— А привязанность к животным или к одному животному нужна, чтобы…
— Точно. Привязанность же! Единение легче идет на той животинке, с которой у тебя уже вроде как связь.
— Значит, идём куда?
— Значит, идём к Пряничку.
Пряничка — белого единорожка с коричными пятнами на боках — Йолла выкармливала самолично, с тех пор как группа вернулась с малышом, потерявшим мать. Укутывала одеяльцем, меняла грелки. Песенки пела — чтобы не тосковал. Единорожек проникновенно глядел в ответ огромными влажными глазами и серьезно полагал Йоллу второй мамочкой — будь возможность, так он бы за ней как собачка бегал.
Сейчас вот прискакал галопом с другого края загона, только услышав звук шагов. Неловко затанцевал голенастыми ногами — подросток еще, жеребеныш… Приветственно тряхнул гривой в сторону Гриз и уставился на Йоллу с бездной обожания.
Я уже вместе с тобой, я вместе, всё что угодно… — и не надо прибегать к силам варга, чтобы прочесть. — Правила ты знаешь. Руку на лоб или на холку — чтобы удобно было и тебе, и ему. Вдохнуть, расслабиться. Зрительный контакт. — И полное единение с животным, ибо мы — одно, — шепчет Йолла, зачарованно. — Мост с берегом и пастырь со стадом, и кровь с плотью, мы — одно, мы… вмес… Бирюза проступает в глазах — будто туда хлынуло море… Потом приходит крик. Они кричат вместе: Пряничек заходится в истошном, болезненном ржании, а Йолла валится на колени, сжимая виски и повторяет, не останавливаясь, до разрыва груди: — Не могу! Я не могу, не могу, не могу, не могу!!! Гриз привычно выпускает зелень из-под век. Ныряет следом — в панические, взмыленные мысли единорога, в хаос, прикрытый черной тенью. Становится стеной меж двух сознаний, выталкивает девочку обратно. — Не могу, не надо, не могу… Гриз? Йолла трогает щеки с недоумением. Мокрые. С удивлением смотрит на вздрагивающего единорожка. — Чего это со мной было? — Последствия, — отвечает Гриз. Дыхание — тягучее, острое, колет грудь изнутри: единение далось непросто. — Ладно, на сегодня всё. Завтра начнем с пурр и шнырков. Йолла вздыхает, бормочет, что вот, опять зелья лакать… соглашается и бредет за утешающей морковкой для Пряничка. Нэйш вместе с Лайлом возвращается в этот день. Отчитывается о том, что они, конечно, нашли очередного заводчика боев — только вот он был мертв. — Он — и все его гибриды. Нелицеприятное зрелище, похоже, какой-то яд. Зато мы можем не опасаться досадных случайностей, как это было с Морионом, не так ли? Аталия, ты что-то хочешь сказать мне по этому поводу? Мы обговаривали это: если зверь несет непосредственную угрозу — он подлежит устранению. Не думаю, что ты предпочла бы увидеть мертвым этого мальчика… Далли. И наш покровитель определенно бы этого не одобрил… Мел молчит, молчание зловещее. Утро второе — туманное и зыбкое: зима пытается напустить завесу, чтобы заслать своих разведчиков. Ким мастерит обогрев в вольере для молодняка южных гарпий. Йолла приходит за пять минут до срока и гладит воркующих под пальцами пурр. Выполняет всё образцово — и кричит, извиваясь и изламываясь на земле, что она не может, не будет, не станет. — Не надо! — кричит девочка, когда Гриз обхватывает ее поперек груди. — Не надо! Потом с немым изумлением смотрит снизу вверх в мрачное лицо главы питомника. — Меня… заколодило, да? Опять последствия? — Бывает, — говорит Гриз, следя за тем, как в глазах девочки гаснут искорки бирюзы. — Видела такое у тех, кто погружался в сознание умирающих животных. — Мы… давай попробуем еще, — шепчет Йолла страстно и вцепляется ей в руку. — Давай мы… со шнырками, а? Попробуем вместе! После попытки Аманде приходится поить зельями всех. Йоллу, Гриз и шнырков. — Я думала, у них совсем мозгов нету — только портить да размножаться, — шмыгает носом Йолла. — А он как… будто я его по-живому… или наизнанку… Кружка дрожит у нее в пальцах. Аманда невозмутимо журчит о том, что это же можно за достижение посчитать — чем-то