Встань. Это последнее. Нэйш приподнял брови, но соизволил подняться из кресла и развернуть плечи. Я встал тоже и подошел к нему — явить собой непоправимый диссонанс. Какое-то время мы так и постояли перед Гриз Арделл — двое противоположностей. Разница в росте — на голову, разница в возрасте — десяток лет, разница в телосложении — «идеальная скульптура против непонятного бурдюка».  — Ну, — сказал я, помедлив. — И они поверят, что это я — его конвой?! Арделл застонала, тихо роняя лицо в ладони. Вопрос, что называется, отпал.