Что-то светловолосое, пышногрудое, в легкомысленном хитоне и с дикими глазами.
Тартар знает, что за она. То есть, наверное, Гера знает — она же половина моего всезнания, в особенности о том, кто кому кем приходится.
Вторая половина — шлем-невидимка — тоже не в помощь. Остальные пирующие молчат. Подавились вином — потому что два раза за одни сутки…
Разве что вот Деметра вскрикнула шепотом: «Левкиппа, что ты тут…»
Спасибо за подсказку, сестра.
— Радуйся, о прекрасная. Можешь смотреть. Не Левкиппа ли ты, нимфа, что дружна с моей сестрой Деметрой?
И гул — в пиршественном зале: «Вот ведь все знает…»
А нимфа трясется так, будто я в нее вот-вот стрелу метну. И перебегает глазами — с меня на Деметру, с меня на Деметру…
— Поведай же, что привело тебя ко мне!
— Владыка, я… покарай меня, Владыка… Великая Деметра, покарай меня! Повелитель морей, Зевс…
Карайте меня все, я уже понял.
— Что случилось?
— Кора… Кора похищена. Кора…
Крик ужаса Деметры вспорхнул подстреленной птицей. Зевс саданул ладонью по столу в гневе:
— Кто?!
— Аполлон…
Теперь вообще все заорали. Ну, кроме Владыки. Владыка там, кажется, малость, закоченел на своем троне — наверняка от гнева. Все же не каждый день — невесту сына из-под носа…
Мне бы подняться, что ли. Загасить шум. Спросить: как?! А вот, молчу, будто и дела никакого нет. Внимаю в суровом (наверное) молчании: да, она танцевала, цветы собирала… а он прилетел, как Геката, в золотой колеснице, схватил и увез. Нимфы и опомниться не успели. Теперь вот просят, чтобы их побыстрее покарали, потому что не догнали колесницу.
Вот и что с этим делать Владыке, а?! Ясное дело — что: расколоть череп Мому-насмешнику. Вот ведь он невовремя со своей историей об измене Геры. Я-то, конечно, сделал, что мог, и определил казнь, только вот кифаред Аполлон…
— Мы сбежим, — звенит в висках сказанное юношеским голосом. — Я украду тебя, как мы раньше и собирались, не бойся, теперь уже — только так…
И — слабый девичий голос:
— Владыка обещал мне…
— Опомнись! Неужели ты не слышала, что я рассказал тебе? Как он поступил с собственной женой — а ведь было ее слово против слова Мома-насмешника! Он насмеялся над тобой, Кора, ему нельзя верить.
— Ты совсем его не знаешь. Я пойду к нему опять, я спрошу его, я скажу ему…
— И он не выпустит тебя с Олимпа. Кора, говорю тебе — только бежать! Иначе он заточит тебя в темницу, выдаст за Ареса силой…
— И ты не боишься разгневать его?
— Я боюсь за тебя. Только за тебя. Его я не боюсь. Ни его, ни гнева отца…
— Молокосос!!
Зря, очень зря. Гнев Зевса — это вам не копыто сатирье. Поражает мгновенно, бьет как следует — чтобы уж с одного раза.
Младший встал — нет, вырос из-за стола. Сверкнул вечным солнцем в волосах, полыхнул гневом в глазах. Левкиппа, заскулив, поползла поближе к моему трону.
— Брат. Позволь мне покинуть твой пир. Позволь мне… найти мальчишку и показать — каково это бывает: когда берешь чужое. Тебе незачем тревожиться, брат: я сделаю это сам…
Понимаю, Зевс. Ты так старался устроить эту свадьбу (просто так или чтобы угодить Аресу — кто там знает). Так гордился тем, что мы поженим наших детей. И тут вдруг другой твой сын подкидывает такой подарочек. Впору и впрямь разозлиться — до белой, обжигающей ярости, вскипеть хуже Посейдона и приготовиться нестись и карать.
Хотя я бы не стал на твоем месте так опрометчиво связываться с лучником, знаешь ли. Пусть и против трезубца.
Угомонил бы жену лучше — вон, голосит и волосы рвет, готова впереди твоей колесницы бежать на розыски Коры.
— Пусть твоя жена расспросит Левкиппу, брат, — тихо сказал я, глядя Зевсу в глаза. — Идем. Мы поговорим с тобой вдвоем… и не на пиру.
Дурацкий день, хоть и последний. Половина гостей уж точно вообразила: сейчас Климен Милосердный еще больше забудет о своем милосердии. И наедине устроит Владыке Морскому головомойку — мол, как так, что ж ты слова не держишь и за отпрысками не следишь?!