пронять шнырка, медовая моя, не каждому дано… Вот только в журчании мелькают слова на языке нойя — и складываются в фразу: «Клянусь, я всё же его отравлю…» Тот, о ком она говорит, лёгок на помине, прогуливается по питомнику. Настолько безмятежно, что у него интересуется Кани — «совесть по собачке не жмет»? — Как насчет твоей совести и того грифона на прошлой неделе? — тут же интересуется Нэйш. — Или припомним того кербера-людоеда в окрестностях Тельмара? Допускаю, что я сделал ошибку, не устранив Мориона на месте — возможно, это сняло бы все дальнейшие проблемы. Кани посылает Нэйша к какой-нибудь да матери и советует оттуда носу не казать, «а то не все у нас жуть какие всепрощающие, знаешь ли». Рихард благодарит за трогательную заботу и отправляется с Гроски на новые поиски разводчиков. Третье утро — тяжкое, сырое: вчерашний туман осел на землю, и она набрякла и раскисла — вот-вот заревет. Кашляющие ученики, крепкий дух чабреца из зелий Аманды гуляет по всему питомнику. С Йоллой всё становится хуже. Потому что очень сложно скрыть крики от Следопыта. Так что в дверях загона фениксов возникает Мел — руки в бока, лицо полыхает гневом. — Из-за этого, да? — выплевывает с порога. — И то же, что и вчера? Понятное дело, Йолла от нее не утаила. Гриз — сегодня сама потеряла равновесие — встает, опираясь на стену. И помогает подняться Йолле. — Варгу для погружения нужно успокоиться. Если только ты не знаешь, как помочь с этим Йолле… — Да какое к чертям спокойствие, когда эта скотина в такое ее затащила! — рявкает Мел. — Ты ж, небось, сама знаешь — он же убивал, когда ты была в единении. Только это был не твой первый раз, а Мясник убивал не как варг. Не понимаешь, что эта мразь поганая сотворила?! — Мел… — Не неси мне туфту насчет того, что там касание смерти — Йолла сильная, она б это на раз-два! Она не смерти там коснулась — она коснулась этого… его разума. Убивающего варга, самой мерзкой твари, какая только быть может — что, верно же?! — Мел, какого вира — при ней? — Потому что пусть знает, — упрямо чеканит Мел. Встряхивается — будто злая, нахохлившаяся от влаги галка. — Эй, Мелкая, живая, что ль? Йолла выглядит оглушенной, ошеломленной. И виноватой. Прикусывает губу. Льняная челка прилипла ко лбу, волосы не желают пушиться. — Мел, слышь, я тут, вроде… больно ему сделала. Не хотела, а только. Может, надо снадобье какое? Внутри огнеупорных стен в гнезде сжался, вздрагивает феникс. Потускнел, нахохлился… — Разберемся, — машет рукой Мел и неуловимо теплеет голосом. — Ясное дело, что не хотела. И вообще, к Мяснику в разум — бэ-э, я б еще громче орала на твоем-то месте. Ты давай, не стесняйся. Йолла не стесняется. Лайл и Нэйш вечером возвращаются ещё с тремя гибридами. Один — как назло, болотный сторожевой. — Не так мил, как Морион, конечно, — непринужденно усмехается Нэйш в лицо Мел. — Но вполне может стать посильной заменой… только тебе нужно лучше за ним следить. Как ты уже знаешь — они бывают… недолговечны. Каким-то чудом нож из руки Мел в момент замаха выбивает Ким. За что и огребает здоровущий толчок локтем в грудь, да еще по челюсти. — Да я сгоряча, — хмуро говорит Мел в лекарской, пока Аманда прикладывает к челюсти и груди Кима компресс. — Чего полез останавливать? На одну б тварь меньше… — Потому что вы бы пожалели, — отвечает человек Пустоши с внезапным спокойствием каменной стены. И такой же прямотой. Мел пялится на носки своих сапог. Куда угодно — не на Кима и не на Гриз. — Разве что о том, что раньше в него не шарахнула. — Даже если он говорит такие вещи — вряд ли это повод… — мягко говорит Ким. Следопытка наконец поднимает глаза на Гриз. — Кто из вас кого покусал? Я думала — ты это скажешь. — А какой смысл, в сто первый-то раз. Похоже, мне остается радоваться тому, что ты пока в него не попадаешь. — Пока, — говорит Мел хмуро, но мстительная гримаса с лица исчезает. — Ты не всегда есть