«Густая пыль на письменном столе…» Густая пыль на письменном столе. Здесь некогда писатель исписался. Потом он взял холодный пистолет И с одинокой жизнью распрощался. Давным-давно темно в его окне, Уехал сын, с другим живёт супруга. Лишь на могиле видят по весне Единственного преданного друга. Спустя года наглеющий юнец Увядшей даме, водкой разогретой, Небрежно скажет: «Что ж, такой конец Он заслужил». И пыхнет сигаретой… «Шершавый собачий язык…»
Шершавый собачий язык Лизнёт бесполезную руку. Шептали, срывались на крик, Дрожали по первому стуку, Кляли ненавистный удел И лгали доверчивым птицам, А дождь моросил, как умел, По крышам, по листьям, по лицам. Стоим у кремлёвской стены, Как будто у двери в таверну, В пространства огромной страны Залили тягучую скверну. Немеющий воздух смущён Единственной правдой на свете, На золоте бывших знамён Играют румяные дети. С тоскою на письма глядят Почтовые старые марки, И падает навзничь солдат В немецком запущенном парке. «В октябре на Патриарших…» В октябре на Патриарших Пили пиво с жирной рыбой, Не хотели слушать старших, И земля, как стол накрытый, Всё отведать нас манила Блюда пряные сырые, В них неведомая сила И повадки озорные. А долги росли так быстро, Как растут чужие дети, И цыганское монисто, И помада на конфете В дневниковые просторы Из других стихов стучались. И признания, и споры Даже утром не кончались. В октябре служили чуду, Хохотали, веселились И не знали, что повсюду Мысли мрачные селились, И ещё о том не знали, Что ноябрь – сварливый отчим, Что себя мы потеряли Между прочим, между прочим… «По клавишам времён порхают чьи-то пальцы…» По клавишам времён порхают чьи-то пальцы. О чём же мне писать? О чём же мне грустить? Всплывают из глубин шопеновские вальсы, И мне так сладко их на волю отпустить. Плечистая тоска у двери караулит, Она явилась к нам из рода великанш, Пора уже разбить мой опустевший улей, Пора уже сыграть мой привокзальный марш. Сомненья тяжелы, как золотые слитки, Упрямо ждёт беды пожухлая трава. Вчерашнее меню, вчерашние улыбки… О чём я говорю? Ведь это всё слова…. Любимые друзья пророчили дурное, Любимые враги пытались застращать. И я при них сжигал обличье шутовское… Простите, господа! Я так хочу прощать… «Помнишь, мы всё потеряли…» Помнишь, мы всё потеряли… Утро плелось по мосту, Бодрые марши звучали, Спал часовой на посту. Техника в город входила, Публика шла на парад. Помнишь, как ты не любила Праздничный пёстрый наряд? Флаги алели на стенах Заспанных серых домов. В улицах узких и тесных Я оставаться не мог. Солнечной пеной пролилось Пиво из кружек больших. Прошлое не торопилось Пламенно жить за двоих. А командиры орали, А подчинённые шли. Помнишь, мы всё потеряли И ничего не нашли. «Прижалась ко мне плечом…» Прижалась ко мне плечом В троллейбусе краснобоком. – В чём я виноват? Ни в чём… Так что ж всё выходит боком? Упрашивают меня, А я не хочу остаться. – Привычки, – твердят, – меняй, Хватит, – кричат, – скитаться. А ты молода, как снег На первой декабрьской пьянке, И жмёшься ты не навек, А только до Якиманки. И вряд ли когда-нибудь Вернётся орёл двуглавый, И вряд ли мой бренный путь Закончится громкой славой. Но это всё ни при чём… Не стоит искать участья. Прижался ко мне плечом Кусочек земного счастья. «Рассвет умывается жёлтым и красным…» Рассвет умывается жёлтым и красным, С домов облетает пожухлая краска, И машут платками деревья-солдатки, И чья-то мечта наступает на пятки. А осень, на что уж учёная дама, И та покупает бутылку «Агдама», И клён огорчённый с утра угощает, И он ей былую измену прощает. А штора от ветра, как парус, надулась, И мне показалось, что детство вернулось С дворовой гурьбой, в шоколаде, в заплатах, Со всеми любимыми, без виноватых. «Почернели костры, отгоря…» Почернели костры, отгоря, От обиды, бессилья и злости. На богатом пиру сентября Веселятся незваные гости. Остаётся так мало домов, Где радушно меня принимают. |