Похоже, Зевс думал точно так же. Не успели мы еще удалиться от мегарона — начал:
— Стиксом поклянусь — я не знал, что этот щенок…
Я махнул рукой. Нашел наконец уединенную комнату, где не подслушивают. Подозвал от стен два равных кресла.
— Да знаю я… сговор отзову. Аресу объясню… слушай, у тебя там в пучинах морских… нет чудовищ каких-нибудь пострашнее?
Зевс моргнул, остывая от вспышки ярости. Потер лоб недоуменно.
— Чудовищ?
— Пострашнее.
— А тебе зачем?
— Как выкуп. Вряд ли этот твой сын… Аполлон… сможет расплатиться за Кору песнями. Золото и цацки мне не нужны. Остается подвиг потруднее. Есть такое — пострашнее, но чтобы справился?
— Что ты вообще…?!
— Ты. Объявишь через Гермеса, других своих детей, любых вестников… что Аполлон получит в жены Кору, если совершит такой-то подвиг. Если своих уродов нет — попроси у Посейдона, его подданные и без того на поверхность зачастили.
— Да что ты мне, брат… — прошептал Зевс. — А Арес? Невесту отберешь? Заявишь: раз похитил — значит, теперь его?! Не кара — выкуп? Я знаю, что тебя называют Милосердным, но это уж…
Безумие — не это ли хочешь сказать, младший? Перенапрягся старший — править. Тут еще измены жены, похищенные будущие невестки… вот и несет что-то странное — так?!
Я-то думал — став Владыкой Глубин, ты научишься хоть немного смотреть вглубь.
— За Ареса не волнуйся. Не будет преследовать ни ее, ни его. Ну, хочешь — потом пришли ему даров. Или другую невесту подбери: да вот хоть у Гефеста Афродиту отними…
— Он пошел против моего слова! Против твоего слова! Похитил мою дочь!
Вот бы кому править — Зевс точно знает свое место. И что делать. Непокорный юнец пошел против отцовской воли — нужно наказать. Против воли Владыки — нужно покарать как можно суровее…
— Скажи, брат, если бы ты похитил понравившуюся женщину — ты стал бы медлить с тем, чтобы овладеть ею? Полгода в щечку бы целовал, любезности шептал на ушко?
Отдалось — безудержной горечью воспоминания: падает с обнаженных плеч плащ… призывно сияют глаза в ресницах, окованных медью.
Сказать ему, что ли, что Кора была не против похищения? Так ведь не поймет, да и вообще — кто спрашивает у женщин — против они или не против?
— Если похитил, значит, она уже — его. Что — заставишь ее вернуть девственность, потом отдашь Аресу? Чтобы он стал вторым? В чем, по-твоему, больше позора?
Молчит младший. Скрипит зубами. И взглядом — синим, как предгрозовая глубина моря: все равно я верну дочь, а этого кифареда…
— А теперь скажи мне, брат: Аполлон у тебя дурак?
— Что?
Дрогнула мина гнева. Сменилась удивлением.
— Дурак, говорю? Не понимает, что ты решишь его искать? Не представляет, что ты не успокоишься, пока не вернешь дочь? Не знает, что ты будешь гневаться?
— И что с того?
— А то, что на твоем месте опасался бы стрел. Я предлагаю тебе отдать ему в жены дочь и примириться с ним, пока еще не поздно. Потому что если ты промедлишь…
Он ведь не трус у тебя, Зевс. Просто осторожен, осмотрителен… более дальновиден, как положено лучнику. И если ты не остановишь его сразу же, сейчас, то он…
— Что? Против меня? Этот?! Ты это хочешь мне сказать, брат?!
Я молчал, плотно сжав губы. Внутри отдавалось — отдаленным грохотом: «Тебя свергнет сын, сын, сын…»
Клеймо Кронида.
— Примирись с ним, Зевс. Я мог бы приказать… Но дочь твоя, сын твой. Примирись с ним, я улажу остальное. Пока не началось.
— Началось?
Зевс метнул пронизывающий взгляд — будто тоже был лучником. Сел напротив, стиснул пальцы. Спросил как будто бы даже с интересом:
— Может, поведаешь, до чего ты дошел в размышлениях, Мудрый?
— Ты бы тоже дошел до этого. В размышлениях. Если бы не гневался на сына. Я же спросил у тебя — дурак ли Аполлон. Могу ответить вместо тебя: нет. Значит, он не пойдет против тебя в одиночку. Он будет искать союзников. Скажи, к кому он обратится первым делом?
