Защитой проведена огромная работа для того, чтобы Московский городской суд сделал очевидный вывод: дело сфальсифицировано. Ни следователи, ни прокуроры, ни судья, рассматривавший дело в первой инстанции, не обратили на доводы Артема и его защитников никакого внимания.

Артем снова учится, наверстывает упущенное. Время от времени мы говорим с его мамой. Те год и четыре месяца остались в ней навсегда.

По этому делу человеку удалось помочь. Подобных дел единицы. Большинству помочь не удается.

Случай с Артемом – типичная фальсификация уголовного дела. Уникален он счастливым завершением, если можно назвать удачей почти полтора года в следственном изоляторе. Зачем государству нужно было так поступать с Артемом? Попробуем разобраться.

Ужесточение законодательства, связанного с незаконным оборотом наркотиков, в России происходит непрерывно и системно. Борьба с наркотиками – бесконечный простор для популизма. Чем ярче пожары костров с жертвами этой новой инквизиции, тем громче политикам надо требовать огня – процесс этот конечен, со временем количество осужденных и, что важнее, освободившихся осужденных превысит критическую массу. Вышедшие на свободу неизбежно начнут влиять на настроения. В последние десять с небольшим лет на сотни тысяч людей навесили ярлык «наркоман», кинули их в российскую тюрьму, приговорили к гигантским срокам – и вот они выходят из колоний, также лавинообразно, как попадают на эту бойню. Без образования и профессии – не успели получить, без семей, дохода, социальных связей, но с развитыми навыками тюремного выживания.

Погруженным в эту проблему очевидно: выбор перед властью фактически не стоит, изменять подходы к наркополитике надо здесь и сейчас, утверждения, что либерализации антинаркотического законодательства не требуется и можно лишь косметически подправить фасад системы, усилив контроль над силовиками, – лишь самоувещевания.

Опасна имитация благих намерений такой политики. Понятия подменены, ужесточение наказания вводится как мера профилактики приобретения и сбыта наркотиков, что криминологически не что иное, как абсурд. Тяжесть наказания не может сдержать зависимого человека от приобретения наркотиков, а капиталиста, коим является крупный сбытчик, от попыток получить сверхприбыль.

Введено пожизненное лишение свободы за сбыт наркотиков, сроки лишения свободы за продажу разовой дозы наркотического вещества давно превышают сроки за убийства. По некоторой категории дел закон не позволяет судьям назначать наказание меньше 15 лет лишения свободы. Наиболее многочисленная категория осужденных – приговоренные за наркотики. Изменило ли это ситуацию с наркотрафиком в стране? Конечно, нет.

Ситуация парадоксальна. Наблюдаются две параллельные тенденции. Первая – систематическая популистская стигматизация осужденных по наркотическим статьям и ужесточение наказания. Вторая – абсолютно заброшена работа по пресечению крупного трафика. Крупный трафик в страну поступает практически без помех, наркотики – в свободном доступе. К слову, на без малого 100 000 уголовных дел о наркотиках в России в 2018 г. дел об их контрабанде приходится мизерное количество. В 2018-м, по данным Судебного департамента при Верховном суде, за контрабанду наркотиков осуждено всего 123 человека.

Это автоматически влечет за собой рост числа потребителей: наркозависимых у нас все больше и больше. А работа правоохранительных органов становится абсолютно формальной, статистической. И главное, не ориентированной на реальных, системных акторов наркотрафика, крупных распространителей. Но их поимка и не востребована. Для статистики достаточно мелких закладчиков.

Доступность наркотиков, помноженная на рандомность и бессистемность работы правоохранителей, приводит к формированию нового типа сознания людей, находящихся в группе риска: все потребляют, а попадаются случайные люди. Психологического барьера – это наркотик, его покупать нельзя – не возникает. Вот Вася, он каждый день в клубе и каждый день торгует. И с ним ничего не случается. Да, иногда кого-то накрывают менты. Сами виноваты.

