В абсолютной тишине я хорошо слышал свой сотовый. «Вечера», словно на бис, звучали не умолкая…
«Как хорошо, что у меня столько друзей! Вот только где они все?!».
К сожалению, солнце, как и время, неумолимо. Оно медленно катилось по кромке горизонта, предупреждая о своём скором закате. А вместе с ним закатывалась и моя жизнь.
Жаль было так уходить.
Бороться? Но как? Из подручных средств, лишь старая немецкая камера…
При более внимательном осмотре ловушки у меня возникли сомнения в её безупречности. Во-первых, даже для меня, полного профана в охотничьем ремесле, механизм железяки показался довольно бесхитростным: две дуги да пружина в виде продолговатой пластины. Во-вторых, местами она была изрядно побита ржавчиной, что свидетельствовало о её далеко не первой зимовке. Отсюда вывод: никого ловить она уже не собиралась и крови не жаждала, а я в её старой пасти оказался исключительно по недоразумению. Своеобразный форс-мажор, так сказать.
Если следовать логике, то в основу моего вызволения непременно должен лечь тот же порядок действий, только наоборот. Иными словами необходимо будет вновь наступить на пластину, заставив дуги вернуться в исходное положение.
Легко сказать! Ведь как минимум, потребуется подняться, а с перебитой ногой сделать это совсем не просто.
Я хорошо чувствовал, как иссякал отведённый мне лимит времени. Да и мороз наседал, беззастенчиво проявляя свою отмороженную сущность.
Попытка встать ни к чему не привела, разве что по телу пробежал очередной болевой импульс… Как итог: внутренняя опустошённость и полное разочарование от собственного бессилия. Смерть теперь не казалась такой уж отдалённой абстракцией.
«Все там будем… Так, кажется? А вопрос, „когда?“, – с точки зрения вечности и не важен».
Невольно вспомнилась нашумевшая «Жизнь после смерти» с описаниями околосмертных переживаний. Тоннель, свет, черта… По мне, так всё это чушь полная. Хотя… Помрём, увидим. Ждать осталось недолго.
Минутная расслабленность чуть было не сыграла злую шутку… И лишь чей-то отдалённый голос помог вернуться в окружающую действительность: «Что… всё, сдался? А как же близкие, друзья… кошка Муська, гупёшки в аквариуме на подоконнике?..».
«Ну, уж нет! К чертям тоннели! Давай-ка, фрау, вылезай, пора за работу!..».
Вынув из футляра камеру, я что есть силы принялся колотить ею замёрзшую пружину…
Даже плотно сжатые губы и те ощущали характерный слёзный привкус. Казалось, что бил я не по капкану, а по собственной ноге. Что уж говорить о камере… Руки в тонких матерчатых перчатках, – и те в кровь.
То ли насытилась она за свою хищную бытность, то ли «Лейкины» хуки аппетит перебили, а может и от собственной старости, но ловушка поддалась и лопнувшая пластина освободила, наконец, сжатые ею дуги. Те же, в свою очередь, стали неуправляемы и без особых усилий позволили развести себя в разные стороны…
Вот и солнце зашло.
Его последний луч, не желая покидать облюбованное место, долго сопротивлялся. Но время вышло, и он вынужденно подчинившись, забрал с собой и все разбросанные по снегу рисунки.
Я молча сидел и не верил своему чудесному вызволению.
Моя «немка» не только по форме, но и по духу оказалась далеко не «мыльницей» и в экстремальной ситуации проявила себя вполне достойно.
И кто бы подумал, что её финальным аккордом станет спасение своего старого друга.
16.03.2016
Деградация
Вначале была «скорая» и констатировала смерть. Затем – полиция, не обнаружившая криминала. А после… После оно просто валялось, как никому не нужная, выброшенная на свалку вещь. И только спустя несколько часов на горизонте появился старый пошарпанный пепелацц, доставив, наконец, тело по назначению…
Жизнь – штука сложная, как ни крути. Особенно, если это всего лишь «штука». Без жизни. Как у Фили.