рядом, солоденький, — поясняет Аманда, мило улыбаясь, — а вот нож у нашей следопытки всегда с собой, так что не думай, что это в первый раз. Я просто еще не определилась — о чем складывать песни: о реакции Рихарда или упорстве Мел. Ведь сколько я ни предлагаю ей яд… Ким, кажется, делает пометки в уме — насчет места, куда угодил. Очень может быть, режим Гегемонии кажется ему образцом нормальности. — …но это не повод калечить гостей, — продолжает нойя. — Ай, что же скажет великий Хромой Министр, когда узнает, какой прием мы оказали его хорошему знакомому… Ким криво улыбается, но смотрит на Гриз серьезно. — Скажем, что не худший? — предлагает одними губами. Четвертое утро. Стылое и потрескивающее. Зима осторожно выпустила щупальца, потрогала лужи — и они проросли узорчатым хрупким ледком. Пар изо рта, остатки травы хрустят под ногами, земляная кошка готовит себе гнездо и укладывается в спячку — гасит горящие уши. Ким и Мел с плотниками — надстраивают временные вольеры. На всякий случай — вдруг внезапное пополнение. Гроски шипит об оборванных нитях и о чёртовых устроителях боёв: «Ничего, посмотрим еще — какой из меня законник». С Йоллой становится так плохо, как вообще может быть. Потому что она уходит в непроизвольное единение, просто во время кормежки грифонов. И Гриз едва успевает добежать. Пронзительный, раздирающий крик режет уши, и девочка бьётся в сознании грифона в агонии, и рвется на выход, а потом сразу — вглубь… будто тонет, думает Гриз, вытаскивая девочку на поверхность. — Дыши, просто дыши, — шепчет она — и сама пытается дышать ровно, мерно, раз-два… Дышать приходится долго. Во рту с каждой секундой горше — когда наконец удаётся заговорить. Потому что она накладывает запрет на посещение Йоллой питомника. И на общение со всеми животными. Стараясь при этом не думать — что скажет Мел. Ей на самом деле хватает и глаз девочки — ту будто в спину шибанули. — Совсем… ни к кому не подходить?! — Это пока что, — говорит Гриз. Смягчить такое — не в ее силах, эту горечь не подсластишь… но хоть пояснить. — У тебя, похоже, чувствительность обострилась — можешь опять уйти в единение… и не выйти. — А если с тобой — можно тогда в питомник? — Ну, разве что если со мной. Йолла кусает губы и выглядит больной. Всхлипывает. — Гриз, слышь… а если это не последствия, а из-за меня, а? Может, я просто… всё делаю неправильно? И никуда не гожусь? — Не ты, — отвечает Гриз, поднимается сама и поднимает девочку. — Я всё делаю неправильно и никуда не гожусь. Потом она отводит девочку к Аманде (та ничего не спрашивает и даже не щебечет — укутывает Йоллу в плед и тёплые объятия). И наконец делает то, что должна была сделать три дня назад. Вызывает Рихарда Нэйша. Тот является с готовностью — с какой он обычно ждал, пока обреченный зверь уйдёт в прыжок. Полукруги у губ обозначились резче, ресницы скрывают взгляд — безмятежность пополам с ожиданием. Гриз не нужно смотреть: она уставилась в отчёты Тербенно, но образ Нэйша легко собирается из шагов, движений, голоса… — Срочный вызов, аталия? Снова дела нашего поручителя? Каждый полууловимый жест дышит вызовом. Каждый смешок — провоцирует и дразнит. — Или мой визит в твой кабинет с утра — следствие вчерашней небольшой стычки? Выговор от начальства? Что теперь — я не должен был оскорблять траур Мелони по безвременно нас покинувшему Мориону? Гриз даёт ему поизощряться в догадках. Неспешно перебрать все варианты холодными пальцами. Даже ударить пару раз по слабым точкам. Она сидит молча — и строки из отчёта Десмонда неспешно шагают перед глазами: одна, другая, третья. Стены крепости внутри — крепки. Злости нет. Лишь ожидание тишины. — …в любом случае — мне нравятся утренние встречи. Так что ты хотела? — Ответ, — отвечает Гриз, — только на один вопрос, Асти. И поднимает голову — открывая свой взгляд. Выступая без щита и стен крепости. Напрямик. — Как долго ты собираешься лгать?