Обычная сцена: юноша или девушка задержаны с четвертью грамма амфетамина или чего-то иного, схожего и по действию, и по доступности. Допрошены и рассказали, как и у кого приобрели. Показания подписали с адвокатом. На вопрос: «Вы понимаете, что вам грозит?» – отвечают: «Мне следователь сказал, что будет условный срок». Они не читают даже вмененную им статью в кодексе и впадают в шок, узнав, какой срок им грозит. Они не верят, что человек, рассказавший следователю о том, что передал другу амфетамин, становится сбытчиком и его ждет десять и более лет в колонии строгого режима. «Вы понимаете, что совершили преступление более тяжкое, чем разбой с нападением на пенсионерку или бытовое убийство?» – спрашиваю я, и в ответ всегда тишина. Они не верят. Они не знают. Не верят, потому что видят, как легко купить наркотики. А не знают, потому что никто им этого не рассказывал. Тема неприятная.

Просвещение, помощь, лечение – это все не то, в чем заинтересовано государство. Не заинтересовано оно и в предотвращении наркопреступлений.

В текстах приговоров по большинству связанных с наркотиками уголовных дел встречаются словосочетания: «неустановленное время», «в неустановленном месте», «неустановленные лица». Причина проста: нет стимула устанавливать. Незачем. Это обусловлено двумя фундаментальными факторами.

Во-первых, суды при рассмотрении уголовных дел подобными формулировками вполне удовлетворяются. Оправдательные приговоры в связи с неустановлением обстоятельств, подлежащих обязательному доказыванию, крайне редки. В единичных случаях суды возвращают дела прокурору.

Во-вторых, оперативной задачи установления крупного сбытчика не стоит. Казалось бы, вполне логично: заведено дело оперативного учета, нужно проследить не только цепочку «мелкий сбытчик – потребитель», но и выше, к крупным дилерам. Но этого никогда не происходит. Формально уголовные дела в отношении неустановленных сбытчиков выделяются, но следствие по ним через два месяца приостанавливают без проведения каких-либо следственных и оперативно-розыскных мероприятий вообще. Во всех следственных отделах полиции есть специальные следователи по «висякам», обычно это ни на что более не сгодившиеся сотрудники, чья задача – формировать дела для архива. Тысячи дел в год, не только о наркотиках, но и о кражах, грабежах, разбоях, угонах – все, что не раскрыто. В этих бумажных залежах и хоронятся более или менее значимые дилерские сети, трансрегиональные и трансграничные поставки, те самые васи, которые продают каждый день и с которыми ничего не случается. Ничего удивительного здесь нет. Зачем делать что-то сложное, когда работу можно показать, не утруждаясь оперативными комбинациями, а начальство это устроит? И начальство начальства тоже.

Важно и то, что любая форма передачи наркотиков является их сбытом, и неважно, получает ли человек взамен деньги. Верховный суд пресекает возможности какого-либо смягчения участи людей, обвиняющихся в сбыте, но на самом деле сбытчиками не являющихся.

Большинство осужденных – те, кто приобретал и хранил наркотики в крупном и особо крупном размерах. Но что такое «крупные размеры»? Представления о них правоохранителей совершенно неадекватны здравому смыслу. Амфетамин свыше одного грамма – это крупный размер. При этом на рынке меньше одного грамма приобрести невозможно, то есть человек всегда приобретает в крупном размере. Фактически криминализовано употребление наркотиков, поскольку приобретение разовой дозы всегда является тяжким преступлением. Для марихуаны установлены более реалистичные показатели и значительным размером, с которого наступает уголовная ответственность, являются шесть граммов. Но это незначительное исключение не делает погоды.

Крайне существенна проблема ведомственной принадлежности экспертов. Сейчас они все в МВД и все – оперативный уполномоченный, следователь и эксперты – подчиняются одному руководителю. Данная связка ставит под сомнение объективность экспертных исследований, и предпосылок считать эти сомнения необоснованными все меньше.