Ну а как?.. Родителей своих – никогда не видел. Всё детство по детдомам да сиротским приютам. А как повзрослел, так больше по казённым учреждениям с решётчатыми окнами.
Погоняло «Филин» – ещё оттуда, с детства. И прицепилось, исключительно по фамилии. Хотя… Филин – птица ночная. Так что, если б не фамилия, всё равно б прилипло.
Дня рождения своего он не помнил. Знал, что около пятидесяти (среди своих – возраст почтенный, можно сказать, дожительский). А сколько точно… Да и к чему они, эти «рождения»? Рождаться, чтоб опять мучиться? Уж лучше просто мучиться, без рождений, – отвыкать нет необходимости. А так, где-то подсуетился… глядишь – и чем-то цивильным побаловался, да ещё и выпил чего-нибудь не политурного. Вот и праздник!
Спал, где и когда придётся. Летом, всяко проще: где ночь застала, там и упал. А вот зимой… Не позаботишься – не проснёшься. Или обморозишься, что ещё хуже. Коли уж целым никому не нужен, то без конечностей…
Документов нет. Даже «ФКУ» -шной справки. Если восстанавливать, так в полицию идти нужно. А оттуда так просто не выходят: повесят какой-нибудь «глухарь» и опять на нары.
Внутренняя же часть Фили никоим образом не соответствовала внешней. Вроде части родные, да разнохарактерные. Потому как душевней человека отыскать было сложно. Но кто ж в душу бомжовскую заглядывать будет?
Эх, было бы у Филина образование… так на любом поприще цены б ему не было. Без всяких званий и наград. За так. На жизнь б хватало.
Обычно все равнодушно проходили мимо, лишь изредка бросая на Фильку косой взгляд да брезгливо морщась. Даже если требовалась помощь.
Может, у кого и пробивалось желание помочь, но после секундного раздумья тут же исчезало. Кому хочется мараться…
Чаще – обычная ругань, типа: «Носит же таких… пройти негде. Развелись, деграданты!».
Осень. Сквер. Скамейка…
Вот и в этот раз все проходили мимо. Никто и не знал, что помощь теперь была нужна лишь его душе.
А люди всё шли и шли… Мимо.
…не замечая пожирающей их изнутри деградации.
29.06.2018
Муха
Каждый раз, прежде чем выключить свет и закрыть глаза, мой взгляд невольно останавливался на еле заметном, слегка размазанном пятнышке…
Ничего, кроме домашнего тапка под рукой, тогда не оказалось. Удар… – и всё было кончено. Без шансов.
Кажется, чего особенного? Сотнями давим, не замечая. А здесь… Зачем то ведь залетела, можно сказать, в гости, а я возьми да прихлопни. Может у неё дела какие… или миссия? А почему, нет? А я… Даже жалко стало. Одно успокаивало: что-либо почувствовать она вряд ли успела.
Пятну этому уже как год. А почистить…
Кого перед сном мысли не донимают?.. О минувшем дне, предстоящих делах… Пока, наконец, не накроет пелена, а мысли не уступят место образам. Цепочка. Без неё – никак. Всё в этом мире взаимосвязано и во всём есть свой смысл. И в мухе, видимо, тоже.
Утреннее настроение на моём лице выглядело куда улыбчивей вечернего, ибо навевало хоть маломальскими, но изменениями. К лучшему, разумеется. А так… изо дня в день по инерции: подъём – отбой. А между, – работа. И хорошо, если нескучная.
На выходе из подъезда чуть не споткнулся… В тамбуре темно. И только в последний момент едва заметил свернувшегося на коврике полусонного Пушкина. Тот не часто, но случалось, спал в подъезде. Первое время выгоняли, потом перестали. Даже подкармливали. Жалко, уж больно безобидный он был, да к тому же с очевидной инвалидностью